Пусть Акутагава и Достоевский писали о разном, но влияние второго на первого ощущается явно: читая рассказы японского классика, среди древних восточных полулегенд и сцен помешательства я через строчку встречаю мысли, которые мне близки. Мой внутренний голос постоянно повторяет: «Верно сказано».
Среди совсем не похожих друг на друга новелл я выделяю один дневник, один очерк, одну легенду и один сюрреалистичный сюжет.
«Зубчатые колеса» – тревожное повествование о нескольких днях из его жизни. Мрачнеющего писателя везде преследуют четверки*, кроты и единороги, черно-белое и желтое, красный свет и пожар. Рассказ создан из галлюцинаций и «знаков судьбы» (выдуманных замученным сознанием писателя или действительно посланных оттуда, где правят дорогами жизни?), из одной нити с множеством пугающих узелков, ведущей к страшному концу. В своем крайнем душевном смятении, в своей обессиленности из-за собственного горячего безумства он похож на Раскольникова.
«Ад одиночества» – зарисовка, полная тоски. «Невыносимо» и «тягостно» пропитали страницы насквозь.
Обычно люди отчаявшиеся, безрадостные и угнетенные вызывают раздражительность и злобу, смешанную с насмешкой.
Что же ты не живешь радостно? Тягот в жизни много, научись их преодолевать!
Что же ты не ощущаешь счастья, когда мир так хорош? Перестань видеть эти мрачные тона, улыбнись!
Мы не выносим тех, кто страдает. Они могут напустить уныние и на нас самих.
Но прелесть «Ада одиночества» в том, что нет злости к рассказчику, который говорит надтреснутым голосом о своем пресыщении жизнью, переходящем в удушье. Потому ли, что он действительно бессилен перед гнетущими мыслями, потому ли, что он самой судьбой проклят на этот неосязаемый и незримый, но не отступающий ад… Но он вызывает сочувствие. Его ад – такой изощренный. К нему не привыкнуть. И муки его не пытка снаружи; они пожирают его изнутри, оставляя пустую оболочку, которую всю от края до края заполняет отвращение и ежечасное переступание через себя с плотно сжатыми зубами. Такой ад страшнее «классической преисподней», созданной для впечатляющего запугивания грешников: это не кровопролитные истязания и раскаяние в грехах, которые можно романтизировать багрово-черными красками на картине. Если есть, отчего кричать, есть и враг, которого надо побороть; есть путь к спасению, и даже мысль о нем сладка.
Но никуда не убежишь от ада одиночества. Он в воде, которую пьешь, в воздухе, которым дышишь, в прожекторах и окнах, на улице и в комнате, лежит в твоей кровати под одеялом. Он в отражении зеркала – не торопясь, но абсолютно уверенно выталкивает тебя из твоей же жизни. Одиночество этого ада – в неспособности разделить мир вокруг с кем бы то ни было и принять его. И понимание, что другого мира нет.
«Муки ада» – эта история представляется не иначе, как чуть вытертое изображение старинной гравюры. Четкоконтурные линии, плавные изгибы и дымчатые краски, – все, что представляется нам, когда мы думаем о средневековой Японии.
Это предание о том… насколько страшным может быть фанатизм? О жестоком неистовстве перфекционизма? Или о величии (пусть и пугающем, пусть и жутком) творца, которое не постичь людям обыкновенным?
Это история о художнике Ёсихидэ, создававшем неповторимые картины. И ради создания одной, последней, он и сам испытал муки ада.
~Может ли совершенство искусства и мастерства оправдать злодеяние? Для меня – нет. Невозможно наслаждаться искусством, зная, что оно принесло боль. Это своего рода обман – подмена ужасного прекрасным. Но я не могу и отрицать, что для таких поступков нужна сила и одержимость, которые встречаются редко.
~Требует ли искусство жертв? Разве только самого творца.
~Есть ли искусство без жертв? Как бы притягательно-драматично и завораживающе ни выглядела жертва, истинное искусство настолько цельно, что создается лишь из воли созидания.
~Совершил ли Ёсихидэ преступление? Да, с самого начала его преступление – гордыня и непомерная алчность.
~Должен ли был Ёсихидэ спасти дочь? Да, но тогда он не был бы Ёсихидэ.
«Тень» — сюжет кинофильма, который должен быть снят. Какой красивый психологический триллер… Нам дано лишь краткое описание персонажей, вырванное откуда-то из середины их жизненного пути, но кажется, что мы знаем о героях все. И с нетерпением ждем развязки. Простая мысль этой нуарной истории в том, что мир болезненного и лихорадочного безумия, мир преследования и предательства начинается (и заканчивается) у человека в голове. Поэтому «не будем думать про эту тень».
И есть еще один рассказ, достойный особенного внимания: «В чаще». Какой из рассказанных «правд» об одном и том же поверишь ты?
P. S. Все же очень и очень приятно читать о героях Достоевского в рассказах писателя, родившегося уже после смерти Федора Михайловича на далеких островах Японии, всегда отстраненной от Запада. Сила литературы пересекает любые преграды времени и пространства.
_____________________________________________________________________________________
*В Японии и Китае четверка ассоциируется со смертью
