Глава 9 здесь
10
Вечером, когда от ночлега я наотрез отказался («Все-таки машина… И телогрейка там у меня – раритетная!»), Алексей и молодежь дружно двинулись меня провожать. К Большой Реке шли напрямки, распадком, по узкой лесной тропе.
Холодало. Сквозь поредевшую листву отстранённо, отчуждено глядели на нас уже успевшие забыть недавнее тепло крупные осенние звезды.
Говорить не хотелось.
Хотелось жить.
Странно: ведь живешь вроде, наяву, не понарошку, и вдруг так остро, так больно захочется – жить…
Дошли на удивление быстро. На берегу изрядно захорошевший Алексей долго не мог попасть ключом в скважину замка, хранящего лодку, и…
…задремал я, что ли? Прислонился к шершавому стволу будто клонящейся по ветру, гнутой ледоходами ветлы, закрыл глаза…
Нет, я не провалился в беспамятство, не выключился, но ощущения притупились, звуки доходили откуда-то издалека, словно прорывались сквозь эфирные помехи.
Но я всё слышал!
Журчала неторопкая вода, где-то рядом странно как-то бились сазаны – мерно, как по команде. Всплески ложились так близко, что порой брызги летели мне прямо в лицо. Капли холодили щеку, я попытался их стереть рукавом… и увидел, что стою я на пустом берегу, на песке, и песок, проминаясь, не даёт мне сдвинуться с места, заплетает ноги…
И глуховатый, словно волглый голос Алексея, склонившегося над лодкой, услышал отчётливо: «Дойдёшь? Не заблудишься?»
…Алексей долго не мог попасть ключом в скважину замка, хранящего лодку, и Варя не утерпела:
– Пап, сядь, отдохни, сама управлюсь. Костя, тащи весла.
Костик, светя перед собой длинным китайским фонарем («рыбацкий; ох и бьет…»), вытащил из ежевичника легкие весла-самоструги.
Я, ничуть не удивившись такому развитию событий, вызвался было грести, но Варя и слушать не стала:
– Вам, Тимофей Трофимович, непривычно, а я ещё не разучилась. Костя, свети дорогу. И подтолкни…
Когда лодка ткнулась в песок на «моём» берегу, сопровождавший её луч света нырнул вперёд, заскользил по склону, нащупывая дорогу. Я встал, лодку качнуло; Варя удержала меня, гибкой речной волной качнувшись навстречу.
Кажется, она что-то сказала мне, чуть слышно. Я не ответил; нет, я просто не успел ответить. Луч фонаря, не дождавшись меня на взгорке, мазнул по гнутому береговому тальнику, и, ухватившись за корму всё ещё покачивающейся лодки, ударил мне в глаза…
11
…и я проснулся.
Сквозь неплотно запахнутый полог пробивалось солнце, будто хотело заглянуть мне в глаза. На четвереньках выполз из палатки, добрел до берега, долго плескал себе в лицо нахолодавшую за ночь воду. Сознание было мутным, но голова болела вполне терпимо. Значит, не так уж и сильно я вчера перебрал.
Хотя…
То, что мне сейчас снилось – это только сон? Или сон этот – отражение, как эта вот моя ломающаяся тень на текучей воде? Если тень, то не слишком ли сильно она искажает действительность? Как плыли через реку, я не помню. Но откуда в лодке взялась Варя, если здесь, на берегу я слышал вчера только голос Алексея: «Дойдёшь? Не заблудишься?» – «Обижаешь!» – гордо ответил я. Это я твёрдо помню. И сразу – луч фонарика в лицо…
Или – не сразу? Что-то я совсем запутался. Ладно, не в этом дело, какая разница? Главное, что светит солнце! Дождь кончился…
Вернувшись к палатке, я сменил «выходной костюм» (даже не разделся перед сном, свинтус!) на старое трико, развёл костерок, налил воды в чайник. Всё скоро наладится! Впрочем, всё ли?
Нет, отсюда я, конечно, выберусь! И выбираться нужно чем скорее, тем лучше. А то ощущение такое, будто я в ловушке оказался. Хотя, если вдуматься, что случилось-то, что? Шурбабан не приехал? Неприятно, что пришлось ждать да дёргаться, а в остальном… Раньше я бы только обрадовался. Одиночество речное меня никогда не тяготило. Живи в своё удовольствие, рыбачь, по лесу броди – воля! Когда ещё такое счастье выпадет?
А в груди подрагивает что-то, тревожит. И это неясное чувство вины… Разве я сделал что-то плохое? А Варя, говорил я себе, и тут же отмахивался от глупых мыслей: ничего же не было, ничего! Так, платоническая симпатия… любование легконогой молодостью, сквозящей далеко впереди в зелёных утренних лугах. Даже этот странный сегодняшний сон – он скорее сублимация несбыточных мальчишеских мечтаний, неловкое лирическое отступление, даже не помышляющее нарушить строгое течение однажды избранного жизненного сюжета.
А в сюжете том – Оля и Андрейка, которые уже ждут меня, думают обо мне.
И работа, которой почему-то не хочется без меня обходиться.
И, конечно, мой лучший рассказ, который, кажется, уже теснит дыхание, трогает запыхавшееся сердце задумчивым осенним холодком…
Окончание следует
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Нестругин А.Г.