Сыктывкарская журналистка совершила путешествие в один из самых неизвестных и загадочных регионов России.
В России 84 региона. В скольких за свою жизнь может побывать среднестатистический россиянин? В пяти? Десяти? Тридцати? В рейтинге самых посещаемых традиционно бьют рекорды Питер, Москва, Краснодарский край. Жители Коми охотно посещают соседнюю Кировскую область, Татарстан, Марий Эл, ездят к родственникам по всей стране. Но есть на карте нашей родины «белые» пятна, куда по своей воле поедет редкий досужий турист. Хотя есть путешественники-фанаты, мечтающие познакомиться с Еврейской автономной областью, Хакасией, Бурятией или Тывой. Далеко, но жутко интересно. Похвальное желание. Среди «неизвестных» субъектов федерации – Республика Ингушетия. А неизвестность – и это прописная истина – пугает. Слишком далеко… вероятно, опасно… Вот и у меня вряд ли возникло бы горячее желание съездить в северокавказскую республику в ближайший отпуск. Но куда деваться от любопытства. И вот мы уже в самолете с коллегами — журналистами из пяти российских регионов – членами Гильдии межэтнической журналистики сверяем свои ассоциации, связанные с Ингушетией. Дикая дивизия, кровная месть, опасность, боевики, башни, ислам, осетино-ингушский конфликт… Больше мы не слышали о регионе практически ничего.
«Дикие» и здоровые
Первая же ассоциация ожила для нас, как только мы отъехали от аэропорта. На пятачке между двумя дорогами гарцевали на конях ингушские добры молодцы. Остановились, попросили разрешения поснимать. Тут же получили добро. А вот и первый кадр в моем фотоаппарате: развернутый минибаннер «Дикая дивизия».
Ингушские реконструкторы устроили смотр перед показательными выступлениями, на которые мы, увы не попадали. Лошадей ингуши любят. Еще они любят пчел (в виде меда), баранов (в виде шашлыка), коров (в виде молочных продуктов), сады (в виде фруктов)… Что до лошадей, то у ингушских реконструкторов по нескольку скакунов. Тут и английские, и терские и, как особый шик, — арабские красавцы.
В среднем конь стоит 200-300 «рублей» (не забываем приписывать тысяч). Об этом нам рассказал Магомед Богатырёв, при этом несколько раз подчеркнув, что это гораздо дешевле, чем «курить и ходить в бар». Последнее в исламской республике не принято. Кому нужны горячительные – могут отправиться за ними в соседнюю Северную Осетию, благо до столицы региона 20 минут езды. В самой же Ингушетии спиртного не купишь – у мусульман запрет на алкоголь, который подавляющее большинство населения неукоснительно соблюдает. Да и обычных магазинов мы тут почти не встречали: местное население живет своим хозяйством.
Масштабы хозяйства разные: у кого стадо в 20 голов, а у кого и в десять тысяч. Пастухи — под рукой. В таких зажиточных семьях, как правило, на пастбища отправляются сыновья-подростки. Девочки тоже при деле: нянчат младших, помогают бабушкам и мамам на кухне и в огороде. Не попалось нам и ни одной аптеки, хотя водителю было дано «задание» остановиться у одной из них. Так что в Ингушетии лучше не болеть.
Вместе с тем медицина тут и на уровне: чего стоит огромный дворец-роддом в Магасе или Джейрахская районная больница, возвышающаяся над горной рекой в сельской местности, — но ингуши и правда крепкий народ. Вот и «дедушка Исрапил» – Исрапил Чаниев, с тех пор как вернулся на родину предков в 1990 году, ни разу не болел. «Воздух тут такой — целебный», — объясняет Исрапил.
Мы явились к нему в Пялинг как снег на голову — без предупреждения и звонка. «Объевшись» накануне будто неземной горной красотой, налюбовавшись на башни этнографического комплекса Эрзи, мы возжелали пообщаться с людьми. По-кавказски быстро маленький профессиональный каприз гостей был исполнен — и вот уже мы несемся на немыслимой для обитателей равнин высоте над ущельями по грунтовке к старожилу. 78-летний житель башенного комплекса Пялинг ведет нас показывать свой пруд и уютное местечко в горах, где его дети любят жарить шашлыки. Тропинка то идет резко вверх, то петляет вниз. Мы запыхались, а дедушка мерным шагом, не спеша, ушел далеко вперед. Вот тебе и дедушка!
«Вот тут жил мой дед и отец, их выслали в 1944-м, тут — до 1924-го — брат деда», — показывает Исрапил на полуразрушенные жилые башни в пятидесяти метрах от собственного дома. Тут же рядом они похоронены. К могилам у ингушей – особое отношение.
Пока в Ингушетию окончательно не пришел ислам, вплоть до 19 века, мертвых не предавали земле. Для тел существовали солнечные могильники. Солнечные — потому что солнце и ветер на сквозняке в этих башенках очень скоро иссушали плоть и естественным образом стерилизовали останки.
Сюда не только приносили своих мертвых, сюда приходили умирать старики, стремясь избавить от хлопот близких, приносили заразных больных, подавая им еду и питье на длинных палках. У каждой семьи существовали свои «смертные башни». Испокон веков ингуши старались не покидать их, а в жестокий 20 век всеми силами вернуться к предкам.
Раньше арки не закрывались решетками. Опять же в 20 веке, особенно на его исходе, появились вандалы, грабившие могильники. Известен даже один военный чин, сделавший себе из ингушского черепа чашу.
Чуть подальше некогда жилых башен, где жили предки Исрапила Чаниева, возвышаются сторожевые. На них луковичный купол — значит, они поздней постройки — 15-17 веков. Более ранние венчаются каменными зубцами. За возведение такого купола мастеру давали быка. Еще дороже оценивалась постройка самой башни, да и мастеров было немного — лучшие — из рода Яндиевых.
Каждому – по башне
Об этом наш экскурсовод Висхан Газдиев рассказал нам накануне в Эрзи — восстановленном башенном комплексе над селом Ольгети. Под пение муэдзина взбирались мы по крутой дороге к башням. Снизу казалось, их не больше пяти. Подойдя, мы увидели целый город — жилые и сторожевые башни, арки, стены… Время застыло тут.
А Висхан рассказывал, что в случае опасности в боевой башне — воув — могли укрыться около полусотни местных жителей. В самом низу содержали пленников. Чтобы места было больше, внутри башни делали многоуровневыми. Пока женщины с детьми налаживали оборонительный быт на нижних ярусах, мужчины сверху осыпали неприятеля стрелами и лили на него различные раскаленные жидкости.
С башнями связано много легенд и преданий ингушского народа. Все они основаны на реальных событиях. Среди сотен башен несколько комплексов являются объектом культурного наследия. Среди них – Вовнушки.
Две башни-близнеца будто вырастают из скал. Взобраться к ним нелегко. А между тем, до 1944 года вокруг располагались селения, бегали дети, женщины спускались за водой к реке, мужчины ходили на охоту. Еще раньше – когда на территорию нынешней Ингушетии претендовали монгольские племена – башни соединялись навесным мостом.
В ходе боев он был уничтожен и между ними оставалась единственная веревка. Так вот по ней, по преданию, ингушская девушка всю ночь переносила из одной башни в другую младенцев. Тем самым отважная канатоходка спасла несколько ингушских родов.
Кроме укрытия и обороны, башня служила и средством мобильной коммуникации. Если враг приближался, наверху разводился сигнальный огонь — так, чтобы его было видно дозорному на следующей башне. Так сигнальная цепочка передавалась от башни к башне — от селения к селению. «Как во «Властелине колец», — привел наглядный пример наш экскурсовод.
Наверное, ему с нами приходилось непросто. Об элементарных для ингуша вещах мы переспрашивали по нескольку раз, а некоторые даже просили зарисовать особенно сложные моменты. Ну, что взять с людей, не каждый из которых назовет свой род до седьмого колена, которые не молятся по пять раз в день и не знают, что женщина должна покрывать голову платком, закрывать руки и ни в коем случае не подавать мужчине руки. Сам Висхан вместе с водителем, извинившись, время от времени отходили в сторонку и совершали намаз. Терпеливо, снова и снова наш спутник повторял рассказы об обычаях, приводил примеры из истории и рекомендовал прочесть необходимую литературу. Так, несколько раз прозвучало «Из тьмы веков» Идриса Базоркина. Улетая, я обнаружила книгу в ларьке аэропорта. Внушительный том весом под килограмм стоил тысячу рублей. Придется скачать из сети…
«Каждый брат должен жить в своем дворе»
Висхану 27 лет. Не женат. Знает три языка. Прекрасно ориентируется в ингушской истории. А главное – мудр и дипломатичен не по годам. По нескольку раз в день, то тут, то там возникали разговоры об осетино-ингушских отношениях.
Это самая больная для ингушей тема. Ей посвящен музей в мемориальном комплексе в Назрани и «памятник благодарности» на дороге по пути в горную часть республики. «Никто не забыт… Ничто не забыто… В память и назидание» — гласит надпись на нем.
На барельефе – старик с ребенком на руках, за ним – женщины, молодые и старые. Золотыми цифрами надо всем этим — 1992. То есть буквально вчера… Вчера бежали из приграничных районов по горным тропам, поскальзываясь и падая в грязь, промокая насквозь и трясясь от страха и обиды тысячи ингушей.
От кого бежали? Говорят, что от осетин. А на самом деле, от недальновидности властей, от чьей-то гордыни, от человеческой мечты и страсти. Бежали, гнали, захватывали, возвращали, стреляли и ненавидели, выживали и надеялись. 32-летней Мадине, дочери Зинаиды Куштовой, приехавшей к маме на лето из Финляндии, было в то время четыре года. «Брата несла на руках бабушка, я шла сама, мама несла вещи. Помню, что я очень часто падала в лужи и ручьи. Поздно вечером мы вышли», — рассказывает Мадина.
Сама Зинаида вспоминает осетинских соседей, с которыми жили душа в душу, и то, что мужа с родственником, захваченными в заложники, спустя год спасла осетинская бабушка, предупредив пленников, что закрыла замок всего на один оборот. Той ночью они бежали.
Но чаще всего, в рассказах ингушей о том страшном ноябре много боли и обиды. И еще непримиримости. «Да они не хотят…», «Да мы пытались…», «Да пусть они уходят\отдадут…» — снова и снова слышали мы в ответ на вопросы о возможном примирении, о предложении забыть вековые обиды. Но не все так ожесточены. Первыми готовы пойти навстречу друг другу женщины. Наш спутник Висхан Газдиев считает, что для начала примирения нужно ликвидировать Черменский пост, на котором пристрастно проверяют документы у ингушей, пересекающих границу двух республик. «Конституция гарантирует нам свободу передвижения по своей стране», — объясняет Висхан свою точку зрения.
Большинство россиян ничего не знает о том конфликте. В лучшем случае, «слышали» и «что-то припоминают» — как и о Нагорном Карабахе, о конфликтах в постсоветской Средней Азии. Нас, «слышащих и помнящих», Висхан посвятил в детали и «истоки». 1944 год. Операция «Чечевица» развивалась стремительно и имела далеко идущие последствия для двух народов, рассказывал Висхан. 23 февраля началась депортация вайнахов в Среднюю Азию, а уже 7 марта область была упразднена. Территория Чечено-Ингушской АССР была поделена между Грузией, Дагестаном и Осетией. Сюда заселяли людей для «улучшения жилищных условий». Назрань получила название Коста-Хетагурово в честь знаменитого осетинского поэта. После окончания депортации новые жильцы потянулись к Владикавказу (тогда Орджоникидзе), который считали «своим» городом. В Пригородном районе в рамках программы совместного проживания осетинов и ингушей представители этих народов стали соседями. Ингуши выкупали свои участки или землю рядом с ними. «В итоге это все привело к тому, что случилось в 1992 году», — резюмирует экскурсовод.
А еще он убежден, что разбираться в конфликте должны власти, не оставляя с давней болью и обидой народы один на один. Все началось, как говорится, с подачи властей «давным-давно». В 1944-м, вместе с еще восемью народами, ингуши были высланы со своих вековых домов и отправлены в теплушках в Казахстан.
Подробнее: http://tvoyaparallel.ru/news/ingushetiya-21-veka-khidzhaby-bashni-i-novye-tekhnologii
