В некотором царстве, уже не Русском, в некотором государстве, уже не Советском, жил-был, проживал и был прописан, обычный российский человек, даже человечек. В семье его звали Сынулечка-любимый, в школе — Гордость класса, в университете – Надежда Науки, а на работе – Матвей Георгиевич. Дело в том, что только там, на восемьдесят седьмом этаже Лахта Центра, только там звали его по-настоящему, ведь была у него супер-силушка, какой Алёша Попович и Добрыня Никитич не видывали, о которой Супермен с Халком не слыхивали, да что там — даже сам Господь-бог не знавал. И имя той силы было — деньги.
Работал Матвей в тридцать три пота, целых тридцать два года, каждый вечер он выходил на набережную Невы и выжимал свой костюм — так сильно он трудился. Пил он кофе из шести зёрен, с молоком от коровы одной, Зинаиды Петровны, что в области Ленинградской жила, травку щипала. По дорогам для смертных не ездил Матвей – он на лодке блестящей, с носом красным кричащим и капитаном ворчащим, по каналам нёсся, словно на Моби Дика охотился. Жил наш герой в апартаментах славных – как звезда покажет, как солнце посветит — туда и ехал, почивать да сны синие смотреть. По утрам приносил ему ворон в золотистой фуражке газетку, всё фломастером выделено, где, кто и как. И шли дни Матвея, не бежали, не толпились на входе.
Ночью, когда стало ему тридцать три, Матвей не проснулся в своей шёлковой кровати, не вдохнул аромат утренней зари, не услышал, как кричат ему в окно, что он самый лучший и самый красивый. Чёрную комнату он перед собою увидел, где в конце фонарь горел, старомодный такой, антикварный. И сразу понял Матвей, что это не жизнь-сказка, а что-то другое начинается. Новое, холодное, где-то даже не модное и местами крамольное. Правда, сам он не знал, как он это почувствовал. Хлоп – и всё по-другому.
Матвей дошёл до двери, повернул ручку и заглянул внутрь. Он увидел белый коридор, бесконечный и с множеством других дверей, между которым стояли лавочки, обычные, тоже белые, как в поликлиниках. Там сидели люди, в халатах, кто-то в жёлтом, кто-то в красном, кто-то в фиолетовом с блёстками, кто-то в зелёном в горошке, кто-то вообще в чёрном, бархатном. Были и те, кто вальяжно развалился на целых два сиденья, в белых блестящих костюмах. Другие же, в чёрных, потрёпанных, похожих на пижаму, костюмах, молча смотрели перед собой, скромно поджав ноги и иногда хватаясь за голову. Матвей тоже посмотрел на себя — он был в белом, пахнущем лимоном, халате со смайликом на верхнем кармашке.
— А что это за место? — спросил Матвей у одного старичка в красном колпаке.
— Молодой человек… что вы у меня спрашиваете? — возмутился пожилой человек в смешном колпаке с кисточкой, — подойдите вон к девушке, она вам скажет. Меня только не трогайте — я поспать пытаюсь.
Матвей немного расстроился – впервые за долгое время с ним так обращались, будто он непрошеный гость. Делать нечего — он поплёлся в конец коридора, где рыжая девица в синем платье, с ромашками в волосах и рубинами в глазах, что-то рисовала у себя в большом блокноте. Подойдя к ней, Матвей заметил, что ногти у неё были выкрашены во все оттенки серого. Матвей улыбнулся, прежде чем задать тот же самый вопрос, но у него внезапно свело челюсть, поэтому всё получилось немного не так, как задумывалось.
— Если б мне платили каждый раз, — оторвавшись от блокнота прошептала девушка, глядя Матвею прямо в глаза, — каждый раз, когда мне задают этот вопрос, я бы уже работала этажом выше.
Наш герой расстроился ещё сильнее, но ему захотелось узнать, что же там — этажом выше.
— Матвей Богданов. Пойдёмте со мной.
Девушка взяла Матвея за руку и повела по коридору. Около одной из дверей, без надписей, но с разноцветной ручкой, они и остановились. Внутри всё напоминало детскую комнату в каком-нибудь торговом центре: бассейн с шариками, мягкие игрушки, солдатики, смешные четырёхколесные велосипеды, телевизионные экраны с мультиками, повсюду тортики, жареная картошка и бургеры. Отличались только посетители – это были взрослые люди в разноцветных пижамах с квадратиками и полосочками. Кто-то играл в догонялки, кто-то играл в приставку, кто-то играл в «ладушки», «камень-ножницы-бумага», а другие – в шахматы или дурака. Все смеялись, но Матвей заметил, что у многих на лицах читалась явная усталость и некоторая опечаленность.
— Так, вас нет в этих списках.
Девушка, на бэйджике у которой было тщательно выведено перьевой ручкой «Анна», вывела Матвея за руку и повела его дальше по коридору.
— Что это за место такое? — выпалил Матвей, когда они остановились у ещё одной двери, похожей на экран сенсорного телефона, где высвечивались уведомления на каком-то неясном языке.
— Матвей Георгиевич, это ад. Или рай. На самом деле, нам нельзя об этом говорить, но вы мне очень нравитесь, поэтому я вам сказала. За это должны меня уволить, наверное… Ладно, неважно.
— Получается… я умер?
Анна склонила голову набок и улыбнулась, словно Матвей спросил у неё, сколько ей было лет, когда она влюбилась в первый раз.
— Все умирают. Но вот куда люди попадают после смерти — другой вопрос.
Матвей оглядел людей, сидящих в коридоре. Анна предвосхитила вопрос.
— Они ждут, пока их позовут. А мы не зовём — и так работы много. Видите того мужчину – он уже давно здесь сидит. Всё ждёт.
— Почему же тогда вы со мной носитесь?
— А у вас денег было много, когда умерли, — сказала она, обнажая свои великолепные зубы и по-девичьи посмеиваясь, напоминая в тот момент Мэрилин Монро.
Они вышли на стальную площадку, отгороженную от остальной части помещения толстым стеклом. Матвей увидел нечто похожее на капсульный отель, с кучей полок и лестниц, установленных друг на другом. Каждая из комнаток была отделена розовым прозрачным экраном. Комнаты тянулись до горизонта, Матвей так и не смог понять, где заканчивалась эта вереница прямоугольных пузырей. Он пригляделся – там сидели люди с телефонами в руках. Все они водили пальцами по экрану, улыбались, что-то набирали, словно соревновались в скорости.
— Угадайте, что? Вас и здесь нет. Похоже, вы не с этого этажа. К сожалению, — Анна заметно погрустнела, хотя знала своего клиента всего несколько минут.
— Почему «к сожалению»?
— Вам вряд ли понравится…
Анна провела Матвея к самому концу коридора, где стояла чёрная стальная дверь, по поверхности которой стекали холодные капли, а за ней — винтовая лестница. Внизу, при свете церковной свечи, за столом сидел бородатый мужчина в коричневом капюшоне, в чёрных перчатках и светлом камзоле. Каждые три секунды он раздражённо шмыгал носом.
— Имя, фамилия? — словно из колодца послышался его голос.
После того, как Матвея записали в журнал, бородач дал ему достаточно увесистый чёрный рюкзак, какой-то непрозрачный пакет и в придачу леденец на палочке.
— Так веселее, — незнакомец даже попытался улыбнуться. Через пару секунд неловкого молчания, он встал из-за стола и, подойдя к массивной бревенчатой двери, потянул её на себя.
Матвей увидел Париж, в котором он однажды бывал, где-то лет десять назад. Это был город в середине апреля, залитый дождём, с плывущими по небу тучами и спешащими по улицам людьми. Но вся толпа была где-то внизу, а рядом с Матвеем из ниоткуда возник человек в чёрной кожаной шляпе и плаще. Он оглядел нашего героя с ног до головы и засмеялся.
— Обычно сначала ты видишь Париж, а потом уже умираешь, забавно, да?
— Так это не Париж?
— Нет, просто очень похоже. Видишь — как красок мало?
И тут Матвей заметил, что кроме оттенков серого он не мог различить других цветов, даже сады у подножия Эйфелевой башни были цвета крадущейся мыши.
— Почему так? — спросил он, нервно сжимая выданный только что рюкзак.
— В этом месте нет любви. Совсем. Сюда попадают те, кто не успел полюбить…. Хотя, говорят, что здесь можно найти того, кого при жизни не успел. Вот они и бегают.
— А что будет, если найдёшь?
Человек в шляпе и плаще наклонился к Матвею, будто собирался рассказать ему самый большой секрет на всём белом свете.
— Краски вернутся. Даже те, каких раньше никогда не видел.