Продолжение. Начало - здесь и здесь.
История продолжается (на всякий случай - вся она вот здесь)
Василиса пошла в свой чуланчик, поставила перед куклою приготовленный ужин и сказала:
— На́, куколка, покушай да моего горя послушай: меня посылают за огнём к бабе-яге; баба-яга съест меня!
Куколка поела, и глаза её заблестели, как две свечки.
— Не бойся, Василисушка! — сказала она. — Ступай, куда посылают, только меня держи всегда при себе. При мне ничего не станется с тобой у бабы-яги.
Василиса собралась, положила куколку свою в карман и, перекрестившись, пошла в дремучий лес.
О каком ужине идет речь - непонятно, все работали, мачеха спала, никто ничего не готовил. Если только Василиса его заранее не сделала (или не приберегла).
То, что у куколки после еды глаза начинают светиться - нас не удивляет. Вообще это очень похоже на включение светодиодов в механизме после подвода энергии...в триллер добавляется технопанк.
По поводу "перекрестившись" - тоже понятно: сказки возникают уже в полностью христианизированной (хотя эта "христианизация" вызвала бы у первых христиан массу недоумений) среде. А лес - место опасное, населенное всякой нечистью. Поэтому дополнительная духовная защита почиталась не лишней.
Но было бы очень большой ошибкой считать, что предки думали, что больше ничего и не нужно. Очень хорошо зафиксированы многие "смешанные" обряды. Например, во время первого выгона скота на пастбище около леса (в апреле, на "Зеленого Георгия") пастух обязательно читал два заговора: молитву к христианским святым (чаще всего - к тому же Георгию и к Власию, заменившему в народном сознании "скотьего бога Волоса"; НЕ Велеса) и к...лешему, который также должен был охранить скот от напасти со стороны леса. Да и просто войти в лес за грибами-ягодами требовало соответствующего ритуала с подобными обращениями (там упоминались иногда вообще уникальные "святые" вроде "святого апостола Овина": "святой апостол Овин, помоги набрать грибов").
Важно, что в тексте лес называется "дремучим" - это не просто лес, а именно темный, спящий, "дремлющий". А сон во всех культурах связан со смертью. Дремучий лес - смертельно опасный.
Идёт она и дрожит. Вдруг скачет мимо её всадник: сам белый, одет в белом, конь под ним белый, и сбруя на коне белая, — на дворе стало рассветать.
Идёт она дальше, как скачет другой всадник: сам красный, одет в красном и на красном коне, — стало всходить солнце.
То, что девочка дрожит - понятно. А вот разделение Света/Рассвета и собственно Солнца необычно.
Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему вечеру вышла на полянку, где стояла избушка яги-бабы; забор вокруг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа людские, с глазами; вместо дверей у ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка́ — рот с острыми зубами.
То, что идти неблизко уже упоминалось - но есть еще один важный момент: а почему, собственно, за огнем Василису посылают так далеко? Частично на это отвечает традиция: после захода солнца одолжить огня у людей в том же селении было бы невозможно: никто бы не стал давать огонь ночью, это считалось очень плохой приметой. Но что ж не подождать-то (а сестры ссылаются именно на то, что огонь нужен срочно - надо задание мачехи доделать)? Это непонятно, пока мы не вспоминаем, что нужен не просто огонь - а огонь добытый у сверхъестественных сил. И принести его, похоже, доверено только Василисе.
Описание же дома бабы-яги стандартно - но не для бабы-яги, а для всевозможных вредоносных существ, вроде волшебных противников героев. Самой характерной его чертой являются "черепа на заборе". В былинах и героических сказках героя обычно предупреждают: мол, к такому-то не ходи, у него вдоль забора колья с человеческими головами - один пустой для твоей головы.
Это наталкивает нас на мысль: здесь речь не о Бабе-яге, как жительнице пограничья с "иным миром" - а о живущем уже "там" каком-то грозном существе. В принципе, обычно сказка маркирует переход героя из "этого" мира в "тот" - обычно через преграду (чаще - реку, реже - гору). Тут такого обозначения вроде бы нет - но подсказкой о месте действия (уже "там") является то, что Василиса встречает три (еще один скоро появится) олицетворения природных явлений, что в "нашем" мире не происходит.
Что ж, продолжим знакомиться с текстом:
Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная. Вдруг едет опять всадник: сам чёрный, одет во всём чёрном и на чёрном коне; подскакал к воротам бабы-яги и исчез, как сквозь землю провалился, — настала ночь. Но темнота продолжалась недолго: у всех черепов на заборе засветились глаза, и на всей поляне стало светло, как середи дня. Василиса дрожала со страху, но, не зная куда бежать, оставалась на месте.
Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехала из лесу баба-яга — в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам, остановилась и, обнюхав вокруг себя, закричала:
— Фу-фу! Русским духом пахнет! Кто здесь?
Василиса подошла к старухе со страхом и, низко поклонясь, сказала:
— Это я, бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнём к тебе.
— Хорошо, — сказала яга-баба, — знаю я их, поживи ты наперёд да поработай у меня, тогда и дам тебе огня; а коли нет, так я тебя съем!
Потом обратилась к воротам и вскрикнула:
— Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь; ворота мои широкие, отворитесь!
Ворота отворились, и баба-яга въехала, посвистывая, за нею вошла Василиса, а потом опять всё заперлось. Войдя в горницу, баба-яга растянулась и говорит Василисе:
— Подавай-ка сюда, что там есть в печи: я есть хочу.
Горящие черепа и всадник-Ночь нас уже не удивляют. Необходимость для бабы-яги принюхиваться (хотя Василиса стоит прямо посреди поляны) обычно объясняют просто: баба-яга слепа, потому что мертва. О бабе-яге, как трупе уже писали в разборе "Гусей-лебедей". Это очень стройная версия, наталкивающаяся на одно "но": буквально на следующий день Василиса предложит бабе-яге осмотреть сделанную ей работу и та осмотрит. Слепой это было бы сделать затруднительно, согласитесь.
При том, формула "фу-фу, русским духом пахнет" и её варианты действительно постоянно встречается при описании бабы-яги. Но не только её - упоминание непривычного запаха свойственно очень многим (почти всегда - негативно настроенным к герою) сказочным персонажам. Речь не о запахе живого неприятного мертвецу - а о запахе человека"отсюда", который ощущается "там", как неприятный (этой подробностью полны описания иномирья во всех мифологиях).
Неслучайно, когда герой пересекает границу между мирами через дом бабы-яги она почти всегда (по собственной инициативе или по просьбе героя) топит ему баньку: нужно смыть неподходящий запах. Похоже, это след очень древнего представления вошедшего в обрядность, связанную с обмыванием.
И наоборот: новорожденного, который по поверьям "еще не совсем здесь" нужно не просто рожать в бане, но и обязательно вымыть (отмыть от "тамошнего"). Да, в первую очередь здесь речь об основной гигиене (баня - самое чистое место в деревенской избе, к тому же - регулярно дезинфицируемое паром) - но не только о ней. Совсем не только.