Найти тему
Человек в декрете

Четыре дочери, три жены и полвлюблённости

Четыре дочери да три жены — вот и вся жизнь Алёшки Суханова. Впрочем, теперь уже и не Алёшки, а Алексея Дмитриевича. Мужская дружба, мужские интересы — всё это были только толстые ветки на главном семейном стволе. Нет семьи — и друзья не так уж радуют, как прежде. Алексей это понимал — сам с собой не бравировал.

1.

 В древнем 1991-м, как демобилизовался, Алёша сразу же в компании брата познакомился со своей первой женой. Маленькой, тоненькой дюймовочкой, первокурсницей-педагогом. Завихрившись любовью и юностью, расписались на четвёртом месяце знакомства. Накануне, 16 августа, всей студенческой и дворовой ватагой праздновали день рождения родной сестры невесты. Вся молодёжная буза, фактически не спав и не трезвея, на следующий день хором докатилась до ЗАГСа, потом, празднуя, покатилась по городу, а вечером — в хрущёвку-однушку, на неделю предоставленную родителями для кутежа. К утру на брачном ложе спали две привилегированные особы — невеста и её беременная сокурсница. Как у последней прихватило низ живота, её девятнадцатилетний муж заботливо и уложил. Позже и невесту приложили. На маленькой кровати спал вообще какой-то неизвестный, зацепленный в городе, а остальные — на полу, включая жениха. Розно очухиваясь, молодёжь продолжала гудеть, кучкуясь группками и уходя гулять в город, а к вечеру снова собираясь на квартире основным своим составом... На третий день потеряли жениха. К вечеру нашёлся, — провожал армейского товарища на поезд и так и доехал с ним до третьей пригородной станции. Четыре часа ждал обратную электричку. Явился среди примолкших друзей, обсудивших уже все возможные трагические варианты, — получил взбучку от всех женщин сразу и был приговорён к исполнению песен под гитару. Телевизор включили только 20-го вечером, и то случайно. Малость обсудили и тут же забыли...

Алёшкина дюймовочка уже на втором курсе родила ему первую дочку. Галчёнка, как звали её влюблённые друг в друга родители. Через год развелись. Развёл их даже не полунедоголодный 92-й, когда надо было выбирать, что купить — масло или сапоги? Пресловутый быт, плохо стыкующийся со свободой юности: могла бы и сготовить, мог бы и с ребёнком посидеть, я же просил постирать белую рубашку?! а гору ползунков ты мне что ли постираешь?! Другими словами, дальше ползункового периода и не пошло... Разведённая дюймовочка хотела во что бы то ни стало доучиться в институте. Чтобы содержать дочку и бывшую жену (зато вполне действительную маму) Алексей ушёл контрактником — лучше ничего не придумал. На ту же погранзаставу в Таджикистан, где служил срочную...

Отслужив контракт и завязав с армией, теперь уже наверняка, Лёха привёз с собой из части... вторую жену. Над ним втихомолочку похохатывал весь двор. Привести жену из части, где женщин - единица на тысячу, это было похлестче, чем в Тулу с самоваром... Дело было так. В 1994-м, вольнонаёмная, Ольга появилась в офицерской столовой. В меру симпатичная, но высокая, стройная — даже статная, зрело-молодая, она умудрялась отшивать всех охочих до неё кавалеров. Но уже месяца через три стало очевидным — не выбери она кого-то одного, ей здесь не удержаться. Ехать Ольге было некуда. Она сбежала из дома от неудачного романа с женатиком, а больше от матерьниных попрёков. Та, правильная советская женщина, на полном серьёзе считала, что дочь-любовница их позорит. И саму себя и их с отцом седины. Попрёки не были такими уж масштабными, но масштабной была Ольгина гордость, как она её понимала. И она разом ушла от двух людей — от любовника и от мамы.

Алексея Оля приметила не сразу, а уж выбрала в женихи тем более. Светловолосый, желтобровый — такие парни не с ходу привлекательны. Но ещё через месяц от начала работы она всех обедающих знала в лицо, а теперь про себя отметила — вот этот, белобрысенький, может оказаться вполне серьёзным. Ни разу при ней не отпустил шутки с намёком... Алексей же просто вообще ничего не планировал по её адресу. Девушка и девушка. Ольга первая заговорила с ним, сама пригласила его на первое свидание, первая же, без слов, предложила остаться на ночь. Всё Ольгой было сделано ненавязчиво и тактично, и Алёша и заговорил, и пришёл и остался... А дальше всё пошло по самотёку, ровно. Два здоровых свободных человека, приятных друг другу, что ещё надо... Расписаться их отпустили в Хорог. Предложение сделал сам Алексей, прекрасно, однако, понимая, что замесила, слепила и выпекла это предложение Ольга. Не сомневаясь в своём мужестве, он спокойно давал себя вести этой женщине. А в самой Оленьке, возможно, желание восстать из пепла говорило несколько больше, чем чувство к надёжному Алексею...

В родном Лёшкином городке пара зажила также размеренно и спокойно, не меняя темпа. Раз только Лёха дал в морду своему лучшему другу. Тот, пьяный в стельку, заплетающимся языком спросил, скольких, мол, Ольга его обслужила, прежде чем нашла себе Алёшечку-дурачка. Пьяный товарищ стойко пережил избиение от здоровенного армейца, протрезвел, после чего дружба их стала ещё крепче.

С Ольгой Алексей прожил 14 лет.
Несмотря на рассудительность, вернее, благодаря ей, она родила ему детей сразу, не дожидаясь, когда скопится дом - полная чаша. Девчушки-погодки стимулировали отца к заработку надёжнее, чем смогла бы лучшая из продуманных жён. Покончив с армией, Алексей потихоньку стал торговать рабочим инструментом — всем, что могло быть нужным мужику в слесарке, гараже, на самострое. По первой арендовал торговую ракушку на рынке, потом — помещеньице тут же рядом. Чуть спустя взял продавца, а через 6 лет выкупил помещенье и на этом успокоился. Всем его женщинам хватало, и ещё довольно прилично оставалось самому. Единственная попытка жены раскачать мужа на расширение дела наткнулась на категоричное мужнино «нет». Объяснений за «нет» не последовало никаких, - и Ольга сразу уяснила, что мужа не сдвинешь. Любое давление приведёт только к ссорам, а она строго следила, чтоб в доме не было шума. Считала, что их жизнь с Алёшей на этом держится. Считала, что женила его на себе сама, и потому склоки играли бы ей только в минус. Вывод её был верным, но вряд ли — исходные данные. Может, и женила, да только потому, что белобрысенький Алексей ей это позволил — он был не против. Оля имела выдержку и была предсказуема. Ему это нравилось. Взрывная дюймовочка в его жизни уже была, хватит...

Девчушки росли, и папа наслаждался своей отцовской ролью. Часто брал на прогулки и старшую Галочку. Почти по разработанному плану следил, чтоб та достаточно общалась с сёстрами. Чтобы не стала отрезанным ломтём. Когда та чуралась чужих сестрёнок, соблюдая свою гордость брошенного ребёнка, папа «хитро» моделировал свою занятость и просил Галчонка посидеть с малышками. Спланированный папой наряд вне очереди восстанавливал девчачий контакт — папе везло; о том, что могла быть обратная реакция, папа и не думал. Он просто гордился собой, сбрасывая в уме внутреннюю работу самой старшей дочери. Когда же Галчонок успешно миновала свой подростковый возраст, — у неё появилась стабильная компания и даже первый парень, - общение с отцом и сёстрами стало вообще беспроблемным. Ей нравилось в кругу друзей щеголять молодым и «прикольным предком» и опекать младших сестрёнок, разумеется, в свободное от друзей и жениха время. Но больше всего ей нравилось, что в ЕЁ семье, кроме мамы, есть ещё родные люди. И их много.

Время шло, подросли и погодки. Трудности начальной школы отпали: учёба, дружба, отношения в школе — всё у детей пошло самотёком. Особой включённости от папы уже не ожидалось. И папа Лёха вдруг почувствовал, что он не ангажирован в прежнем объёме. На сердце стало пустеть. Три любимейшие дочки уже не заполняли собою большое мужское сердце. Оставалось не занятым место для женщины... Оля занимала некую важную нишу, сопряжённую с любовью. Но... «молоко» - так называют стрелки эту зону. Алексей умом понимал это и раньше, теперь же он это чувствовал, во всём нехорошем объёме. Что прежде только маячило на горизонте призраком, сегодня стояло перед самым его носом фактом.

Чуткая, Ольга не не видела плохих перемен. С внутренним содроганием при внешней невозмутимости она ждала, что муж загуляет. Не боялась, просто не могла справиться с чувством физического омерзения, которое всплывало в ней от её же фантазий. Время шло, ничего особо не происходило, и Оля расслабилась. А зря, Алексей развёлся. Не в миг. Ещё четыре года, медленно, в нём копилось отсутствие чувства к жене. Пытался заполнить этот провал друзьями, хобби, а то и вовсе пустяшками - обломовским лежаньем на диване и плеваньем в натяжной потолок. Но, окончательно решившись, коротко объяснился с женой и в один день съехал на съёмную квартиру. Для пробы. А через полгода, когда эффект неожиданного (!) удара для Ольги прошёл, и она смирилась, успокоилась, они уже вдвоём, как и всегда, когда решали важную для семьи проблему, обсуждали условия официального развода. Причём жена, решительная женщина, вернулась к привычной для неё роли тактического инициатора... Переход девчонок в новое семейное состояние был облегчен той «тренировкой», когда отец уже не жил дома, но и лишних людей себе не завёл. Другим, в данном случае, плюсом был пример старшей "брошенной" сестры...

2.

Алексей зажил один, впервые после долгих лет в женском царстве. Он в прямом смысле отдыхал. Тишина в доме, прежде крайняя редкость, теперь была нормой. Мысли потекли о мире, о смысле, о себе — без дополняющих его женщин. В какой-то, вероятно, оправданной связи, чаще стало вспоминаться армейское прошлое. Весенний призыв 1989-го. Жуткая попойка в вагоне, пока три дня ехали к месту прохождения. Уже в мае с Хорогской учебки попал связистом на одну из застав Ишкашима. Обстановка на переходе попритихла — довывели войска из Афгана, перешли к режиму боевого охранения. Не сахар, но не война. Да, видел как-то Лёха горевший самолёт на горизонте, тревожка на уазике перевернулась — слишком гнали на сработку, водитель сильно разбился, но остался жив... бабаи лезли, ну так, это нормально, Лёхино дело маленькое — выезжай на сработку, по команде... Это была срочная служба, ещё советская, но и с 1993-го года, когда в июне старший сержант Суханов подписался сюда уже контрактником, ему тоже везло. На Московском переходе шли открытые бои погранцов с духами, в самом Таджикистане — война. Непризнанная Москвой, но так это не суть для военных. А на Ишкашимском ПогО опять же всё было относительно тихо. Относительно... Так что, воюя, Лёха сам за себя переживал меньше, чем за него весь свод его родных и близких. Вот только товарища он потерял... тот перевёлся в Хорогский ПогО в самом начале 1995-го, там и погиб в апреле... Тогда Лёха жалел, что не перевёлся вместе с другом. Потом забыл об этом. А вот теперь, как самому закатило под сороковник мужских лет, а другу навсегда осталось двадцать, — опять вспомнил, и снова жалел. С другой стороны, мысленно и защищал сам себя — мол, от службы никогда не бегал, куда попал — там и служил. Но чувствовал, что оправдывается... и так и оставлял Алексей Дмитриевич этот вопрос «быть или не быть» недорешённым, снова заброшенным в дальний угол головы...

 Питаясь затишьем и мужскими мыслями, в Алексее росла жажда женщины. Любимой женщины, до одури родной. Очень не хотелось тащить в свою судьбу случайных тёток. А липли всякие. В их числе и достойные, но на душу всё равно не ложились. А тут одна фигура, среди чужих знакомых. Соединились две компашки в баре: Лёхина и та, вторая. Ничего показушного в девушке, но хорошенькая, и не юна — всё как надо, как хотелось. И захмелевший Лёха размечтался о взрослой любви... Довёз новознакомую даму на такси до дому, романтично простился под луной... И назавтра забыл, — младшую дочь положили в стационар с температурой под 40, с прикорневой пневмонией, как потом выяснилось. Потекли переживания родителей и передачки фруктов... А спустя уже эту беду он ещё раз приметил ту же заманчивую фигуру в том же баре... кажется, Наташа. И надо было либо продолжать жить мимо, либо активно приступать к действию. И оказалось, что не кажется, а Наташа. И не Наташа даже, а какая ж смешная, ты, Наташка, честное слово. Нет, не смешная, - милая. Милая дорогая Наташенька. Мягкая на ощупь и по характеру. Так вот небыстро дошло и до главной стадии... до стадии моей Наташи. Не в день. Алексей и сам для себя не смог бы определить красной даты своего нового возникшего «люблю».

-2

Пресыщенному отцовством, Алексею детей не хотелось. Ему мечталось провести (ещё очень большой) остаток своей жизни вдвоём с любимой женой и больше ни с кем. Но он помалкивал о своём желании, поскольку оно было не исполнимо. Наталья была нормальной здоровой женщиной, без детей, и, значит, обязательно захочет родить... Четвёртую дочь Алексея назвали Мариной. Довольно быстро выяснилось, что папа Алёша нисколечко и не устал. Папа Алёша приятно был удивлён, что и в четвёртый раз ничто не повторялось. Маринка была не ещё один ребёнок, а — человечек. Рано проявивший свою природную ласку. Уже лет полутора чернявая манюнька вела в их отношениях с отцом. Её не надо было подбрасывать на ручках, щекотать или иным глупым взрослым способом привлекать её детское внимание. Малышка первая набрасывалась на отца и зацеловывала его в обе щёки, и даже в переносицу. По звонку неслась к двери с визгом: «Папа!», кто бы там не пришёл на самом деле... Переполненный чувством, Алексей праздно, бывало, задумывался, кого он любит больше — жену или малышку? И всегда успокаивался — не мыслил их для себя по отдельности. Любил обеих, как одно, - крепко.

3.

- Да что ж ты такая умная, а в строю не ходишь?! Всё знает, блин! а остальные — скромно курят, не затягиваясь!
- Алёша, ты с кем?.. А, ты за компьютером. Про кого это ты?
- Да пишет тут одна... дамочка.
- Я ужин ставлю? А то — готов.
- Подожди, Наташ. Я сейчас отвечу и приду.

Django:

"Всё-таки Фредди спал и с мужиками тоже. А я — нормальный, здоровый мужик, и никогда этого не пойму! Я могу только отстраниться от этого факта — и наслаждаться Квинами в полном объёме. Мне глубоко по барабану, с кем там он якшался и в каком порядке — женщины после мужчин, или мужчины после женщин. Прекрасная музыка! - вот факт, который меня волнует!"

- Ну что, ответил?
- Да. А ты что, ещё не положила?
- Так я тебя жду. А то скажешь опять — не горячее. Садись... Удивительно: ты торопишься, когда ешь?.. Вилку не съешь, она железная.
- Интересно просто, что она ещё заумного насочиняет.
- ?..

Rediska:

"Вы не можете отстраниться. Вы можете только сказать — я отстранился."

Django:

"Могу."

Rediska:

"Не можете. Нельзя отстраниться от личности того, кого любите слушать. Можно пренебречь тем, что автор ел на завтрак перед тем, как написал песню. Но нельзя не коснуться его чувств, которые он до того испытывал. А его постель, уж простите, - это его чувства."

Django:

"По-моему, это больше мне, мужчине, подходит сводить чувства к постели. Ведь вы, женщины, так о нас думаете?"

Rediska:

"Я думаю, что именно Вы свои чувства к одной лишь постели не сводите. Но не понимаю, почему в этом вы отказываете Фредди Меркьюри. Чем он хуже вас?"

Django:

"Потому что он — би, а я — гетеро. Знаю-знаю, сейчас опять начнёте петь про любовь. Но я честно не понимаю, при каких нормальных обстоятельствах мужика может потянуть к мужику. Кроме извращённости."

Rediska:

"Вы о бомондном разврате? Безусловно, есть такая буква. Но к Меркьюри это впрямую не относится. Может, косвенно, — липли к нему эти любовники, из желания поиметь за его счёт славы и денежек... Я не верю особо в его пресловутые оргии, уж больно их стали расписывать только после его смерти. Но в целом и это не суть — были или не были. В одном интервью (с крайне печальными глазами) он говорил о том, что влюбчив, а люди зачастую этим только пользуются. Это была грусть человека, а не развратника. Если он и был развратен, то не больше нас с вами... Вам приходилось спать с женщиной исключительно из похоти?.."

Django:

"Бывало)) Правда, очень давно)... Вы о каком-то сочинённом вами Фредди говорите, это первое. Второе, вы забываете, что он — публичная личность, и его поведение — резонансно, а моё — нет. Его бисексуальность — это по-любому реклама."

Rediska:

"Так в чём проблема, что он би или что публичная личность? Вы хоть определитесь... Реклама — чёрта с два! Если он и не скрывал своих бисексуальных отношений, то только в личном кругу. «Элитном» - етить его профессор. Нигде! Ни разу! Фредди не заявил публично, что он би. Не знаю, принципиальная ли это была позиция ответственности или его личная скромность (думаю, больше второе)... Он глубоко презирал прессу и TV. И было, за что."

- Алёша, ночь уже. Закрывай — ложись.
- Сейчас, отвечу.
- Сколько можно отвечать, ответил же уже... Неужели такая интересная переписка? Бродишь по квартире со смартфоном весь вечер, только что в туалет с собой не брал...
- А ты что, ревнуешь?
- Беспокоюсь. У тебя лицо напряжено, а потом наоборот — загорается... Ты женщине пишешь?
- Наташка! Ну, не нуди. Пожалуйста... Не так, чтоб сильно интересно... Но, почему-то зацепило. - «Чёрт, не надо было говорить «зацепило» — Наташка аж вздрогнула. Нужно действительно завязывать и спать».

Django:

"Мы сильно съехали с темы. Я никогда не утверждал, что Меркьюри — недостойный человек. Умный, образованный, тактичный — перечислять можно долго. Я сказал, что хоть я и люблю его музыку (одна из моих любимейших групп!), я никогда не переживаю — не смогу переживать! — никаких чувств, связанных с любовью к мужчине."

- Всё, Натуля, дописал — ложусь. Вы мною довольны, сударыня?..
- Вполне.

На следующий день.

Rediska:

"И я возвращаюсь к тем же баранам... Человек — это цельное. Всё существует в нём вкупе. Как вы можете отстраниться? Отстраниться можно от того, что сам автор не вкладывает в песню. Что для него не значимо. Скажем, цвет носков... Да и то, при соответствующем настроении композитора, мы с вами можем получить и подобную арию)) Наше дело маленькое — слушать/не слушать, любить/не любить."

Алёшины мысли по прочтении: «Вот уж точно — к баранам. Упёртый баран ты и есть, моя милая! Доказываешь мне что-то про меня же самого, когда я сам про себя и так всё знаю. Слава богу, за сраку лет уже — было время себя изучить. Особенно то, что я мужчина... Сейчас я тебе отвечу, дорогая.»

Django:

"Я не знаю. Вроде вы и дело говорите. Но когда я вас слушаю, пардон, читаю — у меня всё равно складывается впечатление, что вы пытаетесь втиснуть в меня латентного педика. Будь вы мужчиной, и разговаривай мы не онлайн, я, как человек военный, вам обязательно дал бы в морду."

«Зачем я написал, что военный? По годам я уже больше гражданский, чем суммарно служил... Выпендриться захотел, подчеркнуть в себе мужика. Чтоб знала, с кем имеет дело, - не с писуном каким-нибудь чатовским... во дурак!»

Rediska:

"Отдельное спасибо за онлайн и за то, что я не мужчина. А я-то думаю, что всегда спасает меня от избиения?"

Django:

"Это была шутка. И написал так — был уверен, что поймёте как надо."

Rediska:

"Ок, шутка. Но вы ничего не ответили по существу."

Django:

"Разве? А, по-моему, я уже давно ответил предельно ясно. Невозможно мужчине, на 200% нормальному, примерять на себя гомосятину ни в каком виде. Даже при вашем тонком раскладе. Вам говорить об этом проще — вы женщина. Вы абстрагированы от гомосексуализма по определению)"

Rediska:

"Без проблем. Пример лесб... женской ненормальности. Ещё в юности я читала Цветаеву. (Не люблю женское творчество, но) она произвела на меня впечатление. Совсем недавно, в преклонном уже возрасте, узнала, что у неё, кроме семьи и детей была ещё какое-то время возлюбленная. И что сама Цветаева писала об этом (неточно цитирую): скучно, когда женщине нравятся только мужчины, а мужчинам — только женщины... Так вот, к чему я. Меня это не покоробило нисколько (в юности бы потрясло, но не сейчас), и не изменило к ней отношения. Я знаю стихи, я знаю человека — ту его часть от целого, что в эти стихи «попадает». В стихах нет «испорченности», значит, их нет и в человеке. Думаю, что просто любви в ней было слишком много, через край. А там, где перебор — там обязательно должен быть недостаток. Недостаток получаемой любви, что ли. Недостаток в ответе. Отсюда (возможно, я — не врач) некие ненормальные формы. Опять же, ненормальные для нас с вами: вы — гетеро, я - гетеро, - нам не понять любви к Не Тому, К Кому Надо. Но мы понимаем любовь, ибо слушаем песни и читаем стихи, и они нам нравятся.

P.S. Sorry за длинное сообщение. Не вышло кратко — не талант)

Django:

«в преклонном уже возрасте» - я ржал. Так и представил картинку: старушка и моральная сторона вопроса бисексуализма."

Rediska:

  "Так и есть)"

Kvaker (to Rediska):

"Ну, нормальным не только для: я — гетеро, ты — гетеро, мы — гетеро... Это нормально пока ещё и для природы. Детей рожать ещё никто не отменял."

Rediska (to Kvaker):

«пока ещё» - в самую точку! Как только природа (или какой-нибудь гений Имярек) изобретёт новый эффективный способ размножения, отношения мужчин и женщин превратятся в хобби."

Admin:

"Э-э, хорош оффтопить! Группа — о музыке."

Django:

"А мы о чём?)) Ля-ля-ля, ля-ля..."

Django (to Rediska):

"Ну и картинку вы нарисовали. Я предпочёл бы размножаться старым дедовским способом, через женщин."

Rediska:

"Так и я в том же автобусе! Но боюсь, подопытных не спросят."

Django:

"Вы о «гении Имярек»?."

Rediska:

"Нет, скорее о природе. Хотя и условный генный инженер — та же природа. Если эта госпожа изволит творить через его руки — то какая фиг разница?"

Admin:

"Завязывайте, говорю! Идите с этой темой в другую группу."

Rediska:

"Идём."

Django:

"Подожди, я с тобой."

Kvaker:

"И меня подождите!"

Это было давно, прошёл год - полтора. Наталья была недовольна, и Алексей перестал сидеть на этой платформе. Напоследок, правда, утайкой, как ученик вместо уроков, полистал страницу своей оппонентки — поискал фотографии. «Ого!» - нашёл, - «Мы ещё и красивы». Узнал, опять же отсюда, что есть у неё и муж, и ребёнок. Чуть взгрустнул по этому поводу, машинально огорчился. Одно дело, знать что у женщины есть мужчина в принципе, просто потому что она — женщина, и должен же кто-нибудь у неё быть. И совсем другое — знать о конкретном, реальном мужчине. С лицом и телом, с семейным диваном...
Как в своё время Ольга занимала не ту нишу, что положена была любимой женщине, так теперь и Rediska была где-то не в том центре, где находилась его Наташа. Но, если Ольга была женой — плоть с плотью, то девушка под смешным ником Редиски — далёкой, недоступной личностью. Казалось, и знаешь её преотлично — вот она вся, умная, искренняя, постоянно цепляющая. Запросто можно разговаривать. А вышел из сети — нет человека. И привычный окружающий мир бьёт как обухом. Многолетне знакомые лица резко предстают перед тобой, как будто вышли из тени: «Алёша, надо перевезти вещи на дачу»... «Хорошо, перевезу»...

Он не назвал бы это новое чувство любовью... да и влюблённостью тоже. Влюблённость больше похожа на какой-то ранний этап отношений, чем на самостоятельное чувство. Это был странный повышенный интерес к человеку. Будь этот человек мужчиной, внимание к нему не отличалось бы ничем особым. Но этот человек был женщиной, и что-то любовное неизбежно примешивалось в его мысли о ней... Как же трудно описать сферу чувств — она так не любит определений.
За это время Алексей несколько раз встречался с Квакером на разных мероприятиях. И при последней встрече тот поведал, что Rediska приедет в Москву на определённый моноспектакль. Забилось сердечко. Застучало — не заткнёшь. Не удержался Алёша, попросил Квакера купить билет и на его долю — тоже приедет... да и спектакль должен был быть интересным.

...

Он ехал по трассе. Нет светофоров, равномерная высокая скорость. Один в машине и во вселенной. И даже музыка из динамиков не нарушала это одиночество, а сливалась с ним. Он не был взбудоражен, у него было время успокоится, но он был очень счастлив. Совсем не улыбался, но чувствовал, что наполнен этим счастьем до краёв. Чуть-чуть качнёшь, - и перельётся. Не потому, что был наново влюблён... У него было четыре любимых дочери, любимая и любящая жена... и только потом эта странная мысль о женщине, которую (якобы) хорошо знал, но никогда не видел. Полное чувство, не касающееся никаким боком ни одну из его личных женщин, не касающееся его личной жизни. Озвучь это хоть одному человеку, — и сама озвучка вывернула бы всё сокровенное наизнанку. Извратила бы то внутреннее, что он не собирался ни продолжать, ни развивать, ни смоковать, размазывая тоску по сердцу как по тарелке. Если б ему фантастически предложили поменять своих женщин, свою жизнь, набранную по дням как бусинки на нитку, на это последнее чувство — он никогда бы не согласился, и оскорбился бы предложением. Настолько вес того и другого разнился. Но сейчас, в дороге, когда он был совершенно один, эта маленькая точка нечаянно застрявшего в нём чувства пульсировала. Приятно пульсировала. Органично расположившись ко всем его девочкам параллельно, как линии двойной сплошной на трассе, по которой он ехал.