* Отрывок из повести "Пушкин тридцать седьмого года" *
Когда-то давно я привёз из Германии привычку гулять на кладбище. Там это принято, и условия есть: между рядами могил - широкие липовые аллеи. Тишина, покой, ухоженные захоронения и неспешная прогулка способствуют философским размышлениям о бренности жизни.
У нас в Уфе мне всегда нравилось вышагивать строчки на мусульманском кладбище, там и родилась однажды история об Орфе-Орфее и Танчулпан - понятное дело, Эвридике.
* * *
Потом мы долго пили чай и просто болтали ни о чём, как старые знакомые, давно не видевшиеся и радующиеся неожиданной встрече.
– Проводи меня, пожалуйста, – попросила она, когда с чаепитием было покончено. – И я хотела бы показать тебе мою коллекцию.
Мы вышли из кафе и, помахав на прощанье Пушкину, неспешно пошли вверх по улице его имени.
– И куда же мы идём? – спросил я.
– На кладбище, разумеется, – небрежно бросила она. – Ты же связался с готкой.
Она посмотрела на меня, хитро прищурившись, выжидая мою реакцию.
– Да вообще-то я ни с кем не связывался.
– Тогда какого чёрта я слушала твою историю?
– Ну, хорошо, – согласился я. – На кладбище так на кладбище. И как мы идём?
– По улице Пушкина.
– Разве может улица Пушкина вести на кладбище? – удивился я.
– Не знаю, но весь путь туда связан с его именем.
Мы шли молча под ярким весенним солнцем, думая каждый о своём. Миновали ресторан и клуб «Пушкин», торгово-сервисный комплекс «Пушкинский», за домом №37 свернули на улицу разбойника Степана Разина, затем на улицу анархиста Бакунина и наконец очутились возле центральных ворот мусульманского кладбища.
– Вот он, мой альбом марок, – сказала Танчулпан, входя в ворота.
– Марок?
– А разве ты не видишь собрания коммеморативных марок? Посмотри, сколько их здесь с различными зубцовками – и линейными, и рамочными. А вот и беззубцовые варианты.
Мы шли по дорожке мимо могил, и сравнение их с марками показалось мне вполне уместным. Словно кто-то тщательно подбирал хронологическую коллекцию, стараясь не упустить редкие экземпляры и экономя до предела место в кляссере.
«Действительно, – думал я, – вот роскошные блоки могил с высокопарными надписями, а вот и простые бесхитростные издания, имеющие, несмотря на это, не меньшую историческую ценность».
На кладбище было немноголюдно. Чуть в стороне от нас беременная женщина склонилась над могилой родителей да местные служащие сгребали мусор и сжигали его. Почему-то рядом с могилами. Дым от костра сначала стелился по земле, а уж затем устремлялся высоко в небо.
Мы подошли к забытому всеми надгробному камню, покосившемуся от времени. С трудом удалось прочитать надпись: «Писатель Г. Масгут. 1907—1944».
– Твоя коллекция требует ухода, – сказал я Танчулпан.
– Это наша общая коллекция, – ответила она.
Я не стал возражать.
– Посмотри на могилу Бикчентаева, вандалы выдрали цветной металл с его памятника. Для таких уродов марки лишь предмет купли-продажи.
Я молчал и удивлялся тому, как хорошо знает кладбище моя спутница. А она остановилась у детской могилы и поздоровалась с мальчиком, глядевшим с фотографии, как со старым знакомым: «Привет, Тимурчик! Я принесла тебе конфеты!» – и положила на плиту конфеты в оранжевых фантиках.
– Твой родственник? – сочувственно поинтересовался я.
– Нет, просто я давно знаю эту могилу. Послушай, я целую зиму не была на кладбище. Можно, я побуду немного одна, а ты подожди меня здесь или погуляй немножко? Ладно?
Я не мог не согласиться и кивнул ей. И тогда она, свернув с дорожки, ушла куда-то в глубь захоронений и скрылась за деревьями, а мне захотелось просто побродить и послушать кладбищенскую тишину.
«Именно здесь, среди могил, понимаешь, что наша бренная суета ничто по сравнению с вечностью, – думалось мне. – Мы всё куда-то стремимся, нервничаем, спорим и ссоримся с близкими нам людьми, доказывая свою правоту. А настоящая правда, она же может открыться только здесь, в мире давно отошедших людей, отгоревших радостей и страданий.
Может быть, права моя «готическая знакомая»? Если бы людей с детства приучали регулярно посещать кладбища и отдавать дань уважения покою ушедших поколений, возможно, они бы по-другому оценивали свои поступки и научились бы жить в мире и согласии?»
Но тут мои размышления были прерваны пьяными выкриками и неуместным, казалось бы, в таком месте резким хохотом: толпа пьяных ребят, груженных баллонами пива, пробиваясь сквозь заросли и ограждения, направлялась в сторону оврага, куда ушла Танчулпан. Я забеспокоился и отправился за ней.
Я нашёл её сидящей на корточках возле какой-то могилы. Прижавшись к невысокой ограде, она вглядывалась в фото на памятнике. Осторожно, боясь потревожить, я подошёл поближе и вздрогнул: с фотографии смотрела на меня моя спутница.