«Трейлер был заср… до невозможного.
«Да…» — протянула задумчиво она, — «гость, похоже, диковинный». Захлопнула дверцу и поспешила к дому. Пока двигала по дорожке, осмотрела клумбы и рабатки — хорошо ли пролиты. Подцепила пальцем листы смородинового куста, что приболел давеча. Но Фомич — рукосуй и бракодел! — всё же сделал попытку реабилитироваться и спасти редкий сорт от поруганий. Себя — от увольнений! И результаты робко дарили надеждой. Фомича…
Легко взбежала по крыльцу, потянула незапертую входную. В прихожей сняла городскую обувку, влезла в домашнее. Юркнула к гардеробной, переоделась. Потом, долго вывешивала плащ, шарф, свитер, скинни. Удовлетворённо кивнула — порядок, шеф! Накинула на спину длинный жилет — июль выдался холодным, она всё время мёрзнет. И вышла в гостиную.
Двигаясь по длинным ломаным коридорам успела ухватить, происходящий за углами, разговор. И вкатилась — уже в теме. «Вот и полагаю», — тонким голосом проговаривали мысль, — «кулинарить не сложно. Главное, не браться за невозможное… К примеру, увидела тут как-то рецептик…» В этот миг, она выплыла из створ распашных дверей и углядела приехавших. На большом угловом, с кушеткой, диване возлежал муж. Не в смысле, её муж. Её муж, как раз ни разу не возлежал, а суетился возле варочного центра. На конфорке стояла каструлька и там что-то побулькивало.
А вот на диване, вытянув мужикастые до неприличного ноги — волосат, большеразмерен, крив — валялась гендерно неоспоримая особь. Уже датый, потому благосклонный. Короткие драные джинсовые бермуды, по степени загрязнения, намекали на кругосветку. Неосвоенными человечеством маршрутами. Заросшая голова подтверждала первичное предположение. И только отсутствие бороды — по землю — давало шансы на ошибку. Услыхав топот из точки неожиданной, мужик открыл вежды. И даже сделал попытку — впрочем, безуспешно — подняться. И поприветствовать. И только пошевелил кистью на трендовой обивке — «привет, как у вас здорово!»
Она кивнула, насмешливо подняв брови, и продвинулась к домашнему очагу. Там, в дыму и чаду, двое кашеварили. И делились опытом. Писклявый тембр принадлежал женщине роста хоббитова и сложения эльфова. Белобрысая, тонкошеея, суетливо размахивающая ладошками с хрупкими пальчиками. Она никак не могла быть спутницей жизни орка, притаившегося на топчане. И однако, ею являлась. Изредка бросая обожающие взоры на тушку мамонта, млела лицом и палилась голосом. И воодушевляясь вновь и вновь, принималась тараторить о насущном. «Так вот», — вежливо поздоровавшись, продолжила спич эльфа, — «увидала тут описание супчика «buntut». И уже собралась приготовить, на пробу. Но бычий хвост смутил меня сильно — вкусно ли будет? Из такого-то предмета суп варить — мыслимое ли дело. Да и Вадя». Тут она снова оборотилась к мужу и расплылась в нежнейшей улыбке: «Запретил мне такие эксперименты. Производить… Да, да. Так и сказал — «производить эксперименты». На нём, видимо…» Она расхохоталась колокольчиком и добавила: «Разве я ослушаюсь. И сварганила рыбный, без затей. И все живы! Правда, Вадик?»
На диване поскребушились и протянули вяло: «Ништяк был. Супец… Ну, к лешему, эти экзоты. Не будешь знать — от чего чешешься…» Довольный, помял пузцо и замер снова.
Вновь присоединившаяся к сообществу нелюбителей индонезийской кухни, плеснула в бокал вина. Из бутылки почти опустошённой и потому лишней на этом празднике жизни. Присела в плетёное кресло, запахнула полы шерстяного, яркого жаккардового рисунка, исландского жилета. Вытянула уставшие от дневной беговни ноги. И прикрыла веки. В полудрёме она ещё услыхала крайние слова — «а вот гороховый… непременно со свини…» Дальше она оставила трёп вовне. И погрузилась в укромный — а-ля сиеста — сон.
Парочка была давно ей знакома. Кузина мужа и её благоверный иногда заскакивали в усадьбу — поёжиться недавними впечатлениями от жизни. Узнать новенькое, повкушать семейные оседлые обеды. Не обременённые 8-часовым и многодетностью. Они колесили по планете который год. В поисках счастья.
При всём том. Что счастье жило среди них!»