/Запись шестая/
Привет.
Как же сложно что-то начинать. Ты вроде знаешь, как это делается, умеешь, но не можешь. Почему? Ответа нет. Вот и я в очередной раз, доставая тебя из укромного места, не знаю, с чего начать и чем поделиться. Я понимаю, что твоя жизнь скучна и однообразна, как, в сущности, и моя, но у меня помимо тебя и Миты есть целый мир. А у тебя – никого, кроме меня. И раз ты попал в мои руки, и безвольно принимаешь все мои мысли, то будет непростительной ошибкой держать их в себе.
Почему я такой грустный?
Не знаю. Возможно, всему виной радужная Ярпа. У меня никак не выходят из головы ее слова.
«Делай все, что захочешь, ведь всё однажды исчезнет». Ей-то легко говорить. Будучи взрослым человеком, она совершенно не обременена обязанностями. Она не успела поделиться тем, как начать такую жизнь, как бороться за себя. Как выйти из этой десятидневной петли. Семь дней учебы, три выходных и вот начальная точка оправления поезда «бесконечность–экспресс».
Я имел неосторожность поделиться с отцом мнением о Ярпе.
– А она интересная дама, – начал я утром.
– А, эта, разукрашенная-то? По-моему самая обычная ветреная особа. Да, красиво, вызывающе, но ничего больше.
«По-моему». Забавно. Это значит по моему мнению. Но зачем его озвучивать?
– Почему ветреная? – удивился я.
– У нее ничего нет в жизни. Ни семьи, ни дома, ни работы.
– И это плохо?
– Конечно. Легко пуститься во все тяжкие и ни о чем не думать. Заботиться лишь о себе. Сложно взять на себя ответственность. Я, может, тоже хотел бы ничего не делать и плевать в потолок. Но нам надо что-то есть, пить, одеваться.
«Нам... Нам надо... Я бы хотел...». Все эти слова дали мне понять только одно: не будь меня, отец был бы намного счастливее. Ему не надо было бы работать и заботиться обо мне.
Я не решился спросить, так ли это. Может, потому что боялся ответа? А что если бы он ответил «Да, так и есть»? Жить с человеком, зная, что ты – обуза? А так остается призрачная надежда, что все совсем иначе.
Ярпа говорила, что отец любит меня. Но сам он никогда этого не говорил. Все что я помню – постоянные ссоры, укоры и нескончаемую вереницу женских спин на ночной кухне.
Когда я был совсем маленьким, тоже видел эти спины. В разных одеждах, с разными прическами. Бесшумно выглядывал из своей комнаты и впивался глазами в очередной силуэт возле двери.
Зачем?
Не знаю. Может быть детское любопытство. Мы никогда не говорили с отцом, зачем ему все эти женщины. Просто в один день мы заключили молчаливый договор, что это является нормой. Он не говорил кто они, а я и не спрашивал.
– А мне она показалась интересной, – ответил я отцу, выйдя из своих размышлений. Конечно, меня никто не спрашивал, но появилось какое-то ощущение, что я должен защитить ее. Её образ.
– Держись от таких женщин подальше, сынок, – указал он ножом. – Не удивлюсь, если она детей где-нибудь бросила.
– Почему ты так о ней говоришь?
– Потому что знаю таких, как она. Безалаберные, безответственные. Что они могут привнести в этот мир? Хаос и разрушения? Только и хотят, чтобы их заметили. Вечно разукрасятся, как животные. Татуировки какие-то...
– Я бы тоже хотел такую татуировку, – заметил я, ковыряя еду.
– Вот еще чего! Может еще морду размалюешь и будешь в зоопарке жить?
– Почему сразу в зоопарке-то?
– Потому! Никаких татуировок, понял? Еще не хватало, чтобы ты себя разукрашивал.
– Красиво же... – попытался я оправдать свое желание.
– Красиво? У нас вот тарелки красивые. И что теперь? Тарелку нарисовать себе на пол-лица?
– Почему сразу на пол-лица то?
– А куда, на задницу?
– Если нравится, то почему бы и нет, – равнодушно ответил я. Я понимал, что этот разговор не приведет ни к чему хорошему, но что-то внутри хотело, чтобы я говорил. Поделился своими мыслями, хотя меня никто и не спрашивал.
– Дурак, что ли, совсем? – Отец чуть ли не подпрыгнул, услышав мой ответ. – Ох... Когда ж ты поумнеешь-то...
Я не стал отвечать. Просто пожал плечами. Это была капитуляция. Полная и безоговорочная. Я всегда буду для него маленьким идиотом, которого он вынужден кормить и одевать. Что бы я ни сказал и что бы ни сделал, я все равно не буду хорошим. Разве что пойду по его стопам. Но даже тогда он будет вставлять свою звонкую монету в каждый разговор:
– А мог бы сделать лучше. Что, ума не хватило?
После того разговора с отцом мне вообще ничего не хотелось делать. А какой смысл? Все равно сделаю либо не то, либо не так. Конечно, даже если ничего не делать, то все равно окажусь плохим.
– Опять бездельничаешь? Может, хватит в небесах летать? Пора бы уже и делом заняться, – скажет он, когда увидит.
Да ну и пусть.
Может, поэтому у меня и нет настроения. Отец считает меня идиотом и третирует каждое слово, слетающее с кончика моего бледно-синего языка. Хотя, если это будут слова «да, ты прав» или «хорошо, сделаю», то все будет иначе. Но проверять я этого не хочу. Вообще ничего не хочу.
Извини меня, Ник, но я, наверное, закончу на сегодня. Даже сейчас у меня в голове звучит отцовский голос:
«Опять плачешься, как девчонка?» – вопрошает он. И чем дольше я записываю, тем отчетливее этот голос у меня над ухом. Снова и снова. Голова даже иногда машинально поворачивается, проверить, нет ли его рядом.
В общем, увидимся, Ник. Извини, если что не так.
/Конец шестой записи/