=X=
В небольших городах каждый двор и каждый район – небольшое отдельное поселение. Оно будто маленькая деревенька живет и дышит в своем ритме. И каждый новый житель этой деревни сразу становится известным на некоторое время. Такое могло бы произойти и с Сашей, однако он приезжал сюда уже не первый раз. Местные старики и некоторые взрослые уже помнили его как рассудительного юношу, мудрого не по годам. Но теперь он был другим.
– Это ваш внук? Тот самый? – Удивлялись сидящие на лавках сплетницы, увидев военного с мальчиком.
– Да, это он, – отвечал дедушка, чувствуя, в очередной раз, укол в самое сердце.
– Здравствуй Сашенька. Помнишь меня?
Мальчик не помнил и при каждом обращении старался спрятаться за дедушкой.
– Он стесняется, – натянуто улыбался старик и старался как можно быстрее покинуть местность. Он понимал, что рано или поздно все узнают о том, как изменился его внук, но все равно старался отдалить этот момент.
Каждый день старик и мальчик гуляли по дворам, паркам и близлежащей местности. Они брали пару бутербродов, чай в термосе и отправлялись туда, где еще не были. Дедуля был прекрасным экскурсоводом и имел историю почти о каждом доме и закоулке в своем городе. Сейчас уже сложно сказать, что из его историй было правдой, а что вымыслом, однако Саше нравилось его слушать. Пусть юноша и не понимал многих слов, но он отлично чувствовал интонацию, тембр голоса, его тон.
Сам Саша говорил крайне редко. «Здравствуйте», «спасибо», «кушать», и еще несколько простых фраз составляли весь его словарный запас.
– Ты кушать хочешь? – Спрашивал дедушка в какой-то момент у мальчика. Тот лишь бесшумно кивал головой в знак одобрения. Однако весь внешний вид говорил о том, что ему стыдно, будто старику, неконтролирующему свой мочевой пузырь.
За несколько недель дедушке пришлось целиком и полностью изменить свой привычный ход жизни. Раньше он мог позволить себе читать днями напролёт или смотреть старые фильмы. А вечером он непременно опрокидывал несколько рюмок перед самым ужином.
– Хлеб будешь? – спросил он как-то Сашу утром.
Мальчик как всегда кивал головой, стыдясь своих желаний.
– Вот, садись.
Перед мальчиком стояла тарелка с парой яиц, кружка чая, печенье и поджаренный на сковороде хлеб. Первым делом мальчик опустошил кружку.
– Еще будешь? – спросил дедушка, наблюдая за внуком.
– Буду, – аккуратно сказал Саша, будто проверяя реакцию.
– Сейчас сделаю. – Налив чай дедушка вновь присел напротив юноши и наблюдал. – Ешь с хлебом.
В тот момент, когда хрустнула корочка хлеба, глаза мальчика округлились. Все его тело остановилось в немой позе, и лишь зубы медленно перемалывали хрустящий кусочек. С каждым движением челюсти губы растягивались в улыбке, а глаза наполнялись радостью. Саша начинал жевать все быстрее, пока хруст не пропадал вовсе, после чего он откусывал еще кусочек, и все начиналось снова.
– Понравилось? – заметил дедушка новую эмоцию у мальчика.
Малыш радостно закивал головой, будто игрушечный болванчик на приборной панели старого автомобиля.
– Ешь еще, – улыбнулся дед и пододвинул тарелку с самодельными тостами.
Впервые за несколько недель они улыбались. Два поколения, связанные родственными узами, были довольны. Они улыбались, украдкой смеялись, когда дедушка показывал Сашу и игрушечным голосом приговаривал «хрум–хрум–хрум–хрум», «хрум–хрум?». И ребенок смеялся. Чистый и заливистый смех распространялся по всей квартире, наполняя каждую комнату и каждую клеточку старческого тела. Ради этого зрелища дедушка был готов на что угодно. Даже если бы ему сказали нарядиться в грустного клоуна и жонглировать на моноцикле перед всеми, кем он командовал когда-то, то он, не задумываясь, исполнил бы, ради того, чтобы вновь услышать этот смех.
– Ну, все, хрумкай давай, – остановился дед. – Я сейчас приду.
Он встал и направился в ванную утереть слезы. Без сомнения, это были слезы счастья и радости. Те слёзы, которые он проливал больше десяти лет назад, держа в руках своего внука и, еще раньше, своего сына. С тех пор он не проронил ни одной счастливой слезинки. Только горькие, как полынь, капли боли, отчаяния и утраты...
С того дня слова «хрум–хрум» стали официальным призывом к еде. Неважно где находились эти двое. В кино, на прогулке или перед телевизором. Стоило Саше или дедушке сказать эти слова, они оба понимали, о чем идет речь.
– Саша! Пора хрум–хрум! – кричал дедушка по утрам и подавал к столу свежие гренки. Сидя за тем же столом, старик с упоением наблюдал, как радуется его внук хрустящему хлебу. Этой радостью они заряжались на целый день. Даже если за окном шел ливень, а бежевые облака застилали небо, завтрак все равно поднимал настроение им обоим.
– Малыш, смотри, что я нашел! – радостно крикнул однажды дедушка. Уже через несколько мгновений Саша стоял рядом с ним и рассматривал причудливую коробку. Если бы не эволюция, и у нас остались бы некоторые рудиментарные органы, то хвост мальчика вилял бы, словно молоточек будильника.
– Знаешь что это? – спросил дедушка. Саша помотал головой.
– Это коробка, которая делает из обычного хлеба... – он прищурил глаза и выдержал паузу – хрум–хрум!
Бусинки, услышав эти слова, вновь налились светом и благоговением.
– Попробуем? – спросил дедушка, и они прошли в кухню.
Включив тостер в розетку, старый военный погрузил несколько кусочков хлеба. В первый раз хлеб выскочил, лишь слегка подрумянившись. А на второй раз и вовсе сгорел.
–Фу... Ну и запах, да? – театрально зажимал нос старик. Услышав гнусавый голос деда, Саша вновь разразился заливистым смехом.
– Еще! – выпалил мальчик, как только дым рассеялся.
– Хочешь еще?
– Да! – с радостью ответил мальчик.
В тот день эти двое сожгли буханку почти целиком. Дедушка вновь и вновь подкидывал дымящиеся куски хлеба, гнусавил и делал вид, что ему не больно. Саша тоже присоединялся и сначала осторожно, а потом все смелее, нажимал на рычаг, опускающий ровные кусочки к накаляющимся спиралям.
В тот момент было сложно поверить, что это тот же самый старик, который еще недавно мог командным голосом заставить встать ровно даже Пизанскую башню. Но теперь ему было не важно, что подумают или скажут люди. Все его естество заботилось только о том, чтобы улыбка на детском лице оставалась как можно дольше. И Саша смеялся. Смеялся, как никогда раньше...