ДВОЕ ИЗ СЕМИ
- Эх, москвич, какой же Пашка... - тут Васька произносит всеобъемлющее ругательство, обозначающее глупость, безрассудство и необучаемость Пашки. Пашка стоит здесь же и ухмыляется. Он огромного роста, худой и нескладный. Васька же, напротив, маленький, коренастый и очень ловкий.
- Так что сделал Пашка? - спрашиваю.
- Да, рот в рот, - ругается Васька, - щук ловили на озере, так этот (всеобъемлющее ругательство) всех щук в свой садок клал, а было, чтоб не сбрехать, четырнадцать штук к тому...
- Сбрехал... - Пашка спокойный и медленный.
- А садок дырявый! Дырявый, рот в рот, понимаешь, москвич?
Я киваю.
- Врет он все, - Пашка сонно улыбается. - Не четырнадцать их было, а десять.
- А садок-то дырявый? - спрашиваю.
- Как есть, - отвечает Пашка.
- Рот в рот, - заканчивает дискуссию Васька.
Они - последние мужики этого поколения в Семибратово, соседней с нами деревни. Не уехали они в райцентр лишь по лени да истовой любви к деревенской жизни с рыбалкой и охотой. В деревне смеются: «Хоть мы и Семибратово, а братьев всего двое, и те неродные: и папки разные, и мамки». Два названых брата часто ссорятся, но не серьезно. Однажды дело дошло до прямого столкновения. Случилось это, когда Васька полез на площадку, сделанную Пашкой на дереве для засады на кабанов. Залез и рухнул. Хорошо, хоть не переломал себе ничего. Вскочил и закричал:
- Ты, рот в рот, почему площадку не закрепил по инструкции?!
- Я думал, ты закрепишь... - зевнул Пашка.
- Ты думал? Ты думал?! Ну, ща я тебе дербалызну!
И Васька бросился на Пашку с кулаками. Тот выставил длиннющие руки вперед и, как клещами, схватил Ваську за плечи так, что тот, как ни размахивал руками и ногами, достать до Пашки не мог. Пашка молча держал, а Васька отчаянно суетился и матерился трехэтажно. Наконец устал.
- Да отпусти уж! - сказал он и сложил руки по швам.
- А дергаться не будешь?
- Не буду, рот в рот, отпусти!
Пашка отпустил. Постояли друг напротив друга. Помолчали. Подумали.
- А все же, почему, гад, ты площадку не закрепил?
- Что-то и тебе делать надо.
И Васька снова бросился на Пашку с кулаками, а Пашка схватил его за плечи... Так, ругаясь и ссорясь, они годы и годы живут рядом. Неразлучно. Сами называют себя братьями из Семибратово.
- Женились бы в один день, - говорит мне Васька, - да все невесты в город поуехавши...
- Да и кто за тебя, шебутного, пойдет? - говорит Пашка.
- Некому, - машет рукой Васька.
Есть у них общая совершенно недоступная зазноба по имени Лада. Лада - хозяйка придорожного кафе. Оба брата по ней обмирают и строят несбыточные планы. В этих планах они сначала богатеют, потом делают предложение Ладе. Но, так как первая часть плана неосуществима, то и ко второй они сами серьезно не относятся.
- Какая там Лада? - говорит Васька. - Это ж «Тойота Камри» целая!
Лада, действительно, женщина крупная и на деревенских дурачков не заглядывается. Ее масштаб - деляги из райцентра.
Работают они оба на лесопилке. Но если Васька все время халтурит и ленится, то Пашка вкалывает больше, чем нужно. Правда, и зарабатывает больше.
- Пупок ты себе надорвешь, рот в рот.
- Надо соблюдать, - отзывается Пашка.
- Всех денег не соблюдешь, а пупок надорвешь!
- Приходи потом, до зарплаты перехватить.
Пашка хватает большое бревно и двигает его. Васька наблюдает, стараясь придать своему лицу ироническое выражение. Но вдруг Пашка охает, морщится, опускает бревно и хватается за грудь. Потом грузно садится на кладку.
- Вот! Говорил тебе! - кричит Васька радостно, но осекается и подбегает к Пашке. - Ты чего это, чего, братишк?! И уже через мгновение он бежит к другим рабочим с криком: «Этому (всеобъемлющее ругательство) плохо! В скорую звоните!»
Как только Пашку перевели из реанимации - Васька тут как тут.
- Я тебе говорил! И вон москвич подтверждает! Тише надо, спокойнее надо.
- Рот в рот... - шепчет Пашка и улыбается.
- Вот именно. И врач говорит, - на секунду Пашке кажется, что Васька сейчас расплачется - но нет.
- Нас ведь двое и осталось. Из Семибратово. Так что береги себя... Он задумывается на мгновение:
- Помрешь - точно на Ладке женюсь.
А Пашка на это шепотом произносит то самое всеобъемлющее ругательство, которым Васька всегда его награждал.