За пол часа до рассвета, когда солнце ещё только приближалось, Поля неслышно вышла из родительской спальни. Тихонько оделась, натянула шапку, ботинки «прощай молодость», старательно намотала шарф. Затем вернулась в комнату. Вышла со свёрточком.
Алексей Григорьевич услышал шаги за дверью и безошибочно опознал топоток дочки.
Потом хлопнула дверь сеней.
Лесник сжал руки на коленях. Костяшки побелели.
Участковый дремал, свесив голову.
Заря горела алым. По всему снова пойдёт снег.
Поли не было около получаса. К этому времени рассвело. Проснулась мать.
"Где Поля?!!"
Хлопнула входная дверь. В прихожую вошла Полина. Одна. С пустыми руками.
"Мам, пап... Алёшенька умер".
Агриппина Пантелеймоновна ахнула.
"Дочка!.."
"Ступайте в кухню, — сказал отец. — Хватит. Приготовьте поесть".
Алексей вернулся в комнату и отвязал участкового Сергея.
"С...спасибо..."
"Сочтёмся".
Посуда всё время летела из рук. Мать металась между плитой и дочерью, на ходу всхлипывая. И то и дело что-то с грохотом роняла.
Полина сидела за столом на своём любимом месте и пила чай с вареньем как ни в чём не бывало.
На улице начала собираться толпа любопытных. Николай с мокрыми усами и длинным носом барражировал внутри кучки сельчан, перенося последние сплетни.
"А где Алёшенька, дочь?" — спросил отец.
"Там", — просто ответила Поля.
Больше она ничего не сказала.
Участковый Сергей сидел за общим столом и грел руки чашкой с чаем. Молчал и дул в чай.
"Он не хотел кушанькать. Даже конфетки. А потом он умер. Как щеночек, помнишь? Пап, а ты мне купишь ещё такого же?.. — она молча качалась на стуле. — Пап... почему он умер? Зачем такое бывает?.."
Мать уронила в мойку чашку и заплакала.
...История Кыштымского Алёшеньки нашумела. Журналисты наперебой писали о загадочном Кыштымском мальчике, снимались телесюжеты и крутились с повторениями в вечерних программах.
Милиция и местные власти полностью устранились.
Прошли годы, но история не умерла.
В ...-ом году по кабельному каналу показали очередной фильм о Кыштымском мальчике. Тележурналист клялся и божился, что был очевидцем тех событий и лишь он один знает правду. Впрочем, так говорят почти все из них.
Под конец фильма показали саму Полю.
Она постарела. Но круглое, некрасивое лицо всё равно какое-то детское. Все последовавшие за историей с "сыночком" годы оставалась в специализированном учреждении. С раннего детства до самой смерти.
Неугомонный журналюга всё спрашивал её: что она помнит? а что она думает?
А она хлопала глазами. Лепетала что-то.
"А вы знаете, что Алёшенька — умер?" — в лоб спросил пройдоха-журналюга. Такой, оказывается, он заготовил финал.
Она, полубезумная, глядела на него. И вдруг горько так заплакала, безутешно, как ребёнок.
Жаль, что тогда на дороге у отца не оказалось ружья. Пара дырок в багажнике "Жигуля" вполне могли повернуть мозги.
А телевизор бубнит и бубнит:
"Мы с умилением и першением в груди глядим на эту женщину. И нам кажется, что лучшее в нас просыпается оттого, что мы видим её НОРМАЛЬНОСТЬ".
Она скулила в камеру этому пройдохе, как ребёнок, как кутёнок: о потере, понимая или не понимая, а только чувствуя.
А о чувствах — не расскажешь.
КОНЕЦ
Подписывайтесь Ставьте лайки! Помогайте автору
ОГЛАВЛЕНИЕ
и хорошего чтения