За чтение "Июня" я брался с опаской.
Покупать не хотел вообще, но клюнул на шершавую обложку, в стилистике старых КГБшных дел. Решил купить, ценой пары дней гречневой диеты. Почему с опаской? Потому что знаю, как обычно пишет Быков. Многословно, сбивчиво, обо всём и ни о чём одновременно. Романы Быкова формально очень разные, но в сути своей всегда такие же, как сам Дмитрий Львович - большие, круглые, полемически необузданные.
Собственно, что мы имеем: три автономные истории, из которых каждая на порядок короче предыдущей. Действие помещено в 1939-1941 гг. Впрочем, авторские отступления заглядывают и в более ранние периоды: начало 30-х, "проклятые" двадцатые. Все истории заканчиваются в ночь на 22 июня 1941 года и оставляют персонажей с тем грузом нажитых драм, который они старательно собирали по ходу повествования.
Быть художником
Зная Быкова, можно было бы ожидать явные аллюзии на современность, но автору не изменил вкус и он старательно воссоздал эпоху. Никакого вульгарного разговора о сиюминутной политической чепухе - только общечеловеческие проблемы жизни и смерти, дружбы, любви, предательства, насилия и власти. Разборки с действующей властью остались в публицистическом поле деятельности Быкова, а в художественном тексте он совершенно правильно решил быть художником.
Сюжет подробно излагать не буду. С момента выхода романа прошло приличное количество времени. Есть масса обзоров, рецензий и заметок, где фабула внятно изложена. Достаточно найти замечательную статью Галины Юзефович на "Медузе". У меня лишь несколько впечатлений, которые не дают мне покоя.
Треугольники
Во-первых, в книге очень много любви и страсти. Лирическая составляющая сильна и едва ли не доминирует в романе. Вся первая часть - посвящённая Мише Гвирцману, отчисленному студенту ИФЛИ - это концентрированное размышление о чувствах, выполненное в палитре надвигающейся войны. По сути, мы видим огромное лирическое стихотворение в личине классического повествования. Напряжение в романе нагнетается постепенно, и в первой его части, самой объемной, некоторые светлые пятна ещё случаются. Послевкусие от истории Миши жизнеутверждающее, пусть и с металлическим привкусом. А дальше…
У романа есть неочевидный внутренний сюжет, связанный с адюльтером. Если в первой части герой скорее решает амурные противоречия, выбирая между "апполонийкой" Лией и "дионисийкой" Валей, то во второй части - в истории журналиста Бориса Гордона - всё складывается по-тоталитарному жестоко. И жена и любовница от него страдают. Жена совершает попытку суицида, любовницу ссылают в Котлас. Эта история мастерски нагнетается и решается в безысходной манере. Главный герой теряет своё Я, точнее приобретает новое "сверх-Я". Его больше не интересует людская суета, нравственность и обязательства. Он полностью готов к апокалипсису.
Дмитрий Быков неоднократно в лекциях развивал идею адюльтера, как движущей силы русской истории и литературы. Треугольник - это русское явление, которое в нашей культуре стало чем-то особенным. Это своеобразная метафора революции, причем метафора довольно безысходная. Думаю, не случайно в книге таких адюльтеров целых две штуки.
"Пасхалки" для своих
Второе, что меня порадовало - это узнавание. Я мало припомню книг с такими изысканными отсылками. Ненавижу слово "изысканный", но в данном случае читается "тонкий", "необычный", "небанальный". Вот, например, в первой части Миша влюбляется в Лию зимой на катке. Сразу всплывает в памяти знакомство Левина и Кити. Миша, правда, мало смахивает на Левина, но Лия в одном лице и Кити (внешне) и Анна (внутренне). Решается история в духе советской "Анны Карениной". Никто под поезд не бросается, просто советская Анна уходит в закат с надёжным мужем-пролетарием.
Другая смешная отсылка связана с третьей частью романа - конспирологической сказкой о филологе Крастышевском. В одной сцене герой советует своему знакомому - бывшему врачу, а ныне преуспевающему литератору - сюжет книги. Привожу цитату:
""Как-то один из немногих оставшихся собеседников сказал Крастышевскому: "Думаю написать книгу, которая произвела бы впечатление на…""
- А на остальных? - тут же спросил Крастышевский.
- Остальные считали бы верхний слой и ничего не поняли. Мне нужно написать сочинение, которое прочли бы все, а по-настоящему понял один.
[...]
- Полагаю, - сказал он с кажущимся равнодушием, - нужно совместить две абсолютно выигрышные стратегии, объединив в одном повествовании "Одиссею" с "Фаустом". Один ирландец так поступил и прославился чрезвычайно.
[...]
- Как полагаете, на какие клавиши следовало бы нажать, чтобы там лучше всего поняли?
- Я же всерьез, - ответил Крастышевский, - Сочетание "Гамлета" с "Фаустом" способно творить чудеса. Плут - для всех, доктор - для адресата. Что до впечатления - думаю, для читателя, которого имеете в виду вы, хорошо бы побольше голого тела…
- Я подумаю, - обещал врач…"
Так Михаил Афанасьевич Булгаков получил замысел "Мастера и Маргариты" по версии Быкова.
Другой забавный момент: возлюбленная Бориса Гордона по имени Аля - "возвращенка" из Парижа. По совместительству, дочь одной известной поэтессы, гонимой в Советском Союзе. Вскоре поэтесса с мужем возвращается. Так в книге появляется Марина Ивановна Цветаева, имя которой, впрочем, не называется.
В компьютерных играх такое называется "пасхалкой". Пасхалок в романе много, и они чрезвычайно любопытны. Любителям лекций Дмитрия Львовича здесь гигантское раздолье для интерпретаций.
Товарищ Сталин может спать
Последнее, о чём хотелось бы сказать - это тематика. Я устал от потока букеровских романов "про товарища Сталина". Мне интерес к этой эпохе всегда казался пошлым и избитым, но у Быкова получилось сделать живую, не тенденциозную вещь. Роман тревожный, эсхатологический, но искренний, не спекулирующий на "выигрышной" "репрессивной" теме. Избитость сеттинга побеждается мастерством писателя, искренностью, глубоким погружением в тему.
На одной из презентаций романа Дмитрий Львович сказал: "Это самая простая моя книга". Тут надо было договорить: "... Потому что самая совершенная". Не думал, что когда-нибудь скажу такое о Быкове, но в тексте нет ничего лишнего, он идеально скомпонован и продуман до мелочей. Мысль не растекается, или растекается только в выгодных автору местах.
Единственный, кто тут растекся мыслью - это я. Пора заканчивать, похоже.
Спасибо всем.
Денис Олейник, 26.02.2019
Другой текст автора: