Филипп тяжело и безрадостно вошел в дом. Патрик его серьезно подставил, заболев простудой накануне и оставшись в результате на больничном. Идти в бар одному не хотелось. Вот и пришлось прийти домой раньше обычного. Он сполоснул бокал и плеснул Джек Дэниэлс. Телевизор работал фоном, пока он что-то подсчитывал в своем ежедневнике, время от времени осушая четверть бокала с виски.
Это был тот день, когда ему отчаянно хотелось с кем-то поговорить. Но, как назло, никого рядом не было. Он захлопнул ежедневник и налил себе еще виски. Одиночество точило его последние несколько недель, точно волна прибрежный камень. Он слонялся по квартире с бокалом и что-то бормотал себе под нос. Мысли летели так быстро, что когда он остановился возле зеркала в прихожей и поднял голову, то не сразу узнал себя. А увидев, испугался собственного отражения. Скулы торчали, точно уступы горного хребта, щеки впали, а под глазами залегли глубокие морщины, точно ему было за пятьдесят. Он медленно поставил стакан наверх холодильника и почти вплотную подошел к зеркалу.
— Что с тобой стало, приятель? — произнес он вслух, не переставая разглядывать свое отражение, — какого черта ты выглядишь, как помойное ведро?
Ему всего лишь сорок, и то пока не стукнуло. А жизнь как будто бы замерла на какой-то отметке, которую он совсем не хотел ставить. Он несколько раз щелкнул шейными позвонками, но лучше не стало.
Как же давно его ничто не радовало и не огорчало. Если бы кто-то спросил, что у него на душе, то Филипп, скорее всего, улыбнулся и перевел тему. Так было бы с любым другим, кроме него самого. Он ухватился мертвой хваткой за собственное отражение и не мог от него отойти. Глаза питали ненависть к тому, что видели, а ноги подкашивались в коленях от выпитого алкоголя.
Он прижал руку к груди и вспомнил, как недавно его скрутило пополам. Он проснулся от боли в субботнее утро. В груди жгло так сильно, что тяжело было дышать. Руки не слушались, безжизненно свисая с постели. Единственное, что он мог, это смотреть на загнутый уголок ее подушки и ждать.
Боль отступила так же внезапно, как и возникла. Филипп вдохнул и почувствовал, как быстро бьется его сердце. Его вдруг охватила паника и ярость.
— Неужели какие-то булочки важнее моей жизни, — подумал он, лежа в кровати.
Когда она вернулась домой, он вылил на нее все то, что ему пришлось испытать сегодня утром. В одиночку. Весь свой страх он обратил в непрерывный поток огненной лавы. Всю свою немощность вложил в силу удара. А потом просто ушел, как обычно в паб.
Утро следующего дня выдалось странным. Он проснулся от дикой головной боли в прихожей, лежа на ковре. Перевернулся на спину и сжал руками голову. И вдруг понял, что лежит на подушке. Подушка оказалась слишком маленькой в наволочке с медвежатами. Он протер заспанные глаза, чтобы взглянуть еще раз, но не успел. К горлу подступила тошнота, и его вывернуло наизнанку.
От воспоминаний ему стало как-то горько. Он нащупал рукой стакан и придвинул его к себе. С холодильника что-то с грохотом свалилось. Филипп сделал большой глоток и посмотрел под ноги. Он едва сдержался, чтобы не пнуть упавшую вещь ногой.
Будто бы в наказание в каких-то пяти сантиметрах от него лежал смычок. В этом он не сомневался. Мужчина наклонился и поднял его с пола. Ему не хватило решимости сломать его пополам о колено. Он взглянул на него так, как смотрят приговоренные на палача, и не в силах больше стоять, обмяк, точно тряпичная кукла. Внутри все трещало от предательства, так что даже ярость не могла побороть его.
Он скрючился, поджав к подбородку колени, и взревел. Смычок был живым доказательством того, что жизнь продолжается, не смотря ни на что. Он не мог противостоять этому. Боль вползала под кожу раскаленным железом, и воспоминания наполнили его.
— Убирайтесь! Прочь! Прочь! — Филипп отмахнулся от них, точно они были живыми. 9.2 #Praga_book
Продолжение следует...
Пройди по ссылке ДО или ПОСЛЕ, чтобы прочитать следующую главу.