=VIII=
С больничной койки домой Саша вернулся совершенно другим человеком. Маленького гения, которому прочили великое будущее, будто подменили. Теперь ни книги, ни научно-познавательные передачи не радовали его.
– Александр. Надо учить уроки, – настаивала мать.
– Не хочу. От них голова болит.
– Потерпи. Ты же хочешь хорошо закончить школу? Устроиться на хорошую работу?
Мальчик не находил что ответить. Он не знал, хотел ли он вырасти или пойти на работу. Эти слова для него были чем-то неясным и бесформенным. Работа, деньги, учеба – он будто попал в другой мир. В тот, где тебя заставляют делать неприятные вещи, но выбора у тебя нет.
– Ладно, – соглашался он с матерью, потупив взгляд. Малыш боялся возразить этой даме, хотя она никогда не смела даже шлепнуть его.
Телесные наказания были для этой семьи пережитком прошлого, практикой из средневековья. Такой же бессмысленной и глупой, как сжигание ведьм и пытки рыжих людей.
– Можно попить?
– Можно в туалет?
– Можно чай?
Каждые 15–20 минут у Саши находилась причина для маленького перерыва. Малыш даже не думал о том, чтобы сказать, как у него болит голова, что он устал или хочет спать.
– Александр! Прекрати лениться и садись за уроки, – командовала мать.
Один из психологов однажды сказал: «Мы игнорируем две вещи: то, что не замечаем, и то, что не хотим замечать». Разумеется, о подобных изречениях мать Саши никогда не слышала. Она даже не подозревала, что происходит с ее ребенком. От ее «чуткого» материнского взора ускользали детали.
Казалось бы, любой родитель должен знать своё чадо лучше, чем самого себя. Но такое происходит крайне редко. Родители не замечают тот момент, когда ребенок не желает поддерживать зрительный контакт, когда меняется его речь и поведение. И лишь через годы подростка упрекают в том, что он «совсем не тот».
– Знаете, у Саши очень снизились оценки. Он не может сконцентрироваться и постоянно просится в туалет или медпункт, – жаловались учителя в телефонную трубку.
– Он только что перенес болезнь и потерял отца. Просто не вошел в рабочий ритм, – парировала мать на всякий упрек. Однако Саша не слышал этого.
– Учи внимательнее. Или хочешь дурачком остаться? – вот те слова, что ожидали мальчика вечерами после разговоров матери по телефону.
Даже уроки музыки теперь казались юноше непереносимой пыткой. Где-то в памяти еще теплились воспоминания, как он с первого раза играл произведения именитых мастеров. Те дни, когда он ощущал гордость за свой талант, не давали ему покоя, но и вернуть их не представлялось возможным.
– Я не могу, – едва ли не плача жаловался он в конце урока учительнице.
– Успокойся. Ты просто устал. Да? – утешала его дама с поднятыми поверх очков тонкими бровями. Она видела изменения в его поведении, как исказились его манеры, речь. Но даже эта чуткая и внимательная женщина знала, что мальчик больше не сдвинется с мертвой точки в ее предмете, хотя и старалась всеми силами оградить ученика от этого знания. Даже себе она не могла до конца признаться в том, что маленького гения больше нет.
***
В школьной жизни все учителя, родители и дети на короткой ноге. Если в стенах учебного заведения происходило нечто, не укладывающееся в привычный ритм жизни, об этом сразу узнавали все. Новость разлеталась по ветру быстрее, чем смертельный газ на полях первой мировой.
Теперь, вдобавок к проблемам с учебой у знаменитого мальчика появились и другие проблемы. Те немногие, кто считали юношу другом, оставили его. С одной стороны больше не было этих лицемерных фраз вроде «Как дела, гений? Поможешь с заданием?» Но с другой стороны теперь Саша лишился и тех крох, что раньше именовались общением и дружбой.
– Не общайся с ним. Подцепишь еще что-нибудь, тоже таким станешь, – поучали родители своих детей.
За те несколько месяцев, что мальчик провел после больницы в школе, с ним почти никто не общался. Если Саша в какой-нибудь момент превозмогал себя и находил силы спросить что-либо, то собеседник старался ответить первое, что придётся и поспешно ретироваться. Даже некоторые учителя обращались с ним как с источником чумы в темные времена истории.
Если каждый ребенок и взрослый относится к тебе как к прокаженному, то рано или поздно ты и сам начнешь считать себя таковым. Что уж говорить о тех немногих, кто действительно болен и нуждается в помощи.
Учебный год юноша закончил «кое-как». Большинство оценок были выставлены авансом, в надежде на скорейшее выздоровление.
– Пожалуйста, займитесь сыном в летние каникулы, – ревностно настаивали преподаватели в один голос. – Если он и в следующем году будет так учиться, то ни о каком дипломе не может идти и речи.
Руководитель по воспитательной работе тоже внес свою лепту:
– Еще ни разу за всю историю нашего заведения мы не давали диплом из «жалости». И уж тем более мы не позволим выйти отсюда юноше со справкой о прослушанном курсе уроков.
Но мать будто игнорировала все эти угрозы и выпады. Она четко стояла на своем:
– Мой сын просто измотан и не пришел в себя.
Разумеется, каждый педагог хотел вставить свои «5 копеек» и упрекнуть мать. Но только не она. Единственная учительница смотрела на весь этот балаган со стороны и даже не думала ввязываться.
– Бедный мальчик, – тихо прошептала она и вытерла слезу под очками. – Что же тебя ждет... – Женщина протолкнула подступающий ком глубже в горло, развернулась и отправилась в свой кабинет, мотая тыквенными волосами.
Самое страшное отнюдь не то, что у Саши теперь не было друзей, отца и любимой музыки. Даже тот маленький свет, который назвался «жаждой знаний» и угасающий, как тлеющий уголь под дождем, не был большой проблемой для мальчика. Причиной для его ночных слез и страданий было непонимание. Он не знал, что он сделал не так, и почему все изменилось в его жизни. Более того, он не мог даже описать словами, отчего ему так грустно и тяжело. И от этого становилось еще больнее...