=XV=
– Хрум-хрум? – раздался тем утром голос в дедушкиной квартире.
– Хрум-хрум, – повторил Саша, лежа в своей кровати. Дедушка, заглядывающий по обыкновению, по утрам, сегодня не появлялся. Седая голова каждое утро заглядывала в комнату мальчика и двумя словами пробуждала аппетит. Не удивительно, что юноша, даже проснувшись раньше, всегда ждал этого ритуала. Саша мог часами лежать и ждать этого момента. Даже если у него сосало под ложечкой, даже если мочевой пузырь предательски рвался к опустошению – ничего из этого не могло поднять его с кровати после рассвета. Только дедушка и его нежное «хрум–хрум».
– Хрум? – едва слышно вопрошал Саша уже ближе к обеду. Сил терпеть уже не оставалось.
– Если хочешь в туалет, то не надо терпеть. Найди нужное место и сходи. Только не на людях, – поучал его дедушка, когда Саша, в одну из прогулок, не вытерпел и обмочил штаны.
Страх вновь опечалить дедушку все же пересилил и мальчик, скинув одеяло, помчался в туалет. Выйдя из уборной, Саша услышал крики:
– Ну же, давай, да куда ты... – мальчишки уже гоняли мяч во дворе.
– Деда, там мальчишки! – с радостью крикнул мальчик и помчался в комнату старика. Тот лежал на своей кровати и не шевелился.
– Деда, вставай! – Саша прыгнул на кровать и та качнулась. Даже это не разбудило старика, всю жизнь спящего так чутко, как спит только что родившая мать.
– Деда? – Юноша немного испугался и начал трогать деда. Тело уже остыло за ночь и побелело.
Новое, пугающее чувство поднималось от самых пяток и постепенно захватывало молодое тело. Страх накатывал все сильнее с каждой минутой и мальчик уже тряс то, что осталось от родственника, все еще не понимая, что это бесполезно.
– Деда, вставай! Пора! – Вопил он, не в силах что-либо сделать.
– Аааа! – закричал мальчик и помчался к двери. Замок предательски соскальзывал, будто не желал выпускать юношу. От этого, ничего не понимающий подросток еще сильнее испугался и еще раз налег на защелку. Та, наконец, поддалась и дверь распахнулась.
– Бабубуля! Бабуля! – Сашин голос сотрясал весь подъезд, смешиваясь с ударами кулака о железную дверь.
– Что с тобой? Чего кричишь? – удивилась бабушка, открыв дверь.
– Дедушка... Там... С ним... – Приступ истерики мешал закончить предложения, а всхлипы и слезы не давали возможности расслышать даже те части слов, которые прорывались наружу.
– Дедушка? – удивилась бабуля.
– Да. Лежит...
– Сядь сюда. И не кричи, – попыталась она успокоить и усадила на табурет – А я пойду, проверю.
Зайдя в соседнюю квартиру, лишь переступив порог, пожилая дама все поняла. Она находилась уже в том возрасте, когда смерть то и дело забирала кого-нибудь из знакомых. Запах, ощущения, даже сама атмосфера в квартире покойника наполнялась чем-то непонятным. Невообразимым. Не поддающемуся никакому описанию. Однако, зайдя в квартиру, где давеча кто-то умер однажды, это ощущение не забудешь никогда.
Женщина прошла в комнату и увидела тело своего соседа. Ей даже не требовалось проверять пульс и температуру, все было и так понятно.
– Как чувствовал. Вот же... старый вояка. – Поворчала она, вспомнив недавний разговор. – Даже умереть без предупреждения не может.
Бабушка обладала каким-то магическим свойством. Казалось, будто смерть старого товарища никак не повлияла на нее, и даже не испортила ей настроения. Схоронив львиную долю своих знакомых, начинаешь иначе видеть смерть. Теперь для пожилой дамы это не было горем, неожиданностью или причиной для слез.
«Смерть – всего лишь болезненный переход к лучшей жизни» – любила повторять она своим знакомым на похоронах. Найдя утешение в вере, старушка не проливала слез и не вопрошала у небес «на кого же ты нас покинул». Она лишь грустно улыбалась и желала доброго пути тому, кто лежал в гробу.
Именно соседка управляла всей похоронной процессией. Старый военный все-таки успел сберечь некоторые средства, дабы никого не обременять, благодаря чему все было сделано быстро и качественно.
Все время, до дня официальных похорон Саша прожил у нее. Единственный раз, когда он что-то сказал, был в день прощания:
– Хрум... хрум... – повторял он, держа руку дедушки. Красивый костюм, гроб украшенный бархатом и всхлипывающий Саша, повторяющий одну и ту же фразу.
Мальчик не понимал, почему в квартире столько людей, почему они все плачут, а дедушка лежит и не двигается. Ему казалось, что дедушка обиделся, или просто устал. Как бы не объясняла пожилая соседка, он никак не мог взять в толк, что такое смерть и для чего нужны похороны. Но даже там, в необычном мозгу, мелькала мысль, что это – последний день дедушки. Больше не будет пикников, жареного хлеба и непонятных шуток смешным голосом. Никто одобряюще не улыбнется и не скажет ему «мой мальчик».
Смутные воспоминания, словно поднимающиеся из воды пузыри воздуха, лопались в голове мальчика. Воспоминания о смерти отца. Они будто накладывались друг на друга и пытались сообщить, что он больше никогда не увидит ни отца, ни деда.
– Крепись, юноша, – пытались то и дело ободрить Сашу какие-то люди. Они трогали его за плечо, гладили по голове и повторяли какие-то слова, будто это должно было помочь.
– На вот, выпей, – протянула соседка стакан с мутной жидкостью.
Саша выпил, не поднимая головы и не говоря ни слова. Спустя полчаса начало клонить в сон, и он лег в своей комнате. Успокоительное помогало, и внутренний мир мальчика постепенно приходил в равновесие так же, как успокаивается море и появляется штиль после сильного шторма. Гнетущее, молчаливое и безветренное равновесие...
– Даже не знаю, что страшнее, – сказал бы дедушка, увидев, как Саша повторяет его слова, лежа на залитой слезами подушке. – То, что он ничего не понимает и плачет лишь от того, что плачут все. Или то, что он все понимает и знает, что больше у него никого не осталось...
– Хрум...Хрум...