– Вам рано еще вставать с постели, мадам! – раздался глухой, надтреснутый голос.
– Это вы, маркиз? – спросила я. – Как вы себя чувствуете?
– Как я могу чувствовать себя? – пробормотало странное существо в углу, пытаясь распрямиться. – Устал я от всего этого. И никакого просвета впереди. Не надо было меня удерживать. Пусть бы в котел… И то лучше, чем возвращаться сюда снова и снова…
***
…Вот уже около трех часов мы сидим в гостиничном номере и снимаем пережитый стресс. На столе бутылка водки, рюмки, принесенные догадливой вахтершей, и пластмассовый контейнер с засыхающей селедкой по-купечески. Маркиз порядком нагрузился. Я стараюсь поддерживать компанию, не более… Ни-ни… Я и вообще-то почти не пью… Не в моих это правилах…
Причудливое одеяние, в котором щеголял первоначально мой визави, сменилось старым свитером и потертыми джинсами. Маркиз выглядит постаревшим лет на 10 - 15. Таким он уже и явился из своего угла, когда ему удалось принять позу, более свойственную человеку. Вышеописанные метаморфозы сказались на нем не лучшим образом.
– Если бы вы знали, как тяжело мне возвращаться сюда. Нет мне покоя ни днем, ни ночью, – бормочет он. – Как умер, так все и мучаюсь… И все время передо мною ее лицо...
– Простите, когда это вы успели умереть, маркиз? – перебиваю я. – Не могли бы вы доходчивей объяснить, что значат ваши слова?
...Мы, что называется, беседуем за жизнь… Сперва я рассказывала о своих горестях, плакала даже, и маркиз чуть всплакнул вместе со мной... Потом он заявил, что у меня еще все поправимо, и мы крупно поспорили. У него странная теория. Он утверждает, что пока человек жив, все еще можно исправить. Понятно, что я с этим не соглашаюсь. Как же тогда гордость, самолюбие, амбиции наконец? Позволить вытирать об себя ноги? Да не в жизнь!!!
Спорили. Потом маркиз позвонил. Пришла вахтерша, принесла еще бутылку, фамильярно уселась с нами, повздыхала, предложила вздрогнуть… Вздрогнули… Похоже, ей тоже было что рассказать, но у нее не вышло – вызвало начальство… Роль повествователя перешла к маркизу. Начал он бодро, но вскоре скис:
– Ах, если бы вы видели ее, мадам! Какая она была - чудо! Глаза – чистые, добрые, синие, как цветы васильков… Казалось, вся ее простая, бесхитростная душа отражалась в них…
– Ну, что вы заладили – мадам да мадам! Можно просто – Таня! Мне всего-то 25. Я устала, поэтому, вероятно, выгляжу старше, – не выдержала я. Ненавижу, когда при мне расписывают прелести других женщин. – Кстати, ее не Олей звали? Что-то мне такое смутно припоминается по аналогии с васильками…
– Нет, ее звали Анной, Анечкой. А знаете, вы чем-то похожи на нее, – сказал маркиз. – И выглядите очень молодо! Я не дал бы вам более 20, - сказал он почти искренне.
– Так был у вас роман, в конце концов, с вашей пейзанкой? – мстительно спросила я, - достал он меня своими пошлыми васильками.
– Было, все было... Она любила меня и была уверена, что я тоже... люблю ее…
– Ну, а вы?
– Я тогда этого не понимал… Этакий столичный пижон. Почти стиляга… Для меня все здесь было провинцией и захолустьем. А она работала в гостинице. Горничной… Да-да! Гостиница эта тогда уже была. Ее построили во время войны. Союзники в войну останавливались здесь во время перелетов. А после здесь жили мы, молодые специалисты…
– О, маркиз! Так вы, оказывается, из интеллигенции?
– Можно сказать, что так. Не гуманитарий конечно, нет – так, технарь… Но гонору было хоть отбавляй! Маркиз! Да, прозвище у меня такое было! Ну, понимаете, мода глупая обращаться друг к другу: старик, граф, виконт, маркиз... Балаболы… Мальчишки! Но образованием гордился. Работу свою любил. Геолог я, в общем-то. О науке мечтал, в ученые метил… А тут девчонка эта, она здесь на поселении жила… Побоялся карьеру испортить. А она уже ждала ребенка… Обещал вернуться, но, если честно, и не собирался… Уехал. А года через два товарищ передал фотографию. Вот, посмотрите, Таня…
Маркиз извлек откуда-то маленькую пожелтевшую фотографию совсем молоденькой, миловидной девушки и светловолосого мальчугана...