Белоснежный мерцающий экран заслонял меня от всего остального мира. Иногда мне казалось, что он действовал на меня как лампа в солярии, только от такого воздействия моё лицо покрывалось тоской, а не загаром. Шёл второй час ночи, за окном кричали алкаши, где-то с лязганьем проезжал товарный поезд. Я кодил, всё было хреново. Парень, помощь которому я тогда оказывал, чуть не свалился в длительное расстройство из-за всего этого. По старой дружбе я решил доделать проект за него, пока он где-то пропивал остаток заработанных за прошлый месяц денег. Раньше мы вместе учились на философском факультете. Он забивал мне косяки, так как у меня никогда не получалось делать это аккуратно и ровно. Как сейчас помню: сидим мы в Парке Трёхсотлетия, день плавно закатывается за башню "Лахта-центра", вокруг почти никого, только редкие прогульщики собак. Во рту привкус лимонада низшей ценовой категории, потому что пить приходилось тогда много, а чего-то сладкого всё же хотелось. Мы оба смотрим на волны, которые через пару месяцев заледенеют и перестанут бегать туда-сюда. В это время он аккуратно крутит в своих пальцах продолжение нашего вечера, а у меня в голове появляется мысль о том, что неплохо было бы позвонить матери.
"Я с Лерой расстался", — произносит он, словно не мне, а в пустоту, туда, в залив. Но я знаю это, ведь Лера сама сказала мне об этом несколькими днями раннее. Дружить с теми, с кем спит Вадим, всегда казалось мне плохой идеей. Лера и с нами иногда выпивала, платила всегда за себя сама, готовила отменно, нытья от неё никогда не слышал. Однажды мы случайно столкнулись в ванной, тогда я и узнал, что у неё бёдра Афродиты, да такие, что и тройню она могла бы родить, глазом не моргнув. Мы столкнулись взглядами, было неловко. Она улыбнулась и закрыла дверь, я был готов расцеловать её за такое лёгкое решение ситуации. И не только поэтому.
"Вы же общаетесь?", — Вадима мне было жаль настолько, насколько жалко полярнику убитого браконьерами пингвина. Я разрывался между дружеским похлопыванием по плечу и сочувствующим взглядом. Применил оба.
Его вопрос означал, что мне придётся оборвать с ней все связи. Он сам так и сделал, а мне, как боевому товарищу, негоже было подставлять друга под огонь пулемёта ревности.
Вадим не знал, что, однажды, когда я провожал Леру до дома, пока её почти суженый лежал в подушку лицом после семи рюмок горячительных, произошло нечто из ряда вон. Она была слегка пьяна, я тогда не мог пить из-за сдачи крови с утра. Мы подошли к её двери, всё было хорошо, я даже на ходу стал доставать наушники, чтобы раскрутить их и послушать музыку на обратном пути. Мои губы расплывались в "Пока, спокойной ночи", как вдруг её рука скользнула к моей. Как гепард, она в секунду оказалась у моего лица, взмах ей ресниц опьянил меня сильнее абсента.
Внутри меня всё сжалось, я не на шутку перепугался. В свете окон первого этажа я увидел всю предательскую сущность человеческих чувств. Она как будто не осознавала, что это может повлечь за собой какие-то последствия.
Потом стук её каблуков по лестнице. С моих губ испарялся её яд, тихонько начинался дождь. Мне хотелось броситься за ней, забежать в лифт, прыгнуть пару раз, чтобы он остановился, и провести в нём остаток своей жизни с этой Пенелопой. Во рту было сладко, как после капельницы. Не прошло и двух минут, как я осознал весь ужас ситуации – я предал друга. Ведь я не отпрянул, не воскликнул: "Эй, что это ты делаешь?". Не проткнул себя арматуриной, торчавшей из соседней мусорки. Я просто насладился моментом.
С того вечера прошло около недели. Уже в следующую пятницу мы сидели на каменной набережной, Вадим блаженно пускал в воздух жжёное веселье. Глядя на его спокойное лицо, я решил, что он всё же примирился с расставанием. Лера писала мне пару раз, но я продолжал ненавидеть себя за то, что произошло, поэтому всячески её игнорировал. Больше всего мне не хотелось, чтобы об этом узнал Вадим.
После всё пошло по известному направлению — мы окончили университет, философы оказались внезапно никому особо не нужны. Вадим бросился играть на басе в какой-то инди-группе, я стал фотографировать всех подряд за безумные деньги. Мы виделись раз в пять дней, он постоянно был как-то измотан, плакался мне по поводу очередного своего загона. Женские имена в его рассказах менялись так часто, что я вообще удивлялся, как он успевал с ними знакомиться, целоваться и расставаться. Да у меня чай дольше заваривался, чёрт возьми.
Шли дни, ничего не менялось, ведь во взрослой жизни всё больше похоже на кусок серого пластилина, чем на пачку "Starburst". Я так и не женился, даже мать перестала меня с этим доставать. Девушки как-то мелькали, конечно, но особого желания делить с ними ванную и сковородки у меня не возникало. Нужно быть уверенным в человеке, прежде чем отдавать ему своё сердце.
Я знал "C++", потому что в школе занимался этим весьма увлечённо, даже времени на курение за гаражами и распитие дешёвой водки почти не оставалось. Конечно, позже цена огненной воды значительно поднялась, курить я бросил, как и занятия программированием.
И вот, в одну из последних недель июля, который выдался весьма паршивым на погоду и любовь, я вспоминал что угодно, но только не основы этого чудного языка. В голову лезло всё подряд: прогулы, свидания тайком от родителей; запрещённые и очень запрещённые вещи, приклеенные к столу с обратной стороны, чтобы мать никогда не узнала, что я вообще имею представление о подобном; вечера за настолками и на вписках; ночи за "Варкрафтом" и с девушками. Юность заставляла меня расплываться в улыбке влюблённого идиота.
"Там прогони всё, я не могу понять, в чём косяк", — именно так он и сказал мне.
В трёх вкладках я видел бесконечные строчки учебных кодов, которые мешались в голове с блеском глаз моей школьной любви. Настя — сейчас так уже никого не называют, но в одно время это было жутко популярно. Не желавшая никого пускать в свой внутренний мир, но охотно пускавшая во внешний. Мне удалось провести с ней вечерок-другой, обсуждая её бывших, нынешних и будущего. Под последним я подразумевал себя, но дальше крепких объятий дело не пошло. Я узнал её изнутри, и это путешествие заставило меня раз и навсегда отказаться от собственных чувств к ней.
Она была ужасна. Так всегда — когда ты влюблён, фигура твоего объекта обожаний для тебя всего лишь оболочка, а ты додумываешь остальное. Поначалу её глаза – прекрасная купель, при каждом взгляде ты окунаешься, чувствуешь себя живым, влюблённым в жизнь. Но потом ты слышишь все эти "я ему изменила, и что с того, если мне захотелось", "но я больше ничего к нему не чувствовала", "он сам виноват" — и ты уже видишь мерзкую лужу, в которой плещутся голуби, и промывают бутылки бездомные.
В глубине души послышался айфоновский гудок. В первые пять секунд я думал, что это какой-то умелец вставил звонок "Айфона" в трек "Калифорнийских перцев", но это оказался зов из мира вещей. Я попытался дотянуться до трубки, не меняя позы. Больно ударился об угол стола головой. Эх, ещё бы чуть дальше — висок, кровь, смерть. Но я всё же ответил на звонок.
— Ааааааа….
Вадим был явно слегка пьян и совсем немного грустный.
— Сань, чего делаешь?
— Ты сейчас прикалываешься?
На другом конце послышался густой смех.
— Работу твою делаю.
— Да забей ты на неё. Мне кореш сказал, этот чел кидает всех, я его и послал.
Как хорошо, что я всего два часа потратил на это дерьмо.
— Пригоняй сюда.
— Куда "сюда"?
Хм, это что, награда за мои старания? "Карма", "Будда", все дела?
— На "Крестовский" приезжай.
— Серьёзно?
— Да. Я встречу.
Ого, внезапный бонус ещё и за то, что я уже три дня не курю сигареты? Господь, ты такой душка.
На Крестовском мне приходилось бывать в качестве оборванца, рассматривающего этих грифонов на фасадах шикарных жилых комплексов и ослеплённого светом ксеноновых фар от "Поршей" и "Ролс Ройсов". Как будто я могу отказаться от тусы на Крестовском…
Вадим бросил трубку так внезапно, что мне показалось, будто это розыгрыш. Но наша дружба вряд ли допустила бы такое, даже будучи он на Ямайке или даже "в другом городе". Я закрыл код и все вкладки, музыка заливисто напомнила о себе какой-то из песен "Limp Bizkit". Пришлось одеваться и мошиться одновременно. Но уже через 10 минут (песен было несколько), мне удалось обмотаться в чёрные джинсы и чёрную ветровку. Да, я люблю чёрный. Помогает скрыть мою индивидуальность.
Как же приятно иногда кинуть подоспевшему таксисту: "Крестовский остров", а потом назвать по приезде адрес. И не потому, что я такой заправский кутила — Вадим вспомнил о том, что я еду, только где-то минут через 20 после звонка.
"Только не будь в говно, только не будь в говно…"
Я вышел из такси и увидел парня в шубе. Видимо, ему было дороже быть в образе «Типичный сутенёр», чем остаться сухим в плюсовую температуру. Почему-то мне бросились в глаза его солнцезащитные очки, хотя на улице было около половины четвёртого утра. Явно не время для того, чтобы укрыться от сжигающего солнца, особенно в этом городе. По росту и телосложению я понял, что это был явно не Вадим. Наверное, того не смогли поднять с дивана собственные размышления о будущем.
Я возник перед этим дружинником в красном свете фар уезжающего такси. На пару секунд я застыл, то ли пытался разглядеть очертания домов, то ли боялся подойти и заговорить.
Крестовский остров — край горничных в чёрном кружевном белье, поглаженных галстуков и доставки из "Гинзовских" ресторанов. Лишь вглядываясь в эти чёрные окна, я мог уже представлять, насколько блаженно там наслаждались жизнью и собственными накоплениями. Отдалённость от центра как раз давала понять, что здесь совсем не те вечеринки — здесь всё скрыто от лишних глаз, всё намного интереснее. И вот занавес приоткрылся и для меня. Надеюсь, это не "БДСМ-пати".
Парень в шубе вышел вперёд, поднял очки, взъерошил волосы и стал разминать челюсть, словно он уже три дня пребывал в жесточайшем похмелье. Я был рад, что он не собирался просто так показать свой фирменный "джеб" справа.
— С Вадимом? — голос мне показался не таким страшным, каким он был в моей голове.
— Типа того, — только в тот момент я заметил, что парень держал в руке сигариллу. От неё шёл такой тонкий дым, что в сумраке её было не разглядеть.
— Сейчас, я докурю.
Я молча кивнул, но с места почему-то не сдвинулся. Стал делать вид, что рассматриваю окрестности.
— Будешь?
Бесплатные сигариллы на Крестовском от человека в шубе и тёмных очках.
— Да не, спасибо.
"Слишком хорошо, чтобы быть правдой". Не стал растрачивать всё счастье сразу. Да и мне поскорее хотелось попасть наверх.
Не вижу смысла описывать всё, что я видел по дороге в квартиру, ибо это необходимо хотя бы раз увидеть собственными глазами. Подъезд моей новостройки, чистый и новый, всё равно никогда бы не сравнился с этой парадной. Если бы восемь лет назад мне бы пришлось пить "Блейзер" именно в таком месте, я бы расплакался от счастья. А потом от "Блейзера".
Роскошная дверь распахнулась, в мой нос дружно влетели запахи дорогих духов и коньяка, аромат чего-то жареного и слегка заметный перегар. Где-то в дальней комнате играл лёгкий "трэпачок" вперемешку с банальными басами.
Сперва мне показалось, что я попал в фотостудию. И точно, из-за угла выскочила девушка, весьма раздетая, модельной внешности и с чересчур влюблённым взглядом. Она дежурно улыбнулась, прокатилась спиной по стене, заливисто смеясь, затем исчезла в соседней комнате. Парень в шубе оглядел меня с ног до головы, опять размял челюсть и лениво бросил:
— Тебе туда, — он указал на плотно закрытую дверь из чёрного дерева. После этих слов он удалился в направлении ванной, где кто-то громко картавил. "Шоу начинается".
Вадима я обнаружил в окружении каких-то качков, он им что-то усиленно рассказывал. По сапсановской скорости его речи, я смог понять, что Вадим пил совсем чуть-чуть, скорее, он привёз сюда источник "Вселенского смысла". Вадим был алхимиком, создателем этого тайного зелья, оно лилось из его рта, глаз. Он извергал его, как Везувий, размахивая руками и мотая головой. Окружившие его ребята, почти как на картине "Запорожцы", с серьёзным видом пытались дискутировать, сладко потягивая фиолетовый кальян. Забавно, но в этой квартире в разных комнатах играла разная музыка. Как будто бы эта была площадка для нескольких вечеринок сразу, где у каждой была своя аудитория. Что же, с работы я как сто лет уволился, поэтому мог посетить каждую тематическую зону, пока меня не попросят выйти за дверь. Торопиться было некуда.
Здесь играло "Розовое вино". Это было то время, когда она ещё никого особо не запарила, поэтому мне тоже было неплохо. Я приблизился к Вадиму, он вдруг подлетел, да так, что я сквозь басы услышал хруст его коленей. Повезло, что он не уронил кальян. Для меня вечеринка только начиналась, не хотелось так быстро удалиться, унося на плече обдолбанного друга. С заметной хрипотцой он сообщил мне:
— На кухне как ты любишь.
Хорошо иметь человека, который знает тебя почти так же, как ты сам.
— Ты как, норм?
Он растянул известное слово на шестнадцать слогов как ответ, при этом пытаясь вернуть слёзы из глаз обратно в тело. Один из качков позвал его обратно, наверное, Вадим снова пытался кому-то объяснить "Критику чистого разума". Забавно, но сам Кант не так уж сложно её изложил. Просто, кто станет читать философию — можно же послушать парня с подвешенным языком, повешенным сердцем и занавешенным разумом.
Ещё трезвыми шагами я направился на кухню, в темноте в меня влетела какая-то девочка — я понял это по хрупкости её тела. Вдруг мне показалось, что мы оба попали в какое-то другое измерение. Её неловкий стон пробудил во мне желание завести семью, найти работу и перестать вспоминать о своём прошлом. Хотелось скорее вытащить её на свет. Зная, что все вокруг здесь хотя бы слегка пьяные, я приобнял её за талию и повёл на кухню. Ничего лишнего — я просто джентльмен.
На кухне было много пузатых бутылочек, но стеклянная башня ирландского цвета вдохновила меня на несколько поездок в мир изящного и быстрого опьянения. Один к трём — абсент и "Швепс". По-хорошему можно и "Блейзер" взять, правда, на тебя посмотрят, как на путешественника во времени и идиота в одном флаконе. На вкус и цвет, как говорится.
Девочка у меня в руке вдруг взмахнула волосами, пытаясь вырваться. Её локоны запутались в моих глазах, прокатились по лицу, я почувствовал привычный "Версаче Брайт Кристалл". Блондинка, глаза как океаны на географических картах, аккуратные черты лица, но явно не аристократические. Крыльев за спиной не видно, на губах что-то цвета "Доктора Пеппера". Как голубь на ниточке, она пыталась улететь от меня.
Наши радужные оболочки встретились в пелене вэйпов и голоса Юры Каплана. Её зрачки, раза в три больше моих, сожрали бы меня целиком, если бы я не отвёл взгляда на бутылку "Ксенты". Жаль, что наркоманка.
Она ловко пролетела мимо моих губ, словно пыталась начать игру, в которую я всегда с радостью ввязывался и иногда выходил победителем. Называлась она "ты никогда не затащишь меня в постель". На вечеринках меня больше интересовала атмосфера, разговоры, музыка, но если там была красавица — всё это не имело никакого смысла. Моя животная природа была мне противна, но я ничего не мог поделать — надпись на храме в Дельфах совсем не казалась мне девизом на всю жизнь.
С таким видом, как будто мне было неинтересно, что там у неё чуть ниже души, я стал аккуратно разливать Зелёного джина в две чистые рюмки, сдабривая это всё "Швепсом". Взглядом я зацепил "Блю Кюрасао" — он тоже пошёл в дело. Так лучше вниз по пищеводу течёт абсент, если ещё и ликёром смазать горлышко.
Визуализация этого процесса помогла мне выстрелить два раза, потом я налил ещё два, пробил дублетом. От таких частых стрельбищ мне иногда являлись во сне медсёстры с грустными лицами и говорили, что у меня цирроз печени. А потом сообщали, что я скоро ослепну. Какие они смешные, со своими печальными мордашками. Но всё же после таких снов я на недельку-другую прекращал.
В кухне было ещё пять человек, я стоял за стойкой, на меня почти никто не обращал внимания. Ребята сидели метрах в двух, помещение всё-таки большое. Они играли в "Я никогда не". Никогда особо не был фанатом этой забавы, потому как игра чаще всего не шла из-за стеснительных или закомплексованных.
Спустя двадцать минут разум заметно помутился, фокусировка зрения оставляла желать лучшего. Я решил залакировать тем, что пили ребята, заявившись шестым игроком где-то в районе вариантов вроде "Я никогда не занимался сексом в лифте".
Моя "Златовласка" сидела через человека справа. Она делала вид, что не замечала меня, но почему-то пьяный организм твердил мне: "Она запала, просто поверь".
Я наполнил содержимым бутылки свой бокал, и только потом мне пришла мысль посмотреть на этикетку. «Чехов».
Замечательно — эль после абсента, просто потрясающе.
Спокойно, может эти не из робкого десятка, тогда мне не придётся судорожно вспоминать расположение комнат в этой резиденции Диониса.
Парень с весьма голубоватым видом щёлкал пальцами, пытаясь вспомнить шикарный вариант. Пиджак на нём, будто из английского клуба, выдавал в нём богатенького сынка, а иссушенные пазухи — любителя "спортивных кроссовок". Я вдруг подумал, как, наверное, хорошо он разбирается в элитных…
— Я никогда не долбил спиды! — неожиданно для меня кричит он и победоносно оглядывает сидящих, как император Нерон наблюдал за горящим Римом.
Мне пришлось потянуться к бокалу. Одно время сессия сдавалась только на этих парнях, да и книжки читать получалось намного быстрее. Для творчества тоже хорошо заходило. Одним словом — кокаин для бедных. Видимо, этот парень такой дешёвой дрянью не баловался. "Депутатский", раз в месяц, наверное, ещё и отцовскую тачку берёт. На вид я бы не дал ему больше двадцати лет.
Моя красотка тоже отпила. Больше никто не притронулся. Забавно, но в этот момент она мне подмигнула. Никогда не понимал намёков, особенно от женщин и наркоманов. Чуть выше бровей пошла знакомая тяжесть — абсент обрёл силу и властвовал в районе моего лица. Возможно, в ту секунду я расплывался в улыбке пациента, которому вкалывают морфин. После этого обычно в течение нескольких часов кажется, что все проблемы — пустяки, а жизнь полна прекрасных переживаний и свершений.
Волчок закрутился. Мы — участники "Что? Где? Когда?". Посыпались вопросы о сексе. Мой стакан опустел, снова заполнился, снова опустел. Хорошо, что я успел поесть перед приходом сюда. При этом мои товарищи по счастью ничуть не отставали. Между делом я узнал, что им всем около восемнадцати лет. Хорошая нынче молодёжь. Квартира принадлежала отцу того голубоватого парня. Уехал в командировку, оставив сына-долботряса на неделю следить за хозяйством. Мама уже месяц пребывала в местах отдалённых — тоже была женщина деловая. Парень в серьёзных косяках замечен не был, поэтому доверие ему оказывалось весьма высокое. Да и по ходу игры я убедился в том, что чел был в принципе адекватный. Просто любил покутить и "попылесосить". Не мне было его судить.
С Вадимом он познакомился на футболе — где ещё в Петербурге могут столкнуться бомж-музыкант и богатенький любитель кокаина? Парня кстати звали Михаил, он был местным, обожал вставлять в свою речь "собственно" наряду с отборнейшими матами. До отношений с приличными девушками у него доходило редко — как я и думал, он обходился услугами древнейшей из индустрий. Объяснял он это тем, что женщины отличаются лишь ценником, а во всём остальном — почти никакой разницы. Про свою мать он, видимо забывал. Хорошо, что его не слышала в тот момент одна из моих хороших подруг, люто топящая за феминизм. Спорить я с ним не стал. Как говорится: «Кто платит, тот и музыку заказывает».
Кто-то переключил на "Шест" ЛСП, сердце неприлично заёрзало при воспоминаниях о том, что я делал последний раз под эту песню. Аня, время на часах — полночь. Мы намеренно заглохли посреди КАДа, на флешке были песни и получше, но переключать уже не было времени. Как и не было времени защищаться — да и кто бы мог подумать, что подобное произошло бы после простой вечерней прогулки в парке. Потом "две полоски", я совсем не хотел поднимать семью в свои девятнадцать с лишним лет. Много ругались, я почти заработал на аборт, но она не согласилась — мать сильно давила. Не знаю, зачем она вообще рассказала.
Так получилось, что я слился. "Тиндер" позволяет, при всех своих преимуществах, ещё и сохранять анонимность, а симку я потом просто заменил. Ещё одна семья осталась без отца. Хреново.
Мы играли, пока я окончательно не влюбился в эту девушку. Алкоголь организовал для моих гормонов тщательно продуманный побег, разум давно уже был на боковой, как и рамки приличия и мысли о последствиях. Меня сводил с ума её голос, стрелки на глазах, божественные глаза и шея, прекрасные шелковистые волосы с завивающимися прядями. Словно кто-то залез ко мне в голову, добрался до комнаты с надписью: "Идеальная девушка", всё в деталях запечатлел и воплотил её наяву в эту лучшую из женщин. Все мои бывшие хорошие знакомые хором ощутили небывалую зависть.
Пару раз она коснулась меня ногой под столом. Намеренно, или нет — она меня раззадорила. Почему-то мысль о том, что она может быть девушкой одного из тех качков, которых обрабатывал Вадим, не помешала мне невербально пригласить её покурить. Мой друг словно услышал меня и вмиг возник на кухне. Вадим аккуратно налил себе стаканчик "спрайта", с упоением осушил его и оглядел игроков сегодняшнего вечера.
Он посмотрел на меня. На девушку. На другую. Потом снова на меня. Я показал глазами. Он спросил глазами. Я подмигнул. Он улыбнулся. Никто этого не заметил — шёл очередной круг. Вадим исчез с кухни так же быстро, как и появился. Я стал понимать, что достиг необходимой кондиции.
Забавно, но привычная в былые времена дезориентация сменилась зрелым помутнением рассудка. Наверное, сказывался опыт. Мы вышли из квартиры, я вызвал лифт. Молчали. Лифт приехал. Я вошёл первым, как того требовал этикет. Двери закрылись.
Ехали так тихо, что я слышал, как на улице встаёт солнце. Я посмотрел на неё.
Интересно, сколько у неё было парней? Сколько цифр в этом числе?
Приехали. Вышли. Я прикурил ей. Вспомнил, что вроде как обещал себе не притрагиваться к этому дерьму. Закурил. Захотелось, чтобы в тот момент густо-густо повалил снег. Я представил, как он ложится на её волосы, остаётся на её ресницах. До этого смотрящая куда-то вдаль, она заметила, что я уставился на неё. Я резко перевёл взгляд на губы — срабатывало много раз.
— Хочешь меня? — её язычок смёл немного помады и скользнул обратно.
— Глупый вопрос, — я пытался выдать что-нибудь красивое, но "Зелёный Фей" совсем не помогал. Как обычно, "действуй по ситуации".
— Я устала… — она стала похрустывать шеей, при этом пару раз томно вздохнув. Это уже чересчур.
— А ты с кем сюда пришла? — решил я переменить тему и выведать немного полезной информации. Молодец, мозг, хороший ход.
— С подругой, справа от меня сидела, — она снова облизнула губы. Её зрачки намекнули мне, что она очень долго ждёт моего ответа, и это её слегка раздражает.
Я — Флэш. Достаю телефон, набираю Вадима.
— Я поехал.
— С Юлей?
— Да.
— Хорош.
Через сорок восемь минут я стягиваю с неё всё, что можно стянуть, бросаю её на свою кровать и просто ныряю в прохладную горную реку. Конечно, секс в пьяном состоянии — та ещё морока для парня, хотя и девушка почти ничего не чувствует. Но в ту ночь всё было иначе.
Мы как будто не существовали, вместо нас были только наши эмоции и необычайное желание быть настолько близко, насколько возможно. Мы словно наплевали на силы, существующие между атомами наших тел, и просто наслаждались молодостью. Возможно, это были и лучшие несколько раз в моей жизни, но всегда так сложно об этом говорить, ведь они все достаточно хороши. Совершенно не помню, как мы уснули, но очнулся я где-то в три часа дня.
Лучи июльского петербургского солнца, которого я не видел уже неделю, медленно бежали по Юлиному телу, обнажённому ровно настолько, чтобы подчеркнуть красоту её форм, но при этом не превращая это в порно-натюрморт. Она была прекрасна, даже когда я протрезвел. Настоящая любовь не зависит от того, как много алкоголя ты в себя влил. Сердце всё равно выкачает лишнее, а потом примется за то, чтобы тебе было хорошо.
Моя кровать была похожа на Хиросиму после бомбардировки. На настольной лампе красовался кружевной бюстгальтер, в комнате неистово пахло прошедшим. Я хотел пить, как Энди Дюфрейн хотел сбежать из Шоушенка. Хорошо, что у меня в холодильнике лежала вишнёвая "Пэпси" по акции из "Пятёрочки". Жизнь казалась сном. Когда у тебя есть, с кем просыпаться, а на карте в "Сбербанке" лежит не меньше двух тысяч рублей — всё остальное уже не так важно. В этот день я был рад, что проснулся.
Обыкновенно, я всеми силами пытался вытащить девушку на утро после того, как всё случалось. Когда я продирал глаза, облокачивался на стену, и сидя разглядывал свою ночную гостью, то в голову лезли разные мысли.
"Больше не буду пить. Интересно, а не порвался ли? Почему у неё такие бока жирные? Блин, испачкал простынь. Интересно, она учится или работает? Точно больше не буду пить". После подобных рефлексий я аккуратно вставал с постели, чтобы не пробудить «красотку», а затем некоторое время стоял у кровати. В эти моменты я, наверное, был очень похож на Майкла Майерса. И вот в своей спутнице по лёгкому ночному рестлингу я обычно видел нечто среднее между сочнейшей свиной вырезкой, Розой из "Титаника" и своей правой рукой. Тогда у меня на лице появлялось явное разочарование в собственном выборе, выражавшееся поднятым носом и мерно выходящим "Уф...". Дальше по ситуации работала одна из тактик.
Чаще всего я просто издавал в другой комнате какой-нибудь громкий звук. Я подходил к этому процессу весьма творчески — однажды Вадим оставил у меня дома свой бас. Вернее, он просто не хотел его тащить на вечеринку, поэтому скинул в углу. Вместе с "комбиком". Утро одной из дам началось с "Hysteria" и "Higher Ground". В остальные разы я просто гремел посудой, включал кофеварку, врубал радио на полную или что там обычно делают люди, когда хотят никого не разбудить. Девушка просыпалась, я подходил прямо к ней и наклонялся прямо к её лицу (это почему-то действовало лучше всего) и в довольно грубой форме сообщал, что "ей уже давно пора". Но такой способ был весьма неинтересным, и мне быстро надоедал. Приходилось придумывать что-то новое, да бы потешить собственное креативное самолюбие.
Как-то в одно утро ко мне пришёл Вадим, он тогда ездил в тур по городам вроде Казани и Краснодара. Он был весьма небрит и космат, от него за версту несло "Зелёной маркой", а на лице читалось "Мы взорвали зал". Его хозяйка тогда поселила к нему в квартиру семейку с ребёнком, которые платили на две тысячи больше, а самому Вадиму она ничего об этом не сказала. Скидка была такой убийственной, что и договор на аренду он заключать не стал. Пришлось ему тащиться ко мне. "Роуминг" вытащил из его телефона всю наличность, но для нашей дружбы было в порядке вещей ходить друг к другу "в гости по утрам". Я даже сделал ему дубликат ключа. Я тогда стоял на кухне, глядя в зеркало, и думал, как спровадить эту черноволосую бестию с четвёртым размером и шикарными щеками. Решение нашлось немедленно — Вадим посмотрел на меня. Я на него. Искра, буря, решение.
Я прилёг рядом с девчушкой, предварительно порепетировав диалог с Вадимом, и сделал вид, что сплю лучше, чем "вахтовик" после смены. Ветер колыхал занавески, где-то визжали тормоза, Вадим хрустел шеей и входил в образ. Он подал мне знак рукой, как заправский режиссёр, и мы начали нашу самодеятельность. Если вкратце: Вадим играл моего отца, который был в крайнем возмущении, ведь я снова привёл в "наш дом" очередную "шалаву". Я пытался защищать девушку, он начинал кидаться подушками и орать, словно у него в деревне горела баня. По итогу — ночная фея оскорблена и шокирована, мне почти ничего не приходится делать, а Вадим уже звонит в Лос-Анджелес и интересуется, когда там подвезут его золотистую фигурку.
В другой раз, когда такая красотка была ростом около ста шестидесяти, а вес её едва переваливал за пятьдесят килограмм, я просто брал раскладушку и аккуратно перекладывал "нимфетку" на матрас. Моему мастерству можно было бы только позавидовать, хотя алкоголь немного помогал "Спящей красавице" продолжать своё путешествие по её сознанию. Потом я просто вытаскивал всю конструкцию в подъезд, аккуратно складывал на краю одежду, бельё и туфли, и отправлялся делать свои дела. Такое происходило, когда мне было не лень выполнить все эти процедуры, да ещё и не было слишком поздно — случайно выходящие на работу соседи могли бы мне здорово помешать. Забавно, но после такого мне ни разу не звонили в дверь. Видимо, сказывался тот факт, что на площадке было около пяти дверей, а в сумраке ночи и разума сложно запомнить, в какую дверь ты заходила, уже на ходу расстёгивая кое-что у себя на спине.
Бывало, девушки уходили сами. Наверное, тоже видели моё шикарное неголливудское лицо, стены, увешанные плакатами тринадцатилетнего парня, гору не стиранного белья, и "по-английски" сливались домой. В те моменты я чувствовал некоторую горечь. Когда от тебя уходит девушка — это всегда неприятно. "Хорошо хоть не заразила ничем".
Но в тот день, как я уже сказал, всё изменилось. Я выпил бодрящей "Пепси", закусил засушенным две недели назад мясцом и вернулся в спальню. Я принял привычную оценивающую позу, и тут сердце моё дрогнуло — похоже, я влюбился. Даже с растрёпанными волосами, почти без макияжа, она казалась мне совершенством. Сам Дедал не высек бы женщины утончённее и грациознее. Даже спала она так, что хотелось написать ей 12-страничную поэму о том, как её ресницы похожи на пальмовые листья, покрытые чернилами Эдгара По. Я вспомнил всё, о чём мы говорили, пока давились "Чеховым". Вспомнил, как она смотрела на меня. Она не обычная девочка на ночь. Мне вдруг захотелось, чтобы она никогда не покидала моей квартиры.
Ох, чёрт.
В своей буйной юности влюблённость всегда приносила мне самые сильнейшие страдания. Вырывание зуба без наркоза, треснувшее колено, защемлённые железной дверью пальцы, окончание любимого сериала - всё это было просто уколом иголки по сравнению с тем, что я испытывал, когда влюблялся. Поначалу, это окрыляло — я во всех подробностях представлял наше будущее, как мы будем просто целыми днями валяться в постели, и нам ничего не будет нужно, кроме нас самих, как мы уезжаем на край света, чтобы полюбоваться океаном, как мы покупаем обои для нашей новой квартиры. Но потом всё рушилось — девушка не отвечала взаимностью. И это превращалось в самобичевание, словно я резал внутреннюю сторону своего бедра, только там находилась моя душа. К счастью, в какой-то момент эти возлияния прекратились. После очередного неудачного раза, я практически потерял способность влюбляться. Девушки стали лишь объектом минутной слабости. Вернее сказать, ночной слабости. Как часто любят говорит, у меня "как-то не случилось".
И здесь стоял я, над этой Венерой во плоти, во мне разгорался огонь. Это было так непривычно, что я резко метнулся на кухню, описал несколько неспешных кругов по комнате, встал у окна, и стал наблюдать за облаками, пытаясь разобраться в мыслях. "Вот они, белые, наползают друг на друга".
А ведь, если подумать, мы даже толком не разговаривали. Я пару раз пошутил, она рассказала мне сюжет "Превращения" Каффки. Её смех до сих пор раздавался в моей голове. Честное слово, я готов был поставить его на будильник и даже найти настоящую работу только ради того, чтобы слышать его каждое утро.
Работа. Пару лет назад я сказал матери, что бросил все эти фотографии, школьниц, желающих красивые "фоточки" в осенней листве, все эти свадьбы. Сказал, что устроился на настоящую работу — барменом в приличное место. Как-то сразу после универа, когда Вадим ещё не гонял в туры, мы решили смеха ради пройти курсы разливного искусства. Поработали потом пару месяцев вместе - да и забили. Зато, с таким обучением и опытом могли взять почти куда угодно. Но все эти пьяные кошельки и вызывали во мне желание достать из-за стойки "М60", произнести что-то вроде "Скажи привет моему маленькому дружку", а потом разнести всех и вся к чертям. Слава богу, у меня не было денег и связей, чтобы достать этот пулемёт.
Мама была очень рада, что я нашёл такую неопасную работу. Отец покинул нас, когда мне было около девяти лет. Нет, он не сбежал из семьи, как делают многие в этой стране, нет.
Работал он "опером", обожал свою работу почти так же, как собаки любят, когда им чешут животик. Не знаю, брал ли он взятки, но жили мы богато. Мама даже перестала перебиваться переводами, стала жить в своё удовольствие. Пекла там пироги, начищала до блеска окна, гоняла со мной в приставку. В один вечер папа не пришёл домой. Наверное, память сберегла меня от того, чтобы я хорошо запомнил этот день - поэтому у меня он ассоциируется только с маминой истерикой и разбитым зеркалом. Девятилетний я, заматывая мамину руку бинтом, не до конца понимал, что произошло. Конечно, потом нам выплатили около 3 миллионов рублей в виде социальной поддержки. Мама пыталась отвлечься на моё воспитание и поддержание семьи. Вышло у неё неплохо — она удачно вложилась в строительство квартиры в Петербурге, по связям выбила мне место в приличной школе, где все ходят в синеньких пиджачках и изучают помимо всего прочего латынь и астрономию. Но я так и не втянулся.
На самом деле, я не бросил фотографию. Я испытывал неподдельное удовольствие от того, что мог даже самых уродливых людей порадовать их шикарными фотками, которые они бы потом постили у себя в "социалках", радуясь жизни. Но на хлеб с маслом не хватало. Мама устроилась к тому времени в известную сеть школ иностранного языка, где ей кстати неплохо капало. Но я же гордый - денег у матери просил, только когда от голода я падал в обморок по дороге на очередную фотосессию. Нужно было искать новые источники обогащения. Как хорошо, что я про них вспомнил.
Невыносимая тревожность, вызванная резким всплеском почти забытого чувства навела меня на мысль о том, что неплохо было бы выкурить "косячок-другой". Я отошёл от окна, облака всё равно никуда не денутся. Я жил в двухкомнатной квартире в "Академ Парке". Не знаю, как маме удалось выбить это место, но всё здесь было шикарно. Даже вид из окна никогда не обламывал — озеро, счастливые гуляки, солнце словно единственное во всём городе. Благодать. Я прошёл в соседнюю комнату, вышел на балкон и осмотрелся. В других квартирах все ещё спали, любовь, наверное, сладко усыпляла их своей нежностью. Убедившись, что меня никто не видит, я вернулся в квартиру и подошёл к дряхлому пианино, доживающему свои дни в этой светлой горнице. Нет, я не собирался наигрывать "Лунную сонату" или главную тему из "Тетради смерти". Всё гораздо прозаичнее — в пианино я прятал наркоту.
Конечно, у бывалого работника органов старое фортепиано в новостройке вызовет целый набор эмоций, среди которых вряд ли будет что-то вроде: "Какого хрена оно здесь делает?". У многих русских людей вошло в привычку видеть в очередной квартире пианино. Те, у кого оно было, знают, как тяжело от него избавиться. Вот оно и доживает свои лучшие дни. Но никто не подумает открыть крышку и изучить содержимое на предмет чего-то запрещённого. Серьёзно, даже мне бы это не пришло в голову, если бы однажды, на концерте современной музыки в классической обработке, я не додумался бы до того, чтобы использовать пианино в качестве огромного ящика. Естественно, мне пришлось научиться играть некоторые простые вещи, чтобы в случае чего продемонстрировать необходимость содержания подобного инструмента в этом доме. Почему же именно пианино?
Когда я уже знал, что такое хорошо, а в особенности, что такое плохо, птичка нашептала мне идейку скорейшего обогащения. В то время у меня был всего один друг, у которого я ещё не брал в долг — я попросил у него довольно крупную сумму. Слава, так его звали, охотно согласился, ведь однажды я прикрыл его, когда он разбил отцовскую машину, а за час до этого случайно переехал их семейного пса. Тогда было столько мороки, чтобы найти точно такую же собаку, но дело не в этом. Деньги у меня были. Через известные интернет-каналы я закупил крупную партию "запрещено Роспотребнадзором". Я прекрасно знал, как на таком попадались сотни тысяч людей по всей стране, да и знакомые у меня в этой среде были. Через одного из таких я и пробил чаты в "Телеграме", через которые можно было это всё слить. Наценка была бешеная, я разобрался со своими долгами в считанные месяцы, а в холодильнике стали появляться колбаса и молоко. Когда я вышел на достаточно средний уровень, мне пришлось оборвать все контакты с людьми, которые имели хоть малейшее понятие о том, чем я предположительно зарабатываю. Никаких шуток в пьяных компаниях, никаких намёков и уж тем более никаких сделок с друзьями. Кроме Вадима, разумеется — этот парень не сдаст, даже если ему отрежут самое главное. Хотя, только тогда может и сдаст.
Клиентура в Петербурге была обширная. Я никогда не встречался ни с кем лично, всё дистанционно и через VPN, в крайних случаях — через телефон. Как-то раз в сауне мы были на чьём-то мальчишнике. Я как раз прилёг отдохнуть на какой-то из кроватей и вдруг почувствовал, как что-то ткнулось мне в бок. По счастливому стечению обстоятельств это был чей-то паспорт. Я был достаточно пьян, чтобы забыть об этом, всё-таки, мы все были знакомы, потом я бы по случаю отдал вещь её владельцу. Но документ принадлежал кому-то не из нашей "компашки". Не знаю, быстро ли "потеряшка" сделал себе новый паспорт, но на старый я успел оформить несколько сим-карт, с которых потом и делались звонки юным и не очень любителям "подудеть". Мои потребности были достаточно простенькими, поэтому подниматься выше своего обычного уровня и привлекать внимание опасных ребят я не собирался. Мне вполне хватало на оплату связи, света, кое-какую еду и одежду, плюс около двадцати лишних тысяч в месяц в кармане на всякие ненужные вещи. Закупался я преимущественно в "секондах", ведь там лежит та же дизайнерская одежда, хотя и из прошлых сезонов, да и снята может быть с трупов. Зато ценник совсем не кусается.
В какой-то момент в Северной столице стали вязать. Когда меня вызвали на дачу показаний в отношении одного из моих корешей, я от страху чуть было не поймал "БлаБлаКар" до границы с Украиной. Но всё обошлось — парень меня не сдал, ведь мы виделись-то всего раз в одной бильярдной, да и о работе тогда не говорили. На самом деле, я вообще не знал, что он этим занимался, пару раз шутил вроде, но тогда это всем было и правда смешно. Оказалось, мы с ним даже числились выпускниками одной школы, он был на класс старше. Забавно, не тому мы, видимо, научились.
Именно тогда мне пришла идея заполучить себе этакий Ящик Пандоры. Деньги у меня были — на "Авито" я отыскал шикарный инструмент, на месте проверил его на наличие соответствующей полости, даже рукой простучал. Дородная женщина "постбальзаковского возраста" смотрела на меня с удивлением.
— Будете настройку проверять?
— Зачем, я же не играть буду на нём, — вырвалось у меня случайно.
Её глаза достигли размеров шаров для пинг-понга.
— А что тогда?
— Я буду на нём музицировать! Конечно я проверю, — вывернулся я, сыграв "Собачий вальс". Женщина сразу успокоилась и пошла открывать дверь пришедшим грузчикам.
На случай обыска у меня всегда было допустимое количество, приклеенное в "зип-локе" на обратной стороне шкафа в кухне. Дальше обычно уже не ищут. В таком случае я бы отделался тремя годами, а не десятью. Лучше синица в руках — здесь это как никогда кстати.
Однажды я подумал, что могут прийти и с собакой. Тогда я быстро скинул своим "хоббитам" всё, что могло источать мерзотный аромат, а всю "синтетику" оставил себе. Так я и жил уже около полугода. Конечно, по ночам, когда от "марафонов" не получалось заснуть, в голове била мотивация, а на моём плече кто-то ворочался, пытаясь поцеловать в шею, я задумывался о том, что живу неправильно. Но это очень быстро проходило — кушать же на что-то надо.
Вспомнив про "заначку", я вернулся на кухню. Солнце звучно шлёпнуло меня по лицу. Показалось, что я услышал в соседней комнате разочарованный вздох собственной матери. Я не глядя стал водить по стенке шкафа, пока рука не набрела на что-то поистине ужасное и приводящее хаос в порядок. Я достал свёрточек от "зиплока", вернул пакет на прежнее место и пустился на поиски зажигалки. Как-то мне досталась в качестве подарка упаковка настоящих кубинских сигар. Не самого высшего качества, но парень правда привёз их с родины великого Че. Тогда я и подумал, что мне просто необходима упаковка элегантнейших длинных спичек, которые обыкновенно используют для таких дел.
И вот: я стою на балконе, испуганно озираясь, а в следующую секунду, я - успешный молодой человек, поджигающий прокаченную сигарету длиннющей, как когти Фредди Крюгера, спичкой, при этом пытаясь нащупать у себя под печенью совесть. Я на мгновение забыл о том, что представляет собой моя жизнь, а догадки о смысле и мысли о будущем улетали прочь вместе с зелёным дымом. В соседнем оконном проёме появился мой сосед Борис. Он неспешно попытался поправить своё лицо, но, увидев меня, а затем и то, чем я занимаюсь, усмехнулся и произнёс:
— "Предпочитаю замедление ускорению"?
— "Зато я делаю дело", — отозвался я.
Борис попытался вдохнуть полной грудью, но кислород задержался в его заложенном носе и ударной волной убрал куда-то вглубь квартиры. Знал ли он, что именно у меня в руках и лёгких в тот момент? Конечно, ведь рыбак рыбака — Борис был большим алкоголиком. На самом деле, умудряясь "майнить биткоины" и "таксовать" по ночам, он жил намного богаче вашего покорного слуги. Не знаю, где он брал деньги, но всё-таки имел подписку на "Brazzers", несколько бутылок хорошего бурбона и коллекцию фигурок из "Звёздных войн". Большой хикка (может он и общался с пьяницами по ночам в своей машине), из "мамкиного сыночка" он в какой-то момент обратился в мохнатого любителя закинуть за воротник и покормить змею. Порой, я подозревал, что он тоже приторговывает чем-то, но убедиться в этом мне так и не удалось, хотя я бывал у него дома раз в несколько дней. Борис стучался в мою дверь, когда девушка уже уходила, сам-то он таким не грешил, а спустя двадцать минут мы уже сидели у него на диване, жевали пиццу, пили холодную "Балтику" и пытались вырубить друг друга в "Mortal Kombat". В такие моменты я словно целиком возвращался в школьные времена, разве что секс у меня теперь уже был. Пил он изрядно — я постоянно видел у него на полу у кровати пустые бутылки, его самого я никогда не встречал без лёгкого "перегарца", но он не буянил. Однажды правда мы подрались из-за того, что я обозвал его "сраным девственником". Потом я долго извинялся — обидел такого классного парня. Всегда занимал мне денег, если было, много раз выручал, если мне нужно было "догнаться". Когда Вадим был в туре или спал после "марафонов", Борис охотно его подменял. Мы сидели перед телевизором, глушили колу с водкой в правильных пропорциях, наблюдая за тем, как какой-нибудь еврей-кулинар жарит стейки. Мои страдания по поводу и без сразу проходили, хотя мы даже и словом почти не перекидывались. Он не был большим любителем поговорить — ему больше нравилось заливать "горячительное", чем изливать свои проблемы и мнение. Не скажу, что мы были лучшими друзьями, но я всегда считал его хорошим человеком.
Я почти "дочитал" этот злосчастный "папирус", по телу уже вовсю хлестала лёгкость, как вдруг из квартиры послышались звуки пианино.
О мой бог, а закрыл ли я крышку?
Я вбежал в комнату и обомлел. Она, обнажённая, с грацией одинокого лебедя в осеннем озере, методично выстукивала из древнего инструмента чудеснейшие звуки. Она не замечала меня, смотрела в окно и любовалась солнцем, но совсем при этом не сбивалась. Я постоял несколько секунд, пытаясь найти ответ на вопрос: "Что это за песня?"
Она, словно пыталась помочь мне, стала устало тянуть:
— But I’m a creep...
Забавно, никогда не слышал эту песню в подобном исполнении. Мне стало казаться, что Том Йорк пел именно о ней, но не о её внешности, а о том, что скрыто за этими от "марафона" глазами. Как будто ей и правда было не место в этом мире, слишком уж она была не похожа на остальных.
Играла она ровно и без фальши, как и те многие, что в детстве отходили в музыкальную школу по завету родителей. При этом она немного кривила лицо в некоторых моментах — так эти ребята тоже делают. Я чувствовал, как она отдаётся каждому аккорду, как свежесть от её сердца устремляется в ноты. Внутри себя она боролась с привитой за многие годы техникой и страстью звукоизвлечения. Ей хотелось раздеться полностью.
Её растрёпанные кудри цвета "Чуда с ванилью" были продолжением солнечных лучей, летящих из спальни. Я смотрел на неё и не мог даже начать анализировать нашу ситуацию — Юля выбивала из колеи, о ней никогда нельзя было бы написать небольшое эссе "Человек, которого я знаю". Спустя пару предложений начнёшь путаться в показаниях, а потом и вовсе заплачешь от того, что не можешь собрать все куски воедино. Точно не из этого мира. Может быть, ангелы сошли на землю, да бы известить людей о начале Апокалипсиса? Но, пока команды от начальства нет, они решили слегка "потусоваться". Пройтись по кабакам, лавчонкам и полисам, что скоро исчезнут навсегда, насладиться плотскими радостями. И вот одна из них здесь, со мной, я ухватил за незримое крылышко, подрезал, а теперь думаю, что с ней делать. Стонала она тогда и правда божественно.
Она тряхнула головой, волосы разлетелись в разные стороны, как огни фейерверка. За один скачок Юля оказалась около меня и тихо, чтобы даже ложки на кухне не услышали, произнесла:
— Я пошла, хорошо?
Ребёнок не расстроился бы так же, если бы у него отняли конфетку.
...
Я шёл по тропинке Парка Трёхсотлетия. Был уже декабрь — вчерашний долгожданный снег превратился в унылую слякоть, но во тьме позднего вечера она была безумно холодной. Часть этой сырости проникла в мою обувь - я ощутил холодящий ужас. Было около одиннадцати вечера. Я взял такси, хотелось отвлечься — посмотреть на чёрную воду, на огни далёкого Петербурга. Они проглядывались сквозь ветки деревьев, и я сразу вспомнил, как блестели Юлины глаза, когда она оделась после нашей первой ночи. Не прошло и минуты, как она уже цокала каблучками по лестнице - я был ошеломлён и не успел её остановить. И вот, шагая по мёрзлой слякоти, я прокручивал всю эту историю в голове, надеясь, что это мне поможет.
"Зачем я нужен был тогда"?
...
Через неделю после Юли, Вадим снова кинул мне маячок на тот же адрес. Я вылетел быстрее, чем пуля из "Barrett M82". Стража в шубе на этот раз не оказалось — по словам голубоватого мажора, на футболе он разбил себе и кому-то ещё лицо, что значительно помешало его носу иметь правильную форму, а голове - идеально функционировать. Полагался отдых в учреждениях с белыми стеночками и мягкими подушечками.
Вадим в этот раз был просто пьяный и блаженно потягивал кальян на кухне. Я присоединился, взял чей-то початый стакан с субстанцией, напоминающей эль, и начался наш типичный с Вадимом "разговор":
— Много пил?
— Две, потом ещё две, вот сейчас ещё две хочу.
— Как "пацаны"?
— У нас перерыв. На следующей неделе альбом хотим начать писать.
— А сам как?
— Лера звонила. Хочет увидеться.
— Когда?
— Сегодня хотела.
— Так чего же ты не пошёл?
— Не знаю.
— Эх ты....
— Пусть думает, что я её забыл...
Вадим попытался сдержать слезу, но она предательски скатилась чуть ли не ему в рюмку с текилой.
— Юлю не видел?
— Не-а. Её вроде нет сегодня. Подруга её тут. С каре такая.
— Где она?
— В спальне. Ты только аккуратнее — она "шлюхастая" какая-то.
— Я постараюсь.
В тот день я сдал кучу разных анализов - думаю, подробности будут лишними. Так что мне не хотелось заработать пункт "положительный" в свою таблицу рекордов. Подруга, подруга... Совсем не помню. Хорошо хоть с каре — мне они никогда не нравились. Будет проще не отвлекаться на её чары.
Я "просочился" в спальню, которую нашёл только со второго раза. В темноте можно было едва различить распластавшуюся особу в количестве одной штуки, а сама комната наполнялась объятиями "Africa" группы "Toto". Мне очень хотелось не потерять последнюю ниточку от девушки, в которую я так безрассудно "втрескался", поэтому я присел на кровать, думая, как бы начать разговор. Тело на постели зашевелилось, нежно взяло меня за руку и стало целиком подниматься до уровня моего лица. Я чувствовал её прокуренное дыхание даже ногтями на ногах. Если бы не несколько "шотов", опрокинутых с Борисом за победу "Team Liquid" на "International 2017", я бы отбросил её обратно на кровать, но тут я не смог устоять. Её солоноватые губы стали говорить со мной без слов, одной рукой она обхватила мою голову и стала водить по волосам. А вот другая неспешно двигалась к месту проведения операции "Буря в пустыне". Я вспомнил, что пришёл за информацией. Старый приём с языком — девочка сразу перестаёт тебя целовать.
— Где Юля? — не хватало яркой лампы в глаза и пощёчины.
— Эй, ты чего?
— Я говорю, подруга твоя где?
— Юлька?... Да дома она.
— А чего она не пришла?
"Суккуб" с каре резко проникла в мой рот, поэтому говорить стало более чем затруднительно. Я обычно никогда не упускаю возможность не упустить возможность, поэтому я пытался наслаждаться и песней, и попытками этой "глитч-девочки" поведать мне все свои венерические секреты. Когда она коснулась "Философского камня", я схватил её за руку, развернул, повалил на кровать и навис сверху. Ей показалось, что я собираюсь её взять. Мне показалось, что эта песня — лучшая на Земле. Как будто только из-за неё я стал целоваться с этой "демонессой".
— Почему Юля не пришла?
— Снимешь с меня...скажу, — даже в темноте я увидел, как ядовито она улыбнулась.
Обычно, меня не надо просить дважды кого-нибудь раздеть, но тут я замешкался. Зачем мне это нужно? Я ведь совсем не за тем сюда пришёл. Да и вдруг зайдёт кто-нибудь... Не меняя положения тела, я правой рукой дотянулся до её ноги и одним движением сдёрнул с неё тонкий носок.
— Говори давай.
— Да спит она. После "марафона".
— Телефон есть её у тебя?
— Слушай. Зачем тебе она?
Любить. Вместе просыпаться. Никогда не отпускать. Гладить её волосы до самой смерти. Слушать её голос вместо любимой музыки. Жить.
— Номер есть её? — я зачем-то легонько ударил ей по груди, она даже обрадовалась. Плохой из меня получился бы нацист.
— Уверен, что она тебе нужна? — я услышал шелест дождевых лесов. От дамы пахло хорошим шампунем, да и её "вездесующие" руки приносили мне небывалое удовольствие. Я не устоял.
Через полтора часа я мчался в такси с ощущением небольшой приятной опустошённости значительно ниже сердца и с Юлиным адресом в телефоне. Она жила на другом конце Петербурга — где-то в районе Улицы Дыбенко. Благо, от меня это было не так далеко. "Да и думаю, она не будет против переехать ко мне. Не очень хочется ездить к ней каждый раз, когда я захочу с ней увидеться".
В подъезд к ней меня пустила какая-то старушка, уже на лестнице я спешно набирал номер. В глухом треске советского подъезда я услышал раздражённое: "Ааааа, кто это..."
— Можно к тебе?
— Нет.
Молчание. Раз. Два.
— Ты вообще кто?
— Не помнишь меня?
Молчание. Недовольный стон. Три. Четыре.
— Не помню.
— На прошлой неделе у меня Creep играла.
Молчание. Шуршание. Пять. Шесть.
— Зачем ты приехал?
— Хотел тебя увидеть.
Семь. Восемь.
— Зачем?
— По-моему, я тебя люблю.
Девять. Десять. Сейчас или никогда.
— Переспали один раз — и ты уже меня любишь? Совсем что ли ох...
Перебор. Я стучусь в дверь, сбрасываю звонок на телефоне. За стеной слышны торопливые обиженные шаги. Прильнули к глазку.
— Я тебя не пущу.
Не шелохнувшись, жду.
— Уходи, сказала же.
Перебираю в голове все песни с названиями в честь девушек.
— Слушай, я ведь правда не открою.
"Аманда", "Мария", ещё одна "Мария", "Лейла", "Полли", "Билли Джин", "Роксана"...
— Я сейчас ментов вызову, уходи.
Я пьяный, но чист. Так что: "Хэй Джуд", "Леди Джейн", ещё одна "Аманда", "Анастасия"...
Дверь скрипит. Я вижу её совсем другой — истощённая, злая, глаза полны ненависти, смотрят на меня.
— Зачем, блин, пришёл сюда?
Подхожу ближе, одновременно ставлю ногу между косяком и дверью.
— Ты под кислотой что ли, чего молчишь?
Заталкиваю её в квартиру, дверь захлопывается за нами. Я не думаю о том, что в доме может быть кто-то ещё, тащу её в ближайшую комнату, где есть плоское и мягкое. В грязных ботинках я заваливаю её на кровать. Она не кричит, пытается сопротивляться, но настолько вяло, что я понимаю, насколько я хорош. Либо насколько я пьян. Перед выходом мы с Вадимом опрокинули ещё по три текилы без соли и лимона. И без "запивона". И без перерыва.
Тогда я почти не насладился моментом — я как будто пил огуречный рассол после очередной попойки. Иногда ты спишь с кем-то только потому, что тебе это нужно — иначе организм подумает, что твоя "любовь" недостаточно крепка, и вообще ты думаешь о ней только потому, что она когда-то сказала тебе, что ты шикарный и лучше всех рисуешь комиксы и целуешься. Шутка, конечно, любовь совсем не об этом.
Юля была совсем не в восторге, но и не вырывалась. Просто ждала, пока я закончу. Я откинулся на кровати, в мечтах закурил и пустил дым прямо ей в лицо. Она покрылась заметным румянцем, синяки под глазами выглядели не такими ужасающими.
— Слушай, так нельзя.
Я посмотрел на неё с выражением "Да ладно?".
— Мне пятнадцать.
Ага, значит твоей подруге тоже. Шикарная ночь.
Я понял, что она пыталась меня навсегда прогнать. Если бы это был мой первый раз, я бы даже испугался Я просыпался в поту около недели каждый день, пока, однажды вечером, Вадим, блаженно отпив сидра, не изрёк следующее:
— Если никто не знает, то пофиг. А если и знают — то тоже пофиг.
Как-то у меня случилось подобное лет в девятнадцать, и я всю ночь штудировал "134 статью Уголовного кодекса".
Поэтому меня этим бредом было не провести. Любой парень с комплексами может найти себе такую Лолиту, спокойно заманить её иллюзией зрелости и богатства, а потом уже решать, что ему с ней делать дальше. Такие случаи я позже встречал чуть ли не каждые несколько месяцев. Мир остаётся прежним.
— Мне пофиг. Я люблю тебя, — наверное, я был похож на идиота в тот момент.
Я видел её второй раз в жизни. Но мне хватило услышать, как она играет на пианино, как она дышит мне в ухо от изнеможения, и как она прекрасно смеётся. Ни одна из моих бывших не могла даже и этого.
Мы сидели на кровати, раздетые только в нужных местах, на улице едва-едва поднималась жёлтая звезда. Вдруг в прихожей заскрежетал замок. Вот тут мне стало действительно страшно.
...
Огни "Лахта-центра" растворялись в неясном тумане, преображая окружающую местность настолько, что мне казалось, будто я перешёл границу времён. От входа в парк до берега нужно было идти минут семь, сквозь слякоть это превращалось в десять. За этот вечер я четыре раза набрал Вадима — он не взял трубку. "Вконтакте" он был онлайн часов шесть назад. Я не беспокоился — он часто пропадал отовсюду, особенно, если "экспериментировал" или записывал альбом. Ему нужна была полная социальная изоляция. Никаких вечеринок, друзей, девушек — только творчество. Я мог его понять — выпускники философских факультетов все не от мира сего. Даже если попали туда случайно.
Я вышел на освещённый променад — ветер хлестал по пустому пространству, свободному от гуляющих. В такие мгновения я почему-то меньше ощущал себя одиноким. Парадоксально. Я решил спуститься к воде, благо песок замёрз и больше не лез в ботинки. Я посмотрел на небо. Звёзды провожали меня в никуда.
...
Я стал частенько видеть её в своей квартире. Она всегда была после "бега", с каждым днём ей становилось всё хуже и хуже. Мы спали, "в кроссовках" она "работала" прекрасно, но я стал чувствовать, что это уже не просто секс. Что-то древнее пробудилось во мне. Я стал накрывать её, когда во сне она роняла одеяло, готовил ей завтрак, стал называть ласковыми именами, забирал её с вечеринок.
Юля любила животных. Когда-то у неё была собачка. Несчастный случай с машиной на улице заставил маленькую девочку плакать целых четыре часа без перерыва. С тех пор она боялась заводить себе питомцев. Но на улице она всегда визжала как сумасшедшая при виде собаки, подбегала к ней и "няшила" её, пока хозяин не почувствует себя явно лишним.
Она прекрасно играла на пианино. Кроме "Creep" она могла сыграть почти весь репертуар британской альтернативы, да и известные вещи тоже давались ей прекрасно. Иногда она оставалась у меня, когда я работал из дома или фотографировал кого-то на выезде. Какое же это удовольствие: входить в квартиру под звуки клавишного спокойствия.
Юля неплохо готовила. Она пекла блинчики, стыдно признаться, лучше моей матери, каким-то образом угадала, какую я люблю яичницу. Типичные холостяцкие блюда у неё получались намного лучше, чем у меня, а несколько раз она даже испекла "шарлотку" в духовке, которую я обычно использовал, чтобы сушить мясо. Но при этом это была не забота обо мне, чтобы я был накормлен — она как будто получала от этого удовольствие. В проявлениях любви она была очень странной — словно я так и не заслужил от неё приятного слова или какой-нибудь ласки. В сексе она будто тоже старалась только для себя, но, тем не менее, мне перепадал большой кусок этого "лимонного пирога". Я был влюблён, она была со мной, когда я хотел (ну почти) — большего мне и желать не хотелось. Я так соскучился по этому тёплому чувству, что был готов терпеть всё что угодно.
Кроме того, она много читала и хорошо разбиралась в искусстве и философии — "в кроссовках" она обошла целую кучу книг и фильмов, часть из которых были документальными. Наконец-то у меня появился человек, с которым я мог бы обсудить Античность и подобные вещи - обыкновенно дамы не видели дальше Платона и Аристотеля. Да и везло, если этих знали.
С семьёй Юле очень не повезло — отец ушёл от них чуть ли не сразу же, мать запила, девочку скинули бабушке. Именно с ней я почти встретился в один из дней. К счастью, мне удалось спрятаться в шкафу и затем незаметно выбраться через коридор. Тем не менее, Юля часто была свидетельницей маминых истерик и сцен с её попытками найти себе нового мужа. Всё это летело на бедную девочку. Да и бабушка была у них не робкого десятка — "яблоко от яблони", как говорится.
Лет в 14 ей дали "примерить новую спортивную обувку". Ей понравилось — всем нравится. Поначалу она баловалась — брала на вечеринки раз в три месяца, ещё на Новый год, на каникулах. Но позже, когда отец внезапно стал платить алименты, деньги посыпались на неё рекой. "Белой, рассыпчатой Миссисипи". Бабушка не следила совсем, маме было не до того — Юля была предоставлена самой себе. Так и начался её путь в мир синтетических наркотиков, где она и встретила меня.
Она не могла прожить и нескольких дней, если "не втягивала" очередной разок. Мне встречались разные ребята, но к ним я не испытывал никакой жалости — парни просто платили мне за еду и пиво в моём холодильнике. Да и я редко видел их лично. Цифры и буквы их "ников" в "чатах" и на сайтах — вот и всё, что всплывало в памяти. Конечно, "по долгу службы" мне приходилось с ними сталкиваться. Но я не ощущал какой-то ответственности. В конце концов, я всего лишь малое звено этой системы.
Но вот с Юлей было по-другому. Я видел своими собственными глазами, как "спиды" убивали её. Она старела на глазах, хотя я был знаком с ней около месяца. Перепады настроений были неистовыми, "цикл" жил своей собственной жизнью, а иногда она просто внезапно вырубалась. Мне было насрать на этих уродов, которые долбят это на вечеринках, потом переходят на что-то "потяжелее" и заканчивают, захлебнувшись своими "проблемами" в буквальном смысле. Мне было всё равно на тех, кто прожигает на этом свою жизнь. Мне не было дела до тех, кто помирает от "передоза", снося "диллерам" свои последние деньги. Но была она — та, которая волновала меня. Которая делала меня счастливым лишь своими рассказами о французском классическом театре, блинчиками с рожицами и поцелуями, приветствовавшими меня утром вместе с первыми лучами солнца. Ты можешь переспать с сотней девушек, но если ты уж влюбился в одну из них — оторваться будет почти невозможно. Так казалось, по крайней мере, мне.
Был август. "Лето" в Петербурге рискнуло показаться где-то двумя неделями в июне и почти двадцатью днями в июле. Третий месяц "лета" был совсем плох — дождь и серое небо были постоянными элементами пейзажа за окном. Я почти не выезжал на съёмки, зато вот другая "отрасль" била ключом. Поэтому я занимался логистикой и маркетингом, не выходя из дома. Вместо музыки у меня были уведомления от мобильного банка, а вместо одеяла я укрывался собственной любовью к Юле. Она бывала у меня почти каждый день.
Третьего дня она не брала трубку. Совсем. Я помчался к одному из её друзей — как раз вовремя. Я застал её в самом ужасном состоянии, недалеко было и до "передоза". Какой-то из её знакомых идиотов умудрился её "сдолбить" так, чтобы "сношать" её "аки кавалер". Я не стал ввязываться в перепалку, тем более, что это мало бы помогло. Взяв Юлю в охапку, я потащил её домой. Она лежала на плече смирно, но маты летели в меня со всех сторон как из вертолётных пулемётов. Её друзья-дебилы пытались меня остановить, но они были слишком пьяные, чтобы попасть по моему лицу своими кулаками. Я положил её на переднее сиденье, ей было совсем хреново. Похоже, кто-то её ещё и накурил. Говорить она не могла, только что-то мычала, её трясло. Я знал, что везти в больницу её был совсем не вариант — с этим делом в дальнейшем намного хуже, полиция, да и ей даже 16 нет. У меня были все необходимые знания для того, чтобы она не увидела "свет в конце тоннеля" раньше времени.
Дома я отпоил её чаем, дал выпить угля, "прополоскал" её, потом укутал в одеяло и положил к себе на коленки. Постепенно дрожь прошла, температура тоже спала. Я включил все части "Гарри Поттера" подряд — почему-то эта вещь меня всегда успокаивала, и мы лежали перед телевизором, уставившись в экран. Мы оба ждали, пока её отпустит. Именно в тот момент, когда я увидел её остекленевший взгляд, эти лица её "дружков", совершенно "забивших болт" на то, что с ней могло бы случиться — именно тогда я понял, что мне не всё равно. Раньше это были какие-то случайные мысли, летающие в пространстве моего разума, иногда попадающие на главный экран. Дождь стучал в окно, проверяя, живы ли мы. Я отмахивался, мол, всё хорошо. Вид самого богатого подростка Великобритании, впоследствии сыгравшего труп в фильме 2016 года, почему-то внушал мне уверенность в том, что эта чёрная полоса скоро закончится.
Юля уснула к середине "Тайной комнаты". Я услышал, как она посапывает, как тяжело вздыхает во сне, как что-то шепчет, но было не разобрать. Я уложил её у стенки, убавил звук у телевизора и уставился на разразившийся водяной поток. В ту ночь я так и не уснул — на меня напали чувства.
Человек — забавное существо. Он может решить чужую проблему в два счёта, но когда подобное случается с ним — он беспомощен как котёнок, выброшенный с моста в реку. Любовь, прежде греющая меня, стала царапать и чихать прямо мне в лицо.
На выходные мы поехали в Москву. Юля никогда там не была, я внимательно следил, чтобы она нигде не хватанула чего-нибудь. Я решил ради забавы сводить её в "Третьяковку", а ведь прекрасно знал, что она фанатка "Русского музея". Но там мы провели около четырёх часов - довольно большой срок для посещения картинной галереи. Рассматривая Шишкина и Верещагина, Юля как будто была обычной девушкой, обучавшейся в университете на бюджете, подрабатывавшей баристой после занятий и мечтающей уехать жить в Париж. Я видел в её глазах привычный блеск, только теперь он не был "спонсирован" "предприятиями по производству хлебобулочных изделий". Мы мило кушали в "Макдональдсе", гуляли по вечерней Красной площади, даже скатались на экскурсию по городу. Когда мы сидели на площади Маяковского, она положила мне голову на плечо и замурлыкала. Я был счастлив. Хотелось сидеть на этой скамейке всю жизнь. Только с ней, и проживать это мгновение раз за разом.
Забавно, но при всей своей любви к прошлому, мы оба тащились от комплекса "Москва-Сити". Мы просидели у подножия этих гигантских светящихся колоссов около часа или двух, пока в глазах у нас не начало рябить от великолепия этих шедевров современной архитектуры. Выплывшие когда-то из темноты глыбы, всех форм и оттенков синего, они возвышались над человеческими страстями и мечтами, давали надежду, наставляли. Это был российский "Стоунхендж". Не знаю почему, но меня всегда больше сводили с ума творения человека, чем природные изыски.
Пока я был там, я думал о том, каково живётся богачам в квартирах, там, наверху. Наверное, каждый из них, просыпаясь утром, думает о собственном величии, чуть ли не в зад себя сам целует.
Юля завороженно наблюдала за бегущими туда-сюда огоньками. Кроме нас на площадке почему-то никого не было. Будто она была построена специально для нас. Как и все эти небоскрёбы. Как и весь мир. Да, наверное, так оно и было - весь мир был создан лишь для нас двоих.
....
Я стоял на берегу Финского залива. Последний человек на Земле. Вода не шелестела, уже успела покрыться холодной коркой. Я спутал со звездой летящий самолёт. Где-то там, под "ЗСД", ложились спать люди, мечтавшие убить себя или обрести любовь на всю жизнь, что в сущности было одним и тем же.
Ветер дул сильно, но всё же я снял шапку. Мои нестриженые "патлы" пропускали сквозь себя всю свежесть уходящего дня. Мне на секунду стало невообразимо хорошо. Но мысли в голове вернули осознание того, что произошло. Я надел шапку, зашагал обратно по направлению к променаду. Песок со снегом отдавались хрустом костей на поле боя. Сидеть на камне было холодно, к счастью, я взял с собой плед. Термос с переслащенным чаем чуть слышно скрипнул, горячая влага полилась прямиком в лёгкие. Я вспоминал.
...
— Какого хрена?
Я стоял посреди комнаты. Шёл конец августа. Вадим куда-то снова делся, Боря тоже пропал, хотя его машина стояла во дворе. После того, как мы приехали из Москвы, Юля как будто засияла. Мы стали проводить больше времени вместе, несколько дней мы совсем не расставались. Она хорошела на глазах — спала как все нормальные люди, не тряслась под неясный "трэпачок" ночи напролёт. Я заметил, что тоже стал проводить время интереснее: половина Петербурга для меня до той поры была неизведанным краем. Мы стали ходить в бары, коими славится этот прекрасный город-герой, бывали и в кино, и на всяких выставках. Мы даже на лошадях умудрились покататься. Лето тянулось замечательно. Юля понемногу стала ко мне привыкать, но ласковых слов я от неё по-прежнему не слышал. Получалась очень дорогая "френдзона", если бы я сам не получал от этого удовольствие. Мои чувства ничуть не ослабевали, и я был рад, что всё шло своим чередом.
До того самого момента. Это точно была суббота. Я проснулся после одного из баров. Голова не раскалывалась, но шалила. Я потянулся обнять Юлю. Но её не было. Она ни разу не сбегала утром. Я пошарил по шкафам — может она решила сыграть со мной шутку. Я пребывал в полном неведении, пока не обнаружил на зеркале в прихожей "стикер". Я отказывался верить в происходящее.
"Прости".
Осознание пришло спустя... раз, два, три...
Я метнулся к пианино, сорвал крышку. Пусто.
Закрыл её. Снова открыл.
Ничего не появилось.
Было даже странно думать, что это сработает.
— Какого хрена?
Я летел по утреннему Петербургу, машина скреблась по асфальту, высекая искры. Дождь так и не перестал идти, начиная с прошлой недели, в каждой капле на стекле я слышал это её "Прости". Я слышал его и в каждом гудке, который мне бросали вслед водители. Порой я терял контроль и ехал где-то 30-40 километров в час по автостраде. Взгляд мой утыкался в горизонт, удивительно, что я ни в кого не врезался. Я совершенно не знал, куда ехать. Я просто наматывал круги по "КАДу", надеясь, что мне в голову придёт мысль о том, где её искать.
Мне было почти всё равно, что она сбежала с тем, что обеспечило бы нас обоих ещё месяцев на семь. Небольшая обида по этому поводу всё же качалась в моём мозгу. Но больше всего мне хотелось найти её. Потому что она явно забрала это не для продажи. Может быть, часть. Она не смогла пережить "синдром отмены". Вернее, я недоглядел — откуда же я знал, что она сорвётся. Мы были так близки, даже сделали совместную фотку и поставили её на столе в рамочку. Она стала улыбаться мне в ответ, делала мне массаж перед сном. И тут вдруг: "Прости".
Я "втопил" так, что спидометр не ожидал и не сразу показал "130". Надо взять себя в руки.
Куда она могла податься? Точно не домой. Точно не к матери. Хм. Может проверить её "друзей-долботрясов"?
У меня был номер той "девочки с каре". Я притормозил на крайней правой полосе, боясь, что от избытка эмоций я мне заслонит глаза, и я влечу в "отбойник". Почему я сразу не догадался ей позвонить? Нервы. Шок. Гудки казались более изматывающими, чем просмотр фильма "Список Шиндлера".
— О, это ты?
— Быстро скажи мне где Юля.
— А...я думала ты мне звонишь. Не знаю я.
— Когда ты её видела последний раз?
— Да давно не видела. Она же с тобой всё.
Я сбросил трубку, чуть не швырнул телефон в лобовое стекло. Какого хрена?
Дождь пошёл стеной. Я закрылся руками, боясь зарыдать. С другой стороны, "под дождём никто не увидит твои слёзы". Я посмотрел список звонков.
Борис, Вадим, Юля, Каре.
Напротив каждого цифры, сколько раз я им звонил.
1-9-9-1.
Стоп. Год выхода "Nevermind" и смерти Фредди Меркьюри? Не может быть.
Дождь стал красным. Кровь полилась на мою машину. Я выключил дворники.
...
Я ждал её в кафешке. Это был декабрь, повсюду бесновался Новый год. Люди делали вид, что этот временной рубеж способен изменить их жизнь, вешали на ёлки свои завышенные ожидания, а потом расстраивались, что ничего не получалось само собой. Чудес не бывает. Мы создаём счастье своими руками. Печальная правда.
Где-то в октябре Юля пошла на поправку. Она стала снова ходить в зал - раньше занималась художественной гимнастикой, но бросила понятно из-за чего. Постепенно я понял, что она влюбляется. Она стала звонить по ночам, иногда приезжала прямо без предупреждения, стала называть меня по имени намного чаще, чем раньше. Стирала мою одежду, оставляла милые записочки, чтобы я их прочитал, пока бреюсь или чищу зубы. Стала говорить о том, куда мы поедем на Новый год. Как-то я спал сном мёртвого младенца, и она разбудила меня так, словно на нас сыпались атомные бомбы.
— Хочешь я к тебе перееду?
Она бывала у меня часто, но всё же не жила. И только когда её зубная щётка появилась в стаканчике, а в моём шкафу стало чуть меньше половины только моей одежды - я ощутил всю уродливость своей души. Я стал гаснуть.
Я изменил её. Я сделал её лучше. Может быть, даже спас жизнь. Выжал из себя всё, чтобы она была счастлива - после того раза я вытаскивал её с вечеринок, чтобы она не долбила, следил за ней везде, заботился. Но когда она стала самой собой, без этих "недококаиновых" глаз и безумной энергетики в постели — я стал охладевать. Когда она перестала пропадать на несколько дней, а потом звонила бы мне из какой-нибудь дыры - я начал тлеть, как свеча. Интересно, как устроены человеческие чувства — нам нравится то, что нам недоступно или даже запрещено. Что-то несовершенное.
И когда я увидел её в душе, свежую, неиспорченную "химией", а потом на кухне, мирно и заботливо накрывающую на стол, напевающую "Let’s go sunning" — я вдруг почувствовал, что больше не люблю её. Как будто я сделал всё, что мог, сотворил её из пепла, как Господь Бог. Я был похож на альпиниста, который, забравшись на вершину, больше ничего не хочет, кроме как спуститься вниз. Я был собакой, догнавшей собственный хвост.
Я так и не понял, что я в ней полюбил. Но мне больше не хотелось просыпаться с ней. Мне хотелось просыпаться одному. Как будто я целиком выжал апельсин в стакан. Я понял, что нужно было это прекратить, пока мы оба не наломали дров. Пока у нас осталось что-то хорошее. Возможно, я прикрывался этими оправданиями, чтобы не казаться мразью хотя бы самому себе. Я хотел покончить с этим как можно скорее.
Я был Леонардо да Винчи, сотворившим один шедевр, и перешёл к следующему, но при этом я не знал: а хочу ли я?. Мне хотелось перестать писать картины на какое-то время. Я увидел её в дверях кафешки. Она поймала мой взгляд и положила его прямо к себе в сердце. Мне стало безумно больно.
Расставаться всегда тяжело. Насколько хороши были отношения в самом начале — такими же ужасными они окажутся в тот момент, когда придётся обрубить все концы.
Хуже, конечно же, тому, кого бросают — это похоже на праздничный торт, из которого внезапно вылетает боксёрская перчатка с иголками. И тебе в лицо. Ни с того ни с сего твои надежды и мечты обрушиваются, даже если тебе намекали на расставание долгими осенними вечерами. Всё равно это как горячий чай — прямо тебе на штаны.
Юля села напротив. Зачем-то заказали покушать, зачем-то стали разговаривать. Она была полна жизни. Я не знал, как это сделать. Даже с моим опытом, мне казалось, что в следующую секунду я достану из-под стола пистолет и просто выстрелю ей в лицо.
— Нам. Надо. Расстаться.
Это было сложнее, чем чихнуть с открытыми глазами.
...
— Я знал, что ты сюда придёшь.
Вадим сел рядом, чокнулся с мной своим термосом и уставился в залив.
— Откуда?
— Ты всегда сюда приходишь.
Помолчали.
— Чай? - спросил он меня.
— Чай. Кофе?
— Кофе.
— Понятно.
Мы сидели рядом, не говоря ни слова около минуты, хотя не виделись грёбаных два месяца. Мужская дружба.
— С Лерой встретился.
— Да ладно?
— Она про вас всё рассказала.
Интересно, «всё» - про измену тоже, или только про поцелуй? Да, забыл сказать - мы с ней потом ещё и переспали. Неловко вышло.
— Хочешь мне врезать? — спросил я Вадима, представляя, как больно будет на холоде получить от лучшего друга по лицу.
Он отпил из термоса. Помолчал. Достал сигареты. Посмотрел на них, убрал обратно. Снова сделал глоток, посмаковал.
— Почему не сказал?
Знал бы он, что я пережил. Почему-то мне казалось, что так оно и было.
— Ты капец как её любил. Ты бы выпилился.
Вадим посмотрел на меня, как герой Достоевского. Забрался прямо в мои глаза, но отводить взгляд было бы самой нечестной вещью, которую я бы сделал в своей жизни.
— Всё, что не делается - всё к лучшему, - сказал он, снова пытаясь сдержать слезу.
На холоде она заблестела - он отвернулся. Мир не должен видеть, как ты плачешь. Даже лучшие друзья не должны.
— Слушай, а ты любил когда-нибудь? — вдруг спросил он меня, утирая глаза рукавом.
— Не знаю. Наверное.
— Значит не любил.
Через несколько недель я узнал, что он якобы полез менять антенну на крыше своего 17-этажного дома и сорвался вниз. "Несчастный случай".
Но я-то знаю правду. "31 декабря". Неплохо, Вадим, неплохо.