Если вы ждали подробностей… идите к черту, извращенцы! И дело не только в том, что я не готов раскрыть перед вами столь интимные детали моей личной жизни. Просто я, признаться, ничего толком и не помню.
Все то время, пока я неловко переминался с ноги на ногу под пристальным взглядом Айседоры, по моему лицу градом катился холодный пот. Противные липкие струйки затекали за воротник и неприятно щекотали спину. Я старался смотреть только на носки своих старых ботинок.
Айседора была сногшибательной. В том смысле, что аромат ее парфюма действительно валил с ног почище джековой вони, к которой у меня, кажется, выработался иммунитет. Густое, невидимое для глаза облако надушенного воздуха раскинулось вокруг нее, словно хитро сплетенная паутина, в которую я моментально угодил. Голова моя закружилась, рот наполнился вязкой слюной, а сердце в груди забилось так, словно кто-то вдарил по нему зарядом тока.
- Мадам Дюпон, - неловко выдавил я. – Я принес вам Фелицию.
- Хм… - томно протянула Айседора откуда-то справа.
- Это домбра, - сдавленно пискнул я.
- Хм… - словно издалека донеслось до меня. Шаловливый пальчик с ярко красным, неровно обрезанном ногтем скользнул по моей щеке, прошелся по ушку и, наконец, застыл в вырезе рубашки. – Поставь ее на тумбочку, малыш.
- Какую?! – радостно вскинулся я. В душе моей затеплилась надежда на то, что мне удастся смыться, но…
- Какая разница?! – томно протянула Айседора, ловко развязывая тесемки халата и сбрасывая его на пол натренированным движением плеча. – Мы оба знаем, что это только предлог.
Больше всего на свете я хотел зажмуриться и НЕ СМОТРЕТЬ, но веки мне больше не повиновались. Онемевший, обездвиженной, обезоруженный (Айседора сама забрала из моих рук Фелицию), я смотрел, как она подносит к моим губам бокал вина.
- Пей, котеночек.
Я поперхнулся и, словно вырвавшись на мгновение из плена, рванулся к двери. Не тут-то было! Ноги мои подкосились, голова вдруг стала словно чугунная, а потом – БАХ! – я рухнул на пол и провалился в блаженное небытие.
Когда я очнулся, за окном было уже совсем темно. Я лежал на кровати в объятьях Айседоры и чувствовал, как ее тощее бедро прижимается к моей волосатой ноге. О, БОЖЕ! ЕЕ БЕДРО ПРИЖИМАЛОСЬ К МОЕЙ НОГЕ! Само по себе это было страшное потрясение, но Айседора решила добить меня окончательно. Томно потянувшись (кости так и затрещали) она разочарованно покачала головой и ободряющее улыбнулась:
- Не переживай, котеночек, ты не первый мужчина, которому не удалось удовлетворить Ди-ди. Я не сержусь на тебя.
В ее взгляде было столько жалости, что я покраснел, как свекла и рванулся прочь из ее объятий, прочь из этой ужасной квартиры. Прочь, прочь, прочь! Жаль, от воспоминаний никак не убежишь, какую бы скорость не пытались развить мои ноги. Я и сейчас по ночам иногда просыпаюсь от собственных криков. Моя наивная пышечка Шанталь думает, что мне снятся годы, проведенные на войне, и нежно обнимает меня своими кругленькими ручками с очаровательно пухленькими пальчиками. О, Шанталь! Сколько раз твои объятья вырывали меня из-под прицелы выпяченных для поцелуя губ Айседоры! Благослови тебя Господь, любимая. Тебя, и то, что ты задаешь так мало вопросов.
P.S. Одно время я даже думал пойти к психологу, но, вы знаете, они из любых слов всегда делают один и тот же вывод – ты гомосексуалист с башкой, забитой тщательно подавляемыми эротическими фантазиями по отношению к собственной матери. Во-первых, это чушь, а, во-вторых, пора бы уже переходить к самому главному.