Характерные черты лица Костюковича повторялись и на лицах его родственников по мужской линии: прогрессирующие залысины, выгоревшие соломенные пряди волос, усы пшеничного цвета, вытянутые физиономии, ожидающие от чужаков какого-нибудь подвоха.
Разглядев богатое застолье, капитан почти уверился в непричастность Костюковича к нападению на инкассаторский броневик. А когда он присмотрелся к лицу Костюковича, одновременно по-детски наивному и по-крестьянски хитрому, сомнения отпали почти полностью - насколько это возможно при ограблении на семь миллионов долларов неуказанных в сопроводительных документах...
Капитан представился честной компании, что пировала за столом. И в комнате тут же возобновился прерванный появлением капитана гул. Леликов попросил Костюковича выйти и поговорить с ним где-нибудь в сторонке, чтобы не мешать людям отдыхать. Кое-кто начал было возражать, мол, у них крадут гарного хлопца, на что капитан предложил равноценную, по его мнению, замену в виде Филатова. Народ пороптал и со скрипом несмазанных петель согласился, подозревая в стажере лишь начинающего борца с зеленым змием, в то время как о доблести Коляна Костюковича, проявленной в подобных затяжных баталиях, красноречиво свидетельствовала пустая посуда, стоявшая вокруг, и твердая поступь, когда он вышел из-за стола и направился к капитану.
- Не рано ли начали обмывать кабанчика? - первым делом спросил Леликов, едва они прошли в другую комнату и закрыли за собой дверь, чтобы не отвлекаться на возобновившиеся за столом громкие голоса.
- В самый раз, Олег Павлович, - ответил доверительно Костюкович, поняв, что его не станут распекать за махинацию с больничным листом. - Кабанчика-то закололи еще вчера вечером.
- Добрый уродился кабан?
- А как же. Теща сама за ним ходила.
- Ну раз так, тогда кабан и впрямь должен быть ничего. Но ты, Николай, сам понимаешь, я приехал из Витебска не затем, чтобы обсуждать достоинства и недостатки кабанов из загона твоей тещи.
- Не дурак, догадываюсь. Только у меня есть бумага, что я болен. Подписи врача имеются. И печать. Все как полагается. А на прием мне идти в понедельник, - Колян выжидающе посмотрел на капитана, ожидая его ответа.
- Лично мне нет никакого дела до твоих отношений с нашими эскулапами и к тому, когда ты соизволишь появиться в городе. Я приехал по другому поводу.
- Что-то случилось? На работе? Вчерашний рейс?
- Ты, Николай, как-никак не первый день в милиции, поэтому сразу попрошу тебя не очень распространяться здесь, особенно после моего отъезда, о причинах, по которым я навестил тебя. Договорились?
- Я не маленький, понимаю, что парни из уголовки не станут гонять машину к черту на рога ради собственного удовольствия. У вас каждая капля горючки на учете. - Колян запнулся.
- Обещаю, никто от меня ничего не узнает.
- Даже жена?
- Даже она.
- Поверю тебе, - отозвался капитан. - Так вот, вчера на броневик было совершено нападение. Убито четверо. Минаева на месте происшествия мы не нашли. Из броневика исчезло больше семи миллионов долларов. А ты, Николай, в среду, за сутки до рейса, "заболел". Чуешь, чем здесь пахнет?
Когда Колян просек, что дело оказалось намного серьезнее, нежели проделки с больничным, он весь напрягся и испуганно сказал:
- Да... Но я ничего не знал о готовящемся нападении. Клянусь вам, Олег Павлович, это совпадение - моя "болезнь" и ограбление броневика.
- Я уверен, ты к этому нападению не причастен, - постарался успокоить парня капитан. - Но ты вполне можешь подсказать, в каком направлении нам следует искать.
- Я ничего не знаю, - глухо отозвался Костюкович.
- Согласен, ты ничего не знал о готовящемся нападении. И даже не догадывался об этом. Но мне нужны любые мелочи, любые неожиданные слова, поступки твоих товарищей, с которыми ты ходил в подобный рейс уже не один раз.
- Но при чем тут это?
- При том, что у нас возникло подозрение, будто в одной, а возможно и в обеих машинах находились сообщники бандитов не позволившие другим, честным членам экипажей, нажать на кнопки сигнализации, когда на них напали.
Костюкович собрался с мыслями и сказал:
- С Кузнецовым я не был ни в одном рейсе. Он, как и я, шофер. В рейсе лишний шофер не нужен... Олег Павлович, я отвечу на ваши вопросы, расскажу все, что знаю, только бы вы нашли ту сволочь, которая убила ребят. Но я не могу даже представить, чтобы кто-нибудь из них оказался причастным к убийству. Тем более Минаев. Он не способен на убийство. Не такой он человек, чтобы...
- Погоди, Николай. Я не утверждаю, что именно Минаев убил Андреева и всех остальных. Его самого могли пристрелить, а потом тело спрятали так, чтобы подозрение пало на него. Я прошу тебя постараться вспомнить об особенностях поведения всех пятерых, а не одного Минаева. Тебе он что, больше остальных нравился?
- Нравиться может баба или тачка, а не мужик!
- Не нравился, если тебя коробит слово "нравиться"...
- "Коробит"? - переспросил Костюкович.
- ...Если из всех пятерых тебе больше всего по душе приходится Минаев, - пропустил вопрос капитан, - тогда объясни мне, в чем, по твоему мнению, он отличается от остальных ребят. Вы почти все одногодки. Все служили срочную. Все, кроме Кузнецова, женаты. У троих есть дети, как и у тебя. Вы все на хорошем счету у начальства... Объясни мне, Коль, чем именно убитые отличались от Минаева. Взять, например, Кузнецова?
- Вы разве не станете записывать мои ответы? – спросил Костюкович, заметив, что Леликов с начала беседы так и не достал ни бумаги с ручкой, ни диктофон.
- Пока нет. Это у нас предварительная беседа. Если что-нибудь покажется мне интересным, тогда в городе мы запротоколируем твою информацию. Тебя самого такой расклад устроит?
- Да, - согласился Колян.
- Так как насчет Кузнецова?
- Мы мало общались... Перекинемся приветствиями. Иногда пересечемся с ним в гараже. И все. Он шофер, и я - шофер, - капитан не стал останавливать Коляна. - Вместе в рейс не ходили.
- Ты с ним дружил? - подтолкнул Костюковича капитан, когда тот умолк.
- Нет. Прошло только три или четыре месяца, как он появился у нас в гараже.
- Слишком молод? Зеленый еще?
- Да, - ответил Колян и замолчал.
- Кроме чисто служебных, других отношений с ним у тебя не было? - спросил Леликов.
- Нет.
- Но вы оба шоферы! У себя в гараже вы постоянно кого-нибудь наверняка обсуждаете. Что-то друг у друга просите, одалживаете, советуетесь. Кто-то считает себя лучшим водилой, асом, во всем гараже...
- Вы сказали "ас", - прервал капитана Коляна. - Настоящий ас среди известных мне шоферов — Минаев.
- Однако он не служит в ментовке. Какое он имеет отношение к вашему гаражу?
- Многие бывали с ним в рейсах. И все знают, как он водит машину.
- Получается, Минаев - ас, а кто тогда Кузнецов? – перевел стрелку на путях разговора капитан. - Как держится на трассе Кузнецов?
- Нормально, - пренебрежительно ответил Колян.
- Это все, что ты можешь сказать о его водительском мастерстве?
- Не лучше моего, - с долей заметного превосходства над Кузнецовым заявил Колян.
- Хорошо, оставим профессиональные качества Кузнецова и перейдем к его личной жизни... Девушка у него была? Друзья?
- Про друзей я ничего не слышал. Наверное, есть где-то на Песках. Но про девушку... Андреев как-то рассказывал в одном из последних рейсов о Кузнецове. Они перед этим полтора месяца ездили вместе. Так вот, Андреев сказал, будто Кузнецов заставил свою подружку сделать аборт на двенадцатой неделе беременности. А подружка учится в одиннадцатом классе... или десятом.
- От кого Андреев узнал об аборте?
- Наверное в бане, от самого Кузнецова. Мы всегда после возвращения из рейса ходим в баню оттянуться...
Находясь в свободном поиске, капитан иногда совершал необычные поступки и задавал неожиданные вопросы. Под влиянием интуиции он спросил:
- Что вы еще регулярно делаете в рейсе и перед ним? – вопрос получился корявым и туманным, и капитан это признал... про себя.
- О чем вы меня спрашиваете, товарищ капитан? - не понял Колян.
- Например, после поездки вы впятером отправляетесь в баню помыться. Естественно, после рейса в Минск, ночи, проведенной в столице, от пота и грязи начинает зудеть кожа... И что тогда может быть лучше бани?
- Ничего, - согласился Колян.
- Что-нибудь еще, Коль, вроде похода в баню, вы повторяли в каждом рейсе? Например, играли в карты?
- Нет, только баня. С рюмкой чая... Товарищ капитан, только никому не говорите, - Колян умоляюще посмотрел на капитана.
- Хорошо. Ничего из того, что ты мне сейчас расскажешь, в протокол не попадет, если ты сам не захочешь, - для придания большего веса своему обещанию капитан ободряюще улыбнулся.
Услышав такое обещание Леликова, Костюкович собрался с духом и сказал:
- Когда мы выезжаем из Витебска, то обязательно берем с собой по три пузыря пива на нос, чтобы выпить в дороге. Рейс-то длинный.
- А как быть с гаишниками?
- Они нас не останавливают, - усмехнулся Костюкович. - Наоборот, гаишники, когда мы с музыкой проезжаем мимо их постов, стараются специально для нас очистить проезжую часть.
- Но после пива, особенно после тех бутылок, всегда хочется сбросить лишнее давление. И что тогда?
- Тогда... Ну, бывает по-разному... Но последнее время, Олег Павлович, когда мы - я, Андреев, Клейн и Шпиро - едем в Минск, то останавливаемся недалеко от Бешенковичей и дружно писаем.
- Где, ты говоришь, вы останавливаетесь? - капитан хотел проверить, не ослышался ли он.
- На 38-м километре, - как ни в чем не бывало повторил Колян.
- Вы на 38-м километре впятером дружно ссыте на склоны придорожной канавы? - Капитан точно помнил, что не сообщал Костюковичу, на каком именно километре шоссе Витебск-Минск произошло убийство. Скажи он об этом вначале, тогда Колян никогда бы не поведал об очередной странности поведения человека в коллективе.
- Да, - подтвердил Колян и продолжил: - Мы рейсов пять назад сговорились так делать.
- Почему?
- Чтобы затем нигде не останавливаться до самого Минска... Правда, если быть честным, еще один раз мы все-таки останавливаемся километров за 70 до Минска.
- Но так поступать запрещено! - воскликнул капитан.
- А кто об этом узнает? Андреев всегда докладывает на подъезде к 38-м километру, что у нас все в полном порядке. Там открытая местность, до посадок метров двадцать или даже больше. Ближайшая деревня в трех километрах... Сходили до ветра и опять мчимся дальше. Никто не замечал, что мы останавливались. И кто нам приказывал терпеть до самого конца? Здесь, в городе, пока загружаемся деньгами, проходит много времени, потом минут двадцать блуждаем по городу, каждый раз по новому маршруту, хотя дорога из Витебска на Минск одна! И еще несколько часов до Минска. Тут никакой мочевой пузырь не выдержит и лопнет.
- Не пейте перед поездкой и во время нее, тогда ничего и не лопнет...
- Пожалуйста, Олег Павлович, не говорите никому, - взмолился Колян. - Ничего страшного же не случилось, а меня за такое нарушение могут снять с очереди на квартиру. Мне обещали дать ее к майским праздникам... Надоело ошиваться в общежитии. Постоянно кто-нибудь приходит в гости, на общей кухне ничего нельзя оставить ни на минуту без присмотра - стащат, а вроде все друзья, вместе служим...
- Что-нибудь придумаем... Я уже обещал тебе, что о пиве за рулем никто не узнает, - сказал капитан, размышляя...
Колян со своими «расписанными» канавами на 38-ом километре еще ни сном ни духом не ведает, во что он вляпался. Тут не то, что квартиру не дадут, а с треском вышибут из милиции и общаги, и придется тогда Коляну возвращаться в родную веску... А можно и под суд загреметь!
Второй человек за сутки просил капитана оказать капитана снисхождение, оставить без последствий малюсенький проступок... А Черемышлев говорит, будто бы Леликов не умеет находить общий язык с людьми. "Было бы с кем его находить! - подумал капитан.
- Коль, убитых нашли на 38-м километре Логойского тракта, - сказал капитан и проследил, как человек, сидевший напротив него, воспримет сию новость. Лицо Коляна исказила гримаса испуга и неподдельного удивления. - После твоего рассказа нам становиться понятно, для чего экипажи машин вышли из них и зачем они остановились, не подав никакого радиосигнала... Николай, кто еще знал, кроме вас пятерых, о вашей привычке останавливаться перед въездом в Бешенковичи? Вы кому-нибудь рассказывали о ней?
- Нет. Нас же за такое по голове никто не погладил бы.
- Верно, не погладил бы. Но смотри, чем все обернулось – четверо убиты, а пятый растворился в ночи. - Особо не надеясь, что туговатая память Коляна поможет следствию и сейчас же выдаст проболтавшегося человека, место, где он проболтался, и людей, которые при этом находились, капитан спросил: - Ты постарайся напрячься и вспомни, может, ты сам или кто-нибудь из вашей пятерки случайно, ненароком проговорился в бане, в раздевалке, в гараже? Может, кто неудачно на людях пошутил над другим, упомянув 38-ый километр?
- Олег Павлович, я ничего не могу вспомнить, - честно признался Колян и искренне предложил свой вариант: - Вдруг это случилось в мое отсутствие?
- Допустим, - осторожно поддержал капитан Коляна. - Однако ты все-таки постарайся поразмыслить над этим на досуге, а сейчас перейдем лучше к следующему... Кто, по твоему мнению, предложил первым останавливаться и совершать такой оригинальный ритуал на 38-м километре?
- Ритуал? - переспросил Костюкович.
- Кто первым предложил выходить из машины и отливать в кювет как раз на 38-м километре? - переформулировал свой вопрос капитан.
- Не помню, Олег Павлович, - заладил старую песню Колян. – Это произошло как-то само собой. Кому-то захотелось пописать, когда мы подъезжали к 38-му километру, кто-то вышел за компанию...
- Кто был первым? - не отступал капитан.
- Товарищ капитан, вы хотите установить, не специально ли кто-нибудь предложил так поступать. Я это отлично понимаю и стараюсь вам помочь, но ничего путного вспомнить не получается. Только голова от этого начинает болеть, - признался Костюкович. - Ничего больше я не могу сделать...
На глазах двухметрового детинушки навернулись слезы, а капитан почувствовал себя так, будто нечаянно обидел маленького ребенка. Леликов попытался подойти к вопросу с другой стороны:
- Коль, отвлекись от предыдущего вопроса и скажи мне, как ты сам отнесся к предложению всем вместе выстраиваться на обочине и расстегивать штаны?
- Вы, Олег Павлович, только не смейтесь! Но мне это с самого начала не понравилось. Я всегда стараюсь строго придерживаться должностной инструкции и тем более нарочно никогда не нарушаю приказаний начальства... Но ехать сотни километров и терпеть, когда можно выйти и... Ну, сами понимаете.
- Понятно, Николай. Тогда ответь мне, пожалуйста: ты не обсуждал с ребятами свое чувство... Ну, что тебе не нравиться хором мочиться?
- Однажды я что-то похожее высказал в бане. Наверное, после второго совместного рейса. Все лишь рассмеялись.
- И Минаев?
- Нет, его там не было. Я говорю про остальных парней.
- Больше ты эту тему не затрагивал?
- Зачем? И разве сложно это сделать? Если им доставляет удовольствие так прикалываться, то меня от этого не убудет. Правильно? И от коллектива плохо отрываться. Я всегда вместе со всеми.
- Выходит, ты участвовал только за компанию?
- Да, - радуясь, что доходчиво объяснил капитану причину своего участия в таком дурно пахнущем деле, сказал Колян.
- У нас с тобой вырисовывается такая картина: кроме тебя и Минаева, остальные лишь приветствовали такую прикольную выходку на трассе.
- Андреев больше остальных. Он всегда в нашей компании придумывал какие-нибудь забавные штучки, подкалывал остальных.
- Что ж, расскажи тогда мне об Андрееве. Он, наверное, был главным у вас в компании?
- Да. Иногда он перебирал: начинал качать права. Вы, Олег Павлович, не подумайте, что я ною, но мне не нравилось, когда меня называют колхозником. Что плохого в том, что я родился в деревне и лишь три года живу в городе? Зачем он тыкал мне этим? Разве он лучше меня оттого, что прожил в городе тридцать лет? Как пить дать, его родители сами из деревни... или его бабки, дедки. Почему он такой умный, умнее меня! а пошел в милицию простым милиционером-охранником? А сам хвастался, что у него денег полно.
- Говоришь, Андреев хвастался своими деньгами? - прервал Коляна капитан. - И много, по-твоему, у него их?
- Не очень чтобы много, - пошел на попятный Колян. - Но он всегда, когда мы посещали баню, покупал дорогущую водку.
- И закуску?
- На нее мы скидывались. А про водку Андреев говорил, что мы удавимся, если купим доведись хорошее бухло. Мы, говорил он, скорее всего станем жрать самогон из дерьма, даже если у нас и будут на руках миллионы баксов.
В комнате как-бы в подтверждение слов покойного Андреева пахло первачом.
- Ты, Коль, никогда не встречал друзей Андреева, тех, которые не служили в милиции? Никто из них не заходил к нему на работу?
Костюкович наморщил лоб, вспоминая.
- Как-то двое спрашивали его. Кроме них, я что-то никого не припомню, да и этих я больше никогда не видел.
- Что они из себя представляли?
- Мне они не понравились.
- Почему?
- Не понравились, и точка.
- Они были все в золоте? Накачанные?
- Нет, обычные люди. На бандитов совсем не похожи, но какой-нибудь гадости от них можно было ожидать
- Ты видел, как они беседовали с Андреевым?
- Да, и они смеялись после его шуток, - как бы между прочим добавил Костюкович.
В комнату вошла маленькая косолапая девочка и стала с порога смотреть на взрослых, оккупировавших столик у окна. Девочка положила палец в рот, оценила обстановку и потопала к столу.
- Ты кто? - спросил капитан, когда ребенок приблизился к своему папаше и попросился, чтобы его взяли на руки.
- Моя младшенькая, - похвастался довольный отец. Он подхватил дочь с пола, на который она плюхнулась, устав стоять на ногах, посадил к себе на колени, освободил ее палец и обтер слюну носовым платком. - Месяца не прошло, как научилась ходить. Мамаша теперь за ней не уследит. Убежала от мамки? - спросил он у дочери. Девочка продемонстрировала пустые ладошки сначала капитану, а после и отцу. Молодой папаша достал из коробки на столе кусок рафинада и вручил дочери. Девочка схватила сахар, сползла с отцовских колен и пошла утиной походкой прочь из комнаты. По пути она пару раз едва не упала. Доковыляв до выхода, она спряталась в коридоре за дверным косяком и принялась потихоньку, одним глазком на пухленьком личике заглядывая в комнату. Проверяла, чем там заняты ее папка и чужой дядька.
- У-у-у-у-у, я тебя, - погрозил пальцем Колян, и девочка, радостно засмеявшись, убежала по коридору, туда, откуда доносился голос ее матери, искавшей драгоценную пропажу.
- Красивая у тебя дочь, - сказал капитан.
- Вся в мать.
- Как ее зовут?
- Аленка, - ответил Костюкович.
До комнаты долетели слова его жены:
- Кто тебе, маленькая негодница, дал сахар?! Кто тебе его дал? Снова твой несносный папаша пичкает тебя сахаром, а ты у него продолжаешь клянчить?! Предупреждала я его, нельзя тебе давать сахар перед едой! Вот в следующий раз пускай он сам тебя и кормит!..
Колян плутовато улыбнулся:
- Мамка опасается, что Аленка не будет есть. У дочи отличный аппетит. По барабану, даю я ей сахар или нет. Научили жену на работе тамошние бабы всякой ерунде, и она теперь трясется над каждой лишней крошкой, как бы не испортить дочери аппетит! Все по науке. А что нам наука? Жили тыщу лет и ничего.
Немного помолчав, Костюкович продолжил:
- У Минаева сын - ровесник моей старшей...
Капитан Леликов, думая в этот момент о своих детях, пропустил мимо ушей сказанное Коляном. И вообще капитану стало как-то лень заниматься чем-нибудь еще сегодня, ему захотелось поскорее сесть в машину и поехать к себе домой.
- Сейчас, Коль, мы закончим нашу беседу, а продолжим ее в понедельник, когда ты вернешься в город. И еще, если в деревне появится Минаев, ты сразу позвонишь в милицию.
- Олег Павлович, я не верю, что Минаев способен убить четверых и смыться с деньгами. Он не такой человек... Он и мухи не обидит.
- Мало ли что могло с ним случиться. Вдруг он придет к тебе. Друг он тебе или нет?
- Он мой друг.
- Тем более. Так что ты сообщишь мне о нем, не кому-нибудь другому, а капитану Леликову, - он вырвал из блокнота листок, написал на нем номера служебного и домашнего телефонов и подвинул листок к Коляну. - В понедельник, сразу от врача, беги ко мне в кабинет в Управлении. Я буду тебя специально ждать. Тоже мне умник нашелся! Придумал когда болеть. Чем хоть болен?
- ОРВИ. Жена надоумила. Пилила всю прошлую неделю: "Поехали да поехали в деревню в среду"... Хотя могли спокойно управиться с кабанчиком и за субботу с воскресеньем. Сегодня я вернулся бы из рейса до обеда... - Колян запнулся, осознав, что случилось бы, выйди он вчера на службу. Его лицо посерело, и капитан догадался, какие мысли пронеслись в голове Костюковича.
- Считай, друг, ты родился в рубашке. Обязательно поставь в церкви свечку святому, который надоумил твою супругу уговорить тебя взять больничный лист.
И только сейчас Николай Костюкович, отец двоих детей, сержант милиции, понял, насколько ему повезло с женой. Сероватая бледность в лице Костюковича сменилась ядовитой зеленью... возможно из-за того, что солнце почти скрылось за горизонтом, а последние лучи, падавшие на его лицо, проходили сквозь листву гераней, растущих в горшках на подоконнике.
- Пойдем, Николай, подышим свежим воздухом, - поднялся из-за стола капитан. Ссутулившись и став на полметра ниже, за ним встал и Колян. - Только ты, мужик, не во всем иди на поводу у своей половины, иначе дражайшая совьет из тебя веревку, - пошутил капитан, не без основания полагая, что с этого дня Костюкович Николай Михайлович начнет молиться на жену как на чудотворную икону и слепо выполнять все ее пожелания и капризы.
- Да не убивайся ты, - сказал капитан, почему-то полагая, что, окажись Колян вчера вечером в машине, ничего бы могло и не произойти.
Крепчающий морозец спрессовал из снега корку наста, и она теперь малиново поблескивала в лучах заходящего солнца. На порог хаты вслед за капитаном и Коляном вышла хозяйка - теща Костюковича, напомнившая Леликову его ныне покойную мать.
- Товарищ начальник, вы уже от нас уезжаете?
- Да, Мария Ивановна, - ответил капитан. - Погостили маленько, пора и честь знать.
- Я-то думала, вы останетесь, посидите за столом с хлопцами. Вы же на машине... - пояснила женщина.
- Спасибо за приглашение. Работа. Как-нибудь в другой раз приеду в гости к вам.
- Мама, товарищ капитан приезжал по делу, а не развлекаться, - недовольно сказал-выговорил теще Николай, когда та попыталась вновь уговорить Леликова задержаться "на полчасика".
- И назад машину предстоит вести мне, - произнес капитан, увидев, как из сеней вышли, держась друг за друга, два человекообразных существа. Одним из них был зверски замученный зеленым змием стажер Филатов, другим - не менее утомленный борьбой все с тем же змием то ли брат Костюковича, то ли брат его жены.
- Олег Павлович, мы сейчас уезжаем? - тщательно подбирая слова и столь же тщательно выговаривая отдельные буквы, спросил Филатов.
- Уезжаем, - подтвердил капитан.
- Степан, мне надо собрать вещи, - обратился Филатов к сиамскому близнецу, с которым его связывала пуповина-бутылка, за которую они оба держались, опасаясь уронить сосуд с горючей жидкостью на снег: - С-Т-Е-П-А-Н, Я У-Е-З-Ж-А-Ю. И-Д-Е-М В Д-О-М З-А В-Е-Щ-А-М-И.
- И-Д-Е-М, - согласился близнец, и они попытались одновременно повернуться на сто восемьдесят градусов. Пуповина не позволила им выполнить поворот, так как один поворачивался кругом через левое плечо, а другой - через правое. "Близнецы" грузно осели на снег около крыльца, не сумев или не пожелав выпустить из рук бутылку.
- Оказывается, ваш помощник, товарищ капитан, неплохой специалист по части опрокидывания стаканов в глотку. Заставить Степана, если даже он даст тебе фору, нализаться до такого состояния не каждому дано! - восхитился Филатовым Колян. - Я сам схожу за его вещами.
- Если тебя это не затруднит...
Пока капитан открывал машину, прогревал двигатель и готовил салон к приему тела Филатова, из дома вышла теща Костюковича со свертком и бутылью мутной жидкости в руках.
- Это вам, товарищ начальник, - женщина передала презент растерявшемуся капитану.
На помощь Леликову пришел Колян:
- О, мама, кто вас просил...
- Товарищ начальник разве не человек? - дала отпор женщина. - Берите, берите. Мясо хорошее. Специально для отбивных. Жена дома, поди, уже заждалась вас, товарищ начальник, - кольцо обручальное на пальце капитана она заметила сразу, когда тот только вошел в дом. – А дети у вас есть?
- Есть дети у товарища капитана. Есть, мама, - пытаясь предотвратить нечто известное только ему, вымучено сказал Колян. - Берите, Олег Павлович, и уезжайте скорее, иначе моя теща начнет навязывать вам бураки и бульбу...
Два бесчувственных куля - первым являлся Филатов - это для капитана было уж слишком, поэтому он поспешно взял сверток и бутылку и положил их в багажник.
- Спасибо, Мария Ивановна, за угощение, - поблагодарил он женщину и показал Коляну на Филатова, зарывшегося в снег: - Поможешь затащить в машину?
- Да
Они подхватили обмякшее тело стажера и, особо не церемонясь с ним, бросили его на заднее сиденье.
- Степан не замерзнет? - спросил капитан.
- Нет. Минут пять или десять полежит, протрезвеет и сам встанет. Не переживайте за него. А не встанет, так тож не беда. Он как-то раз возвращался с гулянки по прошлому году, возьми и засни в сугробе. Продрых в нем часа три, пока его жена не хватилась и не отправилась на поиски. Мороз же тогда был о-го-го какой! Не чета сегодняшнему... Не замерзнет, - уверено заключил Костюкович.
Капитан сел за руль и произнес:
- До свидания, Мария Ивановна. А тебя, Николай, жду у себя в понедельник. И хорошенько подумай над тем, о чем я тебя спрашивал.
- Постараюсь, Олег Павлович, - пообещал Костюкович.