Соединенные Штаты - страна быстрых денег и бесконечных дорог. Автострады и магистрали, трассы и шоссе. Дороги обрамляют здешние земли по всему периметру подобно тому, как придает красоты и формы тонкий пояс, умело повязанный на свободно струящееся платье вдоль стройного тела. От Миннесоты до Флориды расстилается по скоростным хайвеям и интерстейтам лоскутное одеяло Америки: кипарисовые рощи Калифорнии и песчаные дюны Мохаве, горячие источники Вайоминга и ледяные прозрачные пещеры Аляски, тюльпановые поля Вашингтона и глушь колоколов Сноумасс.
Стоит разгар лета 2000-ого года. Двигаясь на юго-запад от Голубого Хребта Аппалачи по серебристо-зеленой воде реки Френч-Брод, мы спускаемся в холмистое плоскогорье плато Пидмонт. Облитая солнцем шоссейная дорога вьется по долине, огибая плодородные болотистые почвы и хлопковые поля Южной Каролины. Здесь, на краю штата, у изрезанной заливами береговой линии Атлантического океана, расположился городок Бофорт.
В Бофорте, отметившем три сотни лет на карте, сохранилось почти все со времен Великой войны. Приземистые колониальные дома сверкают отреставрированными фасадами оливковых тонов и шатровыми черепичными крышами, бывшие усадьбы могущественных плантаторов превратились в тихие семейные пригороды. Во всем городе едва ли сыщещь здание выше двух этажей. Жители Бофорта, помня богатство и гостеприимность предков-южан, унаследовали их пылкость, сластолюбие и приятную праздную леность. Приезжих тут встречают обильным угощением, густым и пряным, особенно почитают креветки и гритс да черные бобы с беконом, приправленные острым перцем и чесноком.
"Дыра в стене", помимо традиционной бофортской еды и дешевой выпивки, предлагает уставшим путникам еще и ночлег в трех насквозь пропитанных кухонными ароматами спальнях вверх по лестнице. Хозяин "Дыры", Добряк Пип, любит величать это строение из обожженного буро-желтого кирпича "Трактиром", он стар и чрезвычайно горд делом своих прапрадедов. Пип, обладая нелюбовью к торгашеству и совершенным неумением наживать денег, тем не менее, способен уболтать кого угодно на вторую порцию пива и порядочные чаевые. Эти же чаевые он спускает через полчаса за игрой в кости, в гневе стуча кулаком по барной стойке и яростно замахиваясь на мальчишку-официанта.
Спускаются сумерки, в баре темно и душно, за круглыми деревянными столиками полным-полно разномастного люда, жена Пипа хлопочет на кухне, в воздухе плывет терпкий запах свежесваренного пива, кукурузной каши и крепкого табака. Завзятые городские сплетники, местные парнишки-студенты, приехавшие на выходные, дальнобойщики, редкие туристы, пара мексиканцев, азартные бофортские старожилы с колодой потрепанных карт - голоса их сливаются в приветственный гомон, то тут, то там взрываются смехом расплывчатые силуэты.
Добряк Пип натирает до блеска стакан и идет в сторону темного столика в углу. Там сидит его старый дружок Рэнди - верстальщик в местной газетенке, - и незнакомый господин в поношенном шерстяном костюме. Джентльмены негромко беседуют, вид у незнакомца изможденный и скучающий.
- Пип, давай к нам, старина, - Рэнди машет рукой. Пип садится рядом. - Это мистер Миктлан, он тут три дня всего.
- Любопытная у вас фамилия, никак вы швед или поляк? Останавливались тут недавно двое из ваших краев, не то историки, не то передачу какую-то снимали...
-Ацтекское. - господин устало прижимает кулаки к глазам. - Это ацтекское имя.
- Заявился ко мне в редакцию в среду, попросил изучить последние некрологи, разрешения все на руках, пришел с нашим шерифом, я сразу понял, славный человек, не дурной, а там уж и познакомились, - Рэнди отхлебнул добрых полпинты.
- Вы, стало быть, страховой агент? - спрашивает Пип.
Мистер Миктлан осклабился, обнажив ряд белых ровных зубов:
- В некотором роде. Понимаете, я доставляю.
- А в наших краях какими судьбами?
Миктлан морщится, словно вопрос ему неприятен.
- Если бы я мог выбирать, сэр. Меня куда отправят, там уж и оказываюсь. Начальство не любит, когда пытаешься сам диктовать направление, мотает туда-сюда по свету. Оно и понятно, никогда не знаешь, в каком месте человек изволит за мной послать.
- Да уж точно, видать, все боссы такие. Повезло тебе, Пип, владеешь вот своим заведеньицем, в ус не дуешь, а мы народ служивый, хочешь кормить семью и иметь на карман - изволь слушаться начальства да поменьше перечь, - Рэнди сочувствующе хлопнул гостя по плечу. В тусклом свете лампы заметались взбудораженные ударом клочки пыли. Рэнди незаметно вытер руку о джинсы.
- Поймите меня правильно, - оправдывающимся тоном говорит господин Миктлан, - Я не жалуюсь, хотя график ни к черту, но ведь мне нигде не рады! Куда бы ни явился, реакция все время одна - орут, бранятся, плачут навзрыд, потом начинают со мной торговаться, мол давай придешь потом, приедешь еще раз, давай наведаешься к моему соседу или того лучше - ближайшему родственнику. Начинают мне рассказывать какие-то особо неприличные подробности своих жизней, спрашивают как да что дальше, где их будут судить, куда теперь переезжать. Один раз за свою миссию столкнулся с приличным человеком. Японец, сто десять лет, можете себе представить, солидный возраст! Золотой человек, обрадовался мне чрезвычайно, говорит, мне мир надоел до жути, раздражаюсь от любых звуков, особенно от своих же хрустящих суставов. Каков человек...Дружим до сих пор, а ведь минуло пятьдесят лет!
- Погодите, ему что же, сейчас сто шестидесятый год идет? - недоверчиво спрашивает Пип.
- Ну, если мы считаем в вашей системе координат, - уклончиво отвечает господин Миктлан.
Рэнди захохотал:
- Да черт их разберешь этих япошек, Пип! Говорят, они там живут все по двести лет, пьют свои зеленые чаи литрами, а потом бросаются с горы прямо в море, и хлобысь! - Рэнди выразительно хлопает по столу, - Насмерть! И ничего, так у них принято, никто не осуждает. Но ты, приятель, здесь тоже на теплый приём не рассчитывай. Народ у нас цену деньгам знает, скупой, страховым агентам никто не рад. Небось родственники преставившихся, чьи некрологи ты шерстил у меня в редакции, не очень-то будут довольны узнать, что ваша компания отсудит у них доллары, или того хуже - что по страховке никакие средства им и не причитаются вовсе.
- Да не беру я никаких денег, - возмущенно бормочет Миктлан. - мое дело очень незатейливо: прихожу - объясняю что да как - и доставляю на место, шефу. Дальше уже бизнес не мой, без того хлопот полон рот. Что ни год - не работа, а конвейер. Мрут как мухи, и каждому приходи да одно и то же объясняй, еще и развлекай.
- Это как?
- У нашего босса такая идея, - господин Миктлан устало пожал плечами. - Считает, что к вам вот так, - он показал на свой пыльный выцветший костюм, - являться неприлично. Оно и немудрено, сам-то он у вас и вовсе не показывается. А нам, чтобы его не расстраивать и людям угождать, приходится выкручиваться. Что я только на себя не примерял: то доспехи, то черный флаг, то голову какого-то зверья...сплошной маскарад.
Рэнди и Добряк Пип быстро переглянулись. Гость, не заметив этого, оглядел бар:
- Милое у вас здесь местечко. Гладкие лица, южная безмятежность в глазах...Хороший край. Насколько могу видеть, без говнюков.
- Вы что имеете в виду? - Пип порядком устал от странной высокопарной речи незнакомца и еще более подозрительным казалось ему содержимое. Он вроде бы и понимал, о чем говорит чужестранец, да и ремесло страховых агентов знал прекрасно, не эту ли породу алчных псов гнал он с порога, когда те явились отсудить у него Трактир "в счет выплат", и все же суть речей Миктлана словно бы ускользала от него.
- Это мой друг Уильям вчера так сказал: "Мы перепишем все недочёты истории. Мы убьём всех говнюков прежде, чем они родились" - вот его слова. А я смотрю, что особо скверные тут и рождаться перестали. Теперь здесь старый-добрый юг, каким я его помню. Реликтовые леса и благодатные плантации. Процветающий край. И никаких тебе больше гор из трупов. Да уж, стоить мне вспомнить времена Великой войны, как сразу понимаю - работы поубавилось, нечего и сетовать.
Рэнди и Пип молчали и смотрели на собеседника как на умалишенного.
- Господа, - гость поднялся из-за стола, отряхнул костюм, сверкнул белоснежными зубами в свете лампы. - Премного благодарю за угощение. Пора, я засиделся, виноват. Хэмиш, - кивнул он Добряку Пипу, - пиво превосходно, поцелуйте жену. Скоро увидимся!
Собеседники молча наблюдали, как Господин Миктлан скользит между столиками к выходу.
- Пип, - шепчет Рэнди извиняющимся голосом - ты прости меня. Я ж не знал что он ...ну того...с катушек съехавший. Показался нормальным парнем, замотался чуть на работе, оно с каждым случается. Но мы ведь в колледже-то проходили Берроуза. Который Уильям, этот Миктлан его "другом" обозвал. Знаменитый был писатель, помер три года назад. Так вот это он про говнюков сказал, что мол перестрелять всех надо, расплодилось всяких злодеев да бандюг. Как же этот идиот мог с ним вчера беседовать? Знамо дело, головой поехал. Ты не злись, старина, я больше абы кого в трактир не приведу. Нечего у нас ошиваться.
Миктлан останавливается у входа взглянуть в зеркало. В отражении - зияющая пустота в черном балахоне, костлявая рука сжимает косу.
"Опять этот цирк!" - раздосадовано восклицает он про себя - "Шеф, ну неужели нельзя без этого маскарада? Неужто правда люди так идиотски представляют себе Смерть?!". Ответа не следует. Миктлан наклоняется, до блеска чистит ботинки - начинается новая смена. Отвешивает поклон и выходит из дымного помещения в ночную духоту Бофорта.
- Эй, Рэнди, - задумчиво спрашивает Пипин Хэмиш, хозяин трактира "Дыра в стене". - Как думаешь, а откуда он знает мое настоящее имя?