Что такого в этом мире заставляет человека иметь два телефона?
У тебя может быть два гражданства (одно – нероссийское), две квартиры (одна – для утех), две красавицы жены (одна официальная), два сердца (одно электромеханическое, от врачей), два паспорта (потерял-восстановил-нашёл), две личности (у каждой шизофрения в анамнезе), два образования (одно спасло от армии, другое – от скуки), но у тебя, я очень прошу, должен быть только один телефон. Иначе ты двуличная гадина и подозрительный субъект.
Я не пойду с таким в разведку. Как он протянет мне руки в трудную минуту, если обе у него заняты?
Есть другие люди, коим телефоны не нужны. Им никто не звонит, с ними связывает референт строго по предварительной договорённости высоких сторон. Интернетом они не балуются. Новости таким приносят свежими, чуть раньше, чем они случились. Но мало их, точнее, всего один, и его имя вписано в домовую книгу Кремля, похоже, что навечно. Я тоже не пойду с ним в разведку, меня к нему не подпустят.
Но это крайности. Обычному человеку непрерывная связь нужна как воздух, постоянно, хоть и время от времени.
Особый случай – человек влюблённый. Он ходит по дому с пультом в правой, с телефоном в левой и тыкает смартфоном в телевизор. Он налетает на домашних, отскакивает и обратно движется с той же скоростью. Как бильярдный шар. Если ему позвонить, он будет космически вежлив, настолько, что ваш телефон мгновенно разрядится от холода.
Когда-то в студенчестве я чётко представлял себе будущее телефонии: в двадцать первом веке каждый будет подключён сразу ко всем людям планеты. Одновременно. Только-только возникнет желание пообщаться с кем-то конкретным, а он уже отвечает:
– Привет, старик, чего тебе опять?
– Да, так, – говорю, – скучаю по телефон-автоматам.
– Чего вдруг?
– Как чего? Помнишь ночь, мороз минус двадцать пять, зубами ледяную варежку снимаешь, ещё тёплый палец вставляешь в стылый пластиковый диск и крутишь по часовой. Обратно диск возвращается неохотно, он замёрз. Но можно его подтолкнуть. Здорово же! Мне тогда было восемнадцать. И любимой. И тому гаду, моему другу, что ответил «Алё!?». Вместо неё. Кстати, передай поклон супруге, хорошо выглядит. Это приятно, ведь восемьдесят лет прошло, а она до сих пор наша с тобой ровесница.
– Хорошо, передам. Ты звони мне почаще, а то я стал забывать, какой я счастливый. Ведь полчаса прошло.
Такими диалогами я мучил себя одиноко возвращаясь домой по ночному городу. Варежка не согревала безнадежно замёрзшую руку. Спросите меня, отчего я не позвонил ей двумя часами раньше, с домашнего? Невозможно. Дома мама. А позвонил бы, вполне мог быть тем счастливчиком, кто первым сказал: «Алё!?».
Где сегодня фразы типа: «Я так волновалась, весь вечер не отходила от аппарата». Или: «Звоните поздно, когда он будет дома». Или: «Муж не может сейчас подойти к телефону, а шнур к нему туда не дотягивается».
Но мы отвлеклись от темы. Зачем человеку два телефона? Не говорите мне о тарифных планах, я изучил вопрос, выгоды нет. Но ведь ходят, мерзавцы, с двумя, и нет уже моих сил терпеть это.
В те пещерные времена, когда спутники связи летали редко, а мамы были высокие, купить право на владением домашним телефоном было нельзя, но можно было встать в очередь. И лишь тогда официально начинать ждать. Мама ждала три года. Наступил день, когда нам разрешили внести двадцать пять рублей в кассу.
Автоматические телефонные станции, какие сейчас стоят на столе у каждого менеджера, занимали огромные здания, понятно, что строили их не спеша, проблем хватало и без телефонов, и без моей мамы. Страна устремилась в будущее, связисты не успевали тянуть за ней тяжелые кабеля. На всю нашу жилую пятиэтажку выделили три телефона.
Когда в 1973 году нам поставили телефон, я сразу стал лучше учиться. Можно было позвонить Лёше и спросить про домашку. У Лёши была сверхспособность, он всегда знал, что задали, и не скрывал от обычных людей. Сегодня, длинными вечерами я смотрю на младшего сына, как он мучительно вспоминает своё домашнее задание, и мне очень хочется позвонить Лёше.
В те века прогресс шёл черепашьими шагами и часто останавливался отдышаться.
Домашние телефоны с определителем номера появились в 1987 году и сразу завоевали наши сердца. Новые аппараты были кнопочными, что потребовало от бабушек точности попадания, тогда как от дедушек уже давно ничего не требовалось. Такие телефоны делали частники из ворованных на заводах микросхем. Сейчас я не помню, почему это было так здорово, но это было здорово. Случился прорыв, равный пролёту в космос. Теперь ты мог увидеть, с какого номера тебе звонят. В мире, где ничего не менялось десятилетиями, определитель номера стал знамением технической революции. Напомню, большая часть телевизоров в том мире были от природы чёрно- белыми, двухканальными ящиками. Когда сегодня я пеняю детям: «Опять в ящик уставились», – они меня не понимают. В мамином доме телевизионные каналы переключались плоскогубцами, и под каждый канал приходилось ручками настраивать рогатую домашнюю антенну. Действие вполне себе магическое, нетривиальное, зависящее от степени возмущения магнитного поля Земли. Задняя крышка телевизора всегда стояла отдельно, требовалось втыкать и вытыкать диодные лампы. Помню красную надпись на кинескопе: «Осторожно! Напряжение 25 000 вольт». Из нас двоих в семье это мог делать только мужчина лет десяти.
Если бы мне тогда сказали, что в будущем у кого-то будет два карманных телефона, я бы ответил, что не люблю тупую фантастику. Правда в том, что телефон вмонтируют в космический шлем, и с него можно будет позвонить даже в Москву. А в карманах должны лежать ключи от звездолета.
Не помню, как именно, но я повзрослел и пошёл на завод инженером. На большом заводе всё было большое, даже телефонный справочник внутренних заводских номеров. Я иногда его открывал, представляя, что там когда-нибудь будет впечатана и моя скромная фамилия. Но дальше первой страницы, где значился генеральный директор, не шёл. В моём отделе работала взрослая женщина, я её хорошо помню, она знала этот справочник наизусть. Стоило сказать: «седьмой цех, отдел главного механика», – и она автоматически отвечала: «7-14-8». Сейчас бы это назвали голосовым помощником. Её не отпускали на пенсию, тогда она схитрила и ушла в декрет. Я ещё подумал, что родится Электроник.
Следующая телефонная революция случилась опять нескоро. В Екатеринбурге сотовая связь появилась в 1996 году, и я состоял в почётной первой сотне. Абонент, фанат связи, апологет – эти слова лишь в малой степени передают мой тогдашний энтузиазм. Телефоны мы носили на поясе, а в быт вошло понятие телефонное излучение. Мне грозили раком мозга и в шутку просили прикрыть пах свинцовым фартуком. Но я смеялся в лицо опасности. Важно то, что я теперь из машины могу позвонить в Москву и даже звонил пару раз.
О том, что в итоге сделала с нами эта штука мы прочтём в отчётах археологов, когда, наконец, мутируем как вид. Влияние сотовой связи было столь многоохватное и всеобъемлющее, что я решился поставить два этих несуразных, корявых слова вместе. В одном предложении и в чуждом им падеже.
Когда в 2003 году наступил очередной этап, и телефон скрестили с интернетом, мир не заметил. Телефонные гиганты привычно брали солидные деньги за междугороднюю и международную связь, они не собирались делиться. Да и с кем делиться, с виртуальными офисами? Прошло ещё пару лет и телефонные станции тоже оказались виртуальными. Помните, те самые, что когда-то занимали целые здания. Выяснилось, что Интернет оседлал телефонию. От кровосмешения выиграли все. Сегодня моя дочь бесплатно звонит нам из Шанхая, улыбается, машет рукой, пока я мечусь по квартире в поисках штанов. Это видеотелефон, дети, выбросите в камин свои книжки-фэнтази. Случается, что дочь с мамой поздороваются, посмеются над своим - женским и потом молчат час, роскошь, превосходящая любую мыслимую утопию. Главное, что с нами произошло, ещё далеко впереди, но благие последствия уже наступили даже для тех, кто этого не хотел. Напряглись? А это был тест на внимательность прочтения.
Ваш студент оказался прав тогда, сегодня никто не уединён в частной жизни, каждый связан с каждым и сразу со всем населением планеты, хотя не каждый пока понимает зачем это ему. Мне регулярно пишет мексиканец, с которым мы подружились во время чемпионата мира по футболу. И что из того, что я не знаю испанского! Я отвечаю, и этого ему достаточно. Впервые в истории наше племя, род, семья расширились до пределов всего человечества. Скучно даже повторять свои собственные слова, но я потерплю: счастье невозможно без ощущение свободы, а свобода сегодня сильно зависит от уровня сигнала в сети. Парадокс, но если для свободы надо отказаться от части былой конфиденциальности – я первый готов, пожалуйста вам. Думаю, что необходимая приватность никуда не исчезнет, она будет обеспечена всё возрастающей сложностью жизни. Смешны и безнадёжны любые попытки оцифровать реальность, хотя такие попытки всегда будут. Как пророк я безупречен, надеюсь, что вы уже убедились в этом.
И тем не менее, никак не могу понять, что такого в есть в двух телефонах, чего нет в одном?