С 1 июня 2018 года институт присяжных заседателей придет в районные и военные суды. Это позволит обвиняемым в совершении особо тяжких преступлений ходатайствовать о рассмотрении их дел коллегией из шести непрофессиональных судей. ЕТВ поговорил с теми, кто уже испытал на себе трудность принятия решений, задумывался о личной безопасности,опровергал судебные мифы и о многом другом.
Важно понимать, что присяжные НЕ имеют права раскрывать всю информацию об уголовных делах и о том, что конкретно происходило в совещательной комнате.
Однажды я заглянула в почтовый ящик — там конверт из областного суда. Я удивилась: «Неужели сделала кому-то плохо?» Дрожащими руками открыла письмо и увидела приглашение стать кандидатом в присяжные. Меня это сразу заинтересовало: я же любопытная. А таких не очень много.
Сначала на каждое дело специальный отдел областного суда вызывает около ста человек. Приходит меньше, несмотря на то, что в письме написано «это ваш гражданский долг». Когда мы зашли в комнату, председатель областной коллегии по уголовным делам спросил: «Вы смотрели по телевизору программу «Суд присяжных»? Все закивали. Он ответил: «Забудьте! Все на самом деле не так».
Кандидатом в присяжные я была пять раз — вот так упорная, долго шла к цели.
В 2007–2008 годах был вал процессов с участием присяжных. Десять лет назад мужчина убил и закопал свою семью. В его виновности следствие было уверено на сто процентов. Но присяжные вынесли решение «не виновен». Информация об оправдании повлияла на обвиняемых — сарафанное радио быстро разнесло эту историю.
В первый раз я не стала присяжным — получила отвод от адвоката. Изначально в анкете присяжного указывается только имя, фамилия и должность — редактор телеканала «Россия-Урал». И у каждой из сторон есть право вычеркнуть тебя. Не называя причин.
Я расстроилась, но потом напросилась снова. И мне стали приглашать всегда. В следующий раз меня вызвали на дело по бунту в Кировоградской колонии: я отказалась сама, так как понимала, что процесс затянется надолго. И оказалась права — он шел целых полгода. В следующий раз в коридоре увидела свою соседку — родственницу подсудимого. И снова взяла самоотвод.
На пятый раз меня наконец-то взяли. Работали мы три недели. Государство оплачивало мне время, проведенное в суде. Но в отличие от работы, где ты уходишь из офиса и забываешь о делах, тут отдохнуть не получается.
Нам сразу объяснили, что мы судьи факта — не должны ничего знать о жизни подсудимых, о том, как они жили до совершения преступления.
Я была самой молодой и активной присяжной, поэтому сразу изъявила желание стать старшиной. Большая часть моих новых коллег — женщины-пенсионерки. Был врач-травмотолог. В мою задачу, как старшины, входило каждое утро спрашивать всех: как дела, не подходил ли кто-либо из сторон, не угрожал ли. Мы не имеем права даже в лифт зайти с участниками процесса, потому что если им не понравится вердикт, то можно сказать, что мы с ними обо всем договорились. И это никак не проверить.
Меня спрашивали неоднократно: «Как же ты жить будешь после того, как осудишь человека?» Но я никого не осуждаю — присяжные не выносят приговор, только вердикт. Они отвечают на несколько вопросов — «было ли преступление», «совершал ли его этот человек», «виновен ли он» и«заслуживает ли он снисхождения». А само решение выносит суд и он же определяет конкретное наказание обвиняемому.
Мнение о виновности меняется каждый день. Ты живешь с мыслями об этом постоянно. Решение присяжных — это мнение 12 человек, не всегда (как в нашем случае) оно бывает единогласным. Мы большинством признали подсудимых виновными и решили, что снисхождения они не заслуживают. Сам приговор знали позднее, но срок я не запомнила.
Единственное, чего я боялась, — того, что подсудимые выйдут со мной в один день из зала суда (если бы их отпустили). Я была уверена, что они виновны. И мне было страшно.
Я зачитывала вердикт. Единственный раз в жизни у меня ком встал в горле… Я ни слова не могла сказать. А нужно было просто прочитать вопросы и ответы. Но было очень тяжело начать.
Во время прений адвокат сказал: «Уважаемые, а ведь на момент преступления подсудимому было 18 лет». Судья остановил защитника — это нарушение, не нужная информация. Но слова прозвучали. И реакция женщин-присяжных была ожидаемой — «маленький какой, вся жизнь впереди».
Любая информация может сработать, как кривое зеркало, и исказить факты. Не надо знать ничего лишнего: у тебя есть конкретный человек и конкретное обвинение.
Нас предупреждали — не надо играть в Пуаро. Да о чем мы вообще? Любовь у расследованиям в крови у многих. Но, став присяжным, ты оказываешься совершенно в другой среде. Да, тебя захватывает ситуация: ты такой важный, ты делаешь что-то нереально нужное. Ты должен принять решение. Но не играть в детектива — только анализировать факты.
Я по-другому увидела сторону обвинения. В обычное время не видим работу этих людей — сбор улик, доказательств, свидетельских показаний. А ведь это адский труд, поэтому я перестала относиться к тому, что они делают, как к механической работе.
Сложнее всего было возвращаться домой. Я очень переживала. Но ни с кем ничего не обсудишь и не можешь выключиться из процесса.
Это удивительный опыт. Ты понимаешь, что участвуешь в чем-то важном. Можно 500 раз говорить, что система не работает. Но! Ты приди и посмотри: ты ничего не потеряешь, только найдешь. И поймешь, как это работает.
Гложет ли меня совесть? Я нормально сплю. «Вор должен сидеть в тюрьме!» И убийца должен сидеть в тюрьме. А невиновные — не должны.
Был миф, что подсудимые запомнят меня. Но я даже не вспомню их лица,хотя смотрела на них каждый день. Я не помню светленькие они, или темненькие. Да и зачем им нас искать?
Нас было около 50 человек. Из них выбрали 18 присяжных. Выдали анкеты, мы заполняли паспортные данные. Через какое-то время пригласили в зал, где проходил отбор. Спрашивали — есть ли судимости. Были другие препятствия — у одной женщины муж имел судимость, например. Среди присяжных вместе со мной работали медсестры, предприниматели. В конце февраля мы начали работать и закончили мы в марте.
Дело у нас было резонансное. Адвокатов очень много — восемь человек и они специально затягивали процесс, деньги отрабатывали.
Сейчас много частных предприятий — их сотрудникам в суде заседать невыгодно, да и руководство очень плохо смотрит. Они не имеют право, но говорят — «или иди и суди, или ищи себе другую работу». Но у меня обошлось без таких сложностей — я же сам по себе. Мне даже интересно было. Нам платили 700 рублей в день — мы приезжали в 10:00, как правило,в 14:00 нас уже отпускали. Хорошие деньги, считаю, еще и проезд бесплатный на общественном транспорте.
Наше дело — убийство в девяностые. Прошло 15 лет, всплыло. К ним пришли и привлекли к ответственности.
Адвокаты свое гнули, прокуроры — свое, судья осаживал адвокатов, которые практически одно и то же пытались до нас донести. Но такой настойчивостью только навредили своим клиентам. Настроили нас против себя. В какой-то момент нам надоело слушать их ересь. Если бы было три адвоката, то не факт, какой был бы вердикт.
На тебе лежит ответственность: ты должен решить судьбу человека — виновен он или нет. Перед принятием решения мы совещались в комнате три часа.
В какой-то момент почти все заболели — у нас из шести запасных только один остался. Мы переживали: если бы присяжные не пришли на одно из заседаний, тогда процесс начался заново. Но в итоге все дошли до конца.
Опасений никаких не было. Несмотря на то, что большинство у нас — женщины, все спокойно, никто не переживал. Каждый раз перед заседанием спрашивали — было ли на нас давление. Мы всегда отвечали отрицательно. У наших подсудимых тяжкие статьи, но они же надеются, что мы их оправдаем. И должны нас к себе расположить. У нас много женщин было в коллегии, может, думали, что чувствами их возьмут. Да и вообще, всех не запугать.
Было трое сильных адвокатов, остальные — для массовки.
Иногда начинал сомневаться в виновности подсудимых, когда свидетели обвинений начинали «плавать».
Если бы сейчас позвали, я бы пошел — за такие деньги. Да и общение. Я и знакомых там нашел. Родные и друзья не отговаривали. Нам грамоты дали, отблагодарили.
Суд — не шоу, это — жизнь.
Интернет играет плохую роль — все идут в сеть, начинают искать информацию. Но судья говорит — из интернета ничего не берите. Хотя ведь никак не проверить, на основании чего присяжный принимает решение. Но в итоге наших подсудимых все равно признали виновным. Большинством — девять против троих. Эти трое подружились и плыли по течению. Начитались в интернете многого, с первых дней полезли в социальные сети адвокатов. Я им говорил — «зачем вам это?» В итоге, кто лазил в интернет, тот и проголосовал за невиновность.
По приговору суда обвиняемым по нашему делу дали 12-13 лет. А ведь с девяностых люди столько жили спокойно. И никто не мог представить, что их поймают и дадут серьезные сроки.
Иллюстрации к тексту: Николай Пекарский, ЕТВ