"Она появилась в окрестных дворах в середине апреля. Ходила потерянно от подъезда к подъезду, присаживалась возле детских площадок, засматривалась на, мимо спешащих, прохожих. Иногда пристраивалась возле скамеек – местах обитания шумливых старушек. Те не гоняли потрёпанного вида борзую. Напротив, прихватывали из дома остатки обедов и разную съедобную мелочь.
Псина выглядела благородно, хотя и уже не без затрапезности. На шее болтался ошейник - опознавательные информации отсутствовали. А спутанная в колтуны длинная, когда-то шелковистая, шерсть, однозначно указывала на срок скитаний. Не больше месяца. Город – штука злая. Быстро сбивает спесь и старые привычки, с любимцев Фортуны. А сука ещё не потеряла свой апломб. И на – «кис-кис» - не шла.
Поджарая, по природе. Грациозная и заметно обхудавшая она напоминала балерину. Так однозначно решили неравнодушные жители ведомственного дома. Что стоял особняком в череде старых, ещё прежней власти, построек. Расположенный в зелёном микрорайоне, ближе к окраинам, недалеко от научного центра. Он отличался приличным контингентом и старорежимными нравами. И даже свою собственную дворничиху имел. Алёну Палну – так она просила себя величать.
Борзая, после некоторых размышлений, осела на жительство именно во дворе этого дома. Большой, кирпичный, шестиэтажный, буквой «П» он был укромен, тих и незлопаметен. В самом начале своего вояжа она поссорилась с крутым «перцем» из престижного новостроя, в пяти минутах трусцой, отсюда. Он попробовал - без обиняков - схватить её за ошейник. Она зарычала и обозначила бросок в его сторону. Мужик растерялся, испугался, заистерил. И лишился товарного «манифеста», так старательно выстраиваемого для смазливой спутницы. Девица презрительно хмыкнула и кивнула суке с одобрением – «молодечка!» Конфликт мгновенно исчерпался, но псина решила не усугублять. «Эти люди так предсказуемы. Будет шанс – он переедет меня своим глянцевым джипом. Не поморщится!» И ушла подальше отсель, к научным сотрудникам.
Пока весна разгоралась житьё не было очевидно провальным. Народ подкармливал, опять же, в обиду не давал. Одно слово, интеллигенты! Даже имя дать решили. «Как собаке без имени? Непорядок!» И назвали Жизель.
Во время, стихийно образовавшегося, референдума, звучали разные предложения. Из околобалетной сферы. И «Матильда», и «Одиллия». И даже что-то современного плана. «Штази», кажется. Однако, общим числом голосовавших, прижилось «Жизель». Коротко, красиво, печально. Сука явно не выглядела счастливой.
Отзываться она принялась сразу, будто поняла: дали имя - не прогонят. И даже – совсем редко – повиливала хвостом. Однозначно, выделяя дворничиху.
А через две недели бесцельных круглосуточных болтаний, меж машин на стоянке и мусорных баков на выезде из внутреннего дворика, Алёна взяла её к себе. В служебную квартирку. На первом этаже, в крайнем подъезде. Предварительно собрала подписи под петицией – дабы заселение не работающего члена семьи разрешило руководство. Начальство глянуло на фото собаки и согласилось.
Отныне, рабочий день Палны начинался с кормления иждивенца. Вычесываний крайне запущенной шерсти. Осмотра, потравленного бомжеванием, собачьего тела. И местечкового лечения оного. Далее - скорый собственный завтрак. И они, обе-две, выкатывались на улицу. Мести, убирать, облагораживать. Дворничиха в рабочих, грубого холста, рукавицах орудовала метлой, граблями и совковой лопатой. Носила вёдрами и на тележке мусор и отходы.
Довольная налаженным существованием борзая, переходя от точки к точке, укладывалась на ближайший сподобный бивуак. И наблюдала за процессом. Поддерживая и соучаствуя морально. Иногда отлучалась – проветриться и оглядеть окрест. Функции охраны их, случайно, но счастливо образованного тандема, она взяла на себя. Легко и непринуждённо.
Умаянная, тяжкими и, так и не ставшими привычными, трудами, Алёна Пална валилась кулём на лавку. И тяжело дыша, вспоминала прошлую жизнь.
Она не всегда была дауншифтером..."