Заведующий кафедрой зарубежной литературы Эдуард Семенович К. долго стоял над унитазом, упершись рукой в стену.
Такие побудки посреди ночи не могли не заставить задуматься. В давнишние времена пузырь отдавал себя без остатка. Теперь же приходится стоять и ждать, чтобы помочиться.
Ах, черт!
К врачу, что ли, теперь?
Как оно там? Ларинголог? Колопроктолог? Ах, нет, уролог! И в наименовании-то экое такое инквизиторское...
Впрочем, чушь!
Чушь и вздор!
В свои пятьдесят четыре года начинающий лысеть Эдуард Семенович чувствовал себя неплохо. Но "неплохо" не есть "хорошо". А "хорошо", как мы знаем, не есть "бодрёхонько".
Итак, Эдуард Семенович спустил воду, выключил свет и вернулся в спальню. В темноте прошлепал к кровати и осторожно, чтобы не разбудить, перевалился через спящую супругу Любу, работницу столовой № 4 тридцати восьми лет. Женщина зашевелилась во сне, Эдуард Семенович легонько чмокнул ее в щеку и лег на подушку. Спали они на раскладном диване, она с краю, он - возле стенки, по обоюдному согласию, тем более, что ковер, висевший на стене, был с узорами - любуйтесь в темноте, сколько вам угодно.
Только вот Эдуард Семенович не стал любоваться, потому как не понял, что такое. Он снова поднял голову, потом приподнялся сам, упершись локтем в матрас. Люба спокойно дрыхла. Однако ж издаваемый ею храп Эдуарду Семеновичу не очень понравился. Равно, как и поцелуй. Набравшись смелости, он протянул руку и дотронулся до лица благоверной супруги, хохотнув лишь в тот момент, когда почувствовал, как лицо Любови Петровны сползает с ее лица. Самым то есть натуральным образом. Подобно мокрой тряпке.
Эдуард Семенович немедля включил ночник, торчавший из стены.
Женино лицо, собранное в морщины... хотя нет, не в морщины - в складки, куда-то сползало, оставляя на бледной гладкой поверхности сукровичный след.
- Что такое? - пробурчал Эдуард Семенович, а потом и вскрикнул: - Что ЭТО...
Не зная, куда девать себя от чувства отвращения, черт знает каким образом пробудившегося в нем теперь, Эдуард Семенович дотронулся до плеча (Любы), лежавшей к нему спиной, а потом и затормошил.
- Эй! Вы...
Лицо сползло вместе с ухом, Эдуард Семенович это видел, и теперь не мог сказать уверенно, слышат его там или нет. Тем не менее, он продолжал:
- Эй! Алё! Вставайте! Вставайте, говорят вам!
Существо наконец пришло в себя (или пробудилось, называйте, как хотите) и зашевелилось в постели. И даже повернуло голову, отчего Эдуард Семенович вскричал:
- А, боже мой!
Существо забеспокоилось, засуетилось, принялось шарить ладонями по постели в поисках чего-то. То место, где в силу анатомической естественности должно быть лицу, теперь совершенно было гладким. Прямо как в "Носе" Николая Василича, подумал наш герой. Однако ж на лице коллежского асессора Ковалёва гладким было место, отведенное природой под нос. Здесь же не осталось ничего ни для носа, ни для глаз, ни для рта. Даже бровей у лежавшего рядом создания не было.
- Что ты такое? Ай! Не приближайтесь ко мне! - Эдуард Семенович забился в самый угол, сжимая в ладонях край одеяла.
Он смотрел во все глаза, глядел во все очи, и ему хотелось проснуться. Однако ж он бодрствовал, для чего нарочно ущипнул себя за руку.
Родинка на ключице была такая же, как у Любы. Но кожа вся побледнела. Впрочем, так могло стать из-за особенности ночного освещения. И груди под ночной рубашкой, они казались теперь более обвисшими.
- Люба? - несмело позвал Эдуард Семенович. - Люба, это ты?
Существо не способно было ответить (в силу отсутствия полости рта). Тем не менее, Эдуард Семенович продолжал:
- Если это ты, то что с тобой такое?
Существо предприняло некоторые поползновения, так что Эдуард Семенович взялся неистово отбрыкиваться. Благо, ноги его были худые и длинные, как у цапли - так что не забалуешь. Он даже случайно схватил существо за волосы, и скальп, весь, как есть, сполз с его головы. Черт его знает, может, это был и парик, но образовавшаяся картина явила полнейшую яйцеобразность на тонкой шее. Тогда, сильно закричав, Эдуард Семенович отшвырнул парик и сшиб существо с дивана, отчего оно брякнулось с грохотом. Эдуард Семенович брезгливо поморщился, когда ладонь его уперлась в мягкую холодную ткань, некогда бывшую лицом его жены Любови Петровны К.
- Боже мой! Какая гадость! Нет! Это не моя жена! НЕ МОЯ!
Эдуард Семенович издал воинственный клич и набросился на существо, которое в этот момент пыталось заползти обратно на диван.
- Куда... куда вы дели мою жену? Мою Любу... кровиночку... вторую мою половиночку... - схватил за горло, придавил к полу. - Мерзкие
марсиане! Исчадия ада! Персонажи преступного мира! - и принялся душить.
Выше- и нижепроживавшие соседи стали стучать в батарею. В комнату забежал Васютка, их, Эдуарда Семеновича и Любови Петровны, десятилетний сынишка, в этом году занявший первое место на школьной олимпиаде по природоведенью.
- Папа! Папа! - вскричал Васютка, все еще сонный. - Что ты делаешь? Не убивай маму...
- Сынок! - брызгал слюной Эдуард Семенович. - На нас совершено нападение потусторонними силами! Звони в милицию... или нет! Спасайся! И не поминай лихом...
- Папа, нет! Нет! Папа!
Несчастный ребенок, так и не отошедший ото сна, пытался оттащить отца от матери, которую тот пытался задушить прямо на полу.
Соседи стучали в батарею, Эдуард Семенович продолжал изничтожать супругу, бывшую теперь существом, и Васютка, понимая, что ему не хватит сил совладать со взрослым мужчиной, укусил его в ягодицу. Тот закричал "ай!" и чисто машинально лягнул сына. Ребенок отлетел прочь, и не просто прочь, но далеко, прямо к серванту, так что хрусталь и сервис внутри серванта тревожно зазвенели. Конечно, Эдуард Семенович находился в состоянии аффекта, но и он сейчас сообразил, что дал лишка.
- Ой, сынок, прости дурака пап...
Только вот он увидел, что и с Васютки теперь сползло его детское личико и валялось рядом, как какая-то резиновая маска.
Эдуард Семенович открыл рот от удивления. Хотя нет, он был потрясен. Потрясен сделанным только что открытием.
- Ах вот оно что, - прошептал он, стуча кончиками пальцев по подбородку; пот градом катился с его раскрасневшегося лица, а волосы, и без того редкие, с сединой, были растрепаны. - Теперь-то я понимаю. Теперь-то уж всё встало на свои места. Они и за ребенка моего... ах!
Тут Эдуард Семенович развернулся к существу-жене, которое пряталось под диван, схватил за лодыжку и потащил, как тушу, на кухню. Существо-ребенок ползало на четвереньках и никак не могло найти того, что искало, хотя оно было рядом, под сервантом.
Спасибо, соседи перестали стучать в батарею.
Существо-ребенок подползло к дивану, нашло там тряпку-лицо и накинуло на себя, как это делают, когда хотят обмакнуться полотенцем после умывания.
Эдуард Семенович (со своей семьей) жил на девятом этаже. Он подтащил существо-жену к подоконнику, распахнул окно, долго с ним провозясь, отчего подуло холодом, и пошли по кухне плясать снежинки. Существо упиралось, но Эдуард Семенович был непреклонен.
- Мерзкие марсиане! - говорил он, затаскивая брыкающееся тело на подоконник. - Исчадия ада! Вы мне ответите за похищение моих родных...
В этот момент на кухню забежало существо-ребенок. Оно держалось за то место, где когда-то было невинное детское личико. Теперь же там красовалась растянутая харя работницы столовой № 4, да еще перевернутое наоборот. Из ротового отверстия, находившегося в области лба, доносились звуки, похожие на человеческие. Существо говорило:
- Мы скоро уйдем... мы скоро уйдем...
На что Эдуард Семенович весело прокричал:
- Скатертью дорога! - и выбросил существо-жену из окна.
Он даже замер в предвкушении криков, но потом вспомнил, что это невозможно.
Ладно, в тишине, как говорится, да не в обиде.
- А ну-ка!
Тут он подскочил к существу-ребенку, и то беспомощно и испуганно замахало ладошками, мамино лицо шмякнулось на пол. Совладать с дитём было куда проще. Эдуард Семенович схватил его на руки, поднес к подоконнику и выбросил из окна. С чувством исполненного долга, закрыл окно, зашторил шторки и потер ладони.
Утром, когда взломали дверь, то нашли мужчину в зале. Тот сидел на диване, скрестив ноги по-турецки и накрывшись одеялом с головой. Он что-то бормотал, раскачиваясь взад-вперед и вперившись стеклянным взглядом в пустоту. Но если наклониться и прислушаться, то можно было услышать, как заведующий кафедрой зарубежной литературы Эдуард Семенович К., читавший для пятого курса факультативные лекции по наследию Ловкардио Хирна (не путать с Лафкадио Херном), бормотал детский стишок или песенку.
- Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка. Зайку бросила хозяйка. Под дождем остался зайка…