За окном остатки снега, мягкие, словно тесто, и луна так светит, ну просто тихая радость. А она сидит и ревет над недописанным текстом об астрономических программах семейства Уранус. Ее одиночество - это экран монитора, целующиеся голубки и глиняный жирафоолень: у него отбитые уши уж год который, он застенчиво прячется за завалами на столе.
Ее одиночество - это ни вдох, ни выдох, патологическая невозможность остаться одной. Нужно, чтобы хоть кто-то, да не для вида - чтобы греться, не дышать этой ти-ши-ной. Чтобы спрятаться, уткнуться ему в ключицу, выпустить наружу бьющую душу дрожь, прошептать: теперь со мной ничего не случится, ты избавишь меня, спасешь меня, заберешь.
Простыней весна полощется, в небе стынет, некуда деваться от всепроникающей тишины. Ее одиночество - это ядерная пустыня, все, что осталось от мировой войны.
И она сидит, и трет глаза воспаленные, на часах половина четвертого, время обратно.
У жирафооленя глаза печальные и зеленые,
и по желтому телу большие цветные пятна.
09.03.2009