Алеська такая, худая и длинная из параллельного класса. И живем недалеко. Идем всегда в одну сторону. Потому и приставать начал. Так, между прочим. То с другом, что всегда рядом, колкость скажу. Не в ее адрес, просто так и смеемся, громко, как лошади. То бумажку скомканную кинем, потом отвернемся, будто не при чем. В общем, и она замечать стала и поняла, что я, потому что безобразия продолжались, когда был и один.
Ближе к лету заигрывать принялся. Вопросы всякие задавать со спины, типа - чего одна, как зовут. Хотя отлично знал. Скрепку на форму прицеплю. Смеялась, чуть краснела, не отталкивала.
- Отец у них крепко пьет, - сказала соседка возле ее подъезда.
Подслушал чужие сплетни. Ну и что, думал. Грустно, но не она же. И было вдвойне жалко. Так сильно, что однажды осмелился и пригласил в кино.
- Французская комедия, - сказал, - Пойдешь?
Это был лучший из фильмов. Смотрел в третий раз. То есть, не совсем смотрел. В этот раз. Пытался дотронуться до тонкой руки, что рядом, и сердце стучало бешено, что кадры прыгали. И герои там все хорошие, влюблялись, сражались и, конечно, побеждали и я, отвлеченный, вдруг заметил отраженные множества лица - бледные с полуоткрытыми ртами и неподвижными глазами. Сеанс гипноза.
- Я его уже второй раз смотрю, - сказала она, когда вышли на улицу.
- Я третий.
И тогда она взглянула на меня по-особенному. И брели домой, и слова не получались, дрожали, потому боялся говорить, как те кадры в кино.
Летом она уехала в деревню, и мы расстались. Я хотел найти тот же фильм, еще раз вспомнить, ощутить. Его сняли с проката. Изучил все афиши вперед на несколько недель, вдруг вернут, в какой захудалый зал. Не случилось, и я писал длинные письма и прятал в стол.
Алеська появилась неожиданно, загоревшая, еще более худая, веселая.
- Привет, - сказал ей слегка безразлично, по-взрослому. До этого бежал дворами, увидев долгожданный силуэт.
- Привет, - сказала она.
- Загорела.
- Да, у бабушки, в деревне. Было весело.
Как удар молнии. Исписал кучу бумаги, столько слов переговорил, а ей весело. И захотелось сделать нехорошее. Сказать гадость. Удержался. Потом прошло.
- Скоро в школу, - сказал.
- Ага, - ответила она, улыбнулась и вильнула платьем, - Ну, я пошла.
И все те слова, что готовил - целая гора, стали ненужными.
Больше мы не встречались. Друг как-то сказал: "Какая же она длинная, швабра". И все заржали. Было обидно даже хотел двинуть говорившего, но промолчал. На перемене искал ее класс, подходил к окну, что в коридоре, делал вид, как бы рассматриваю что-то, а сам краем глаза - выходит из двери, болтает с подружками, исчезает в лабиринтах лестниц.
В конце февраля девчонки поздравляли. Дарили книжки, открытки, ручки, кому повезет - брелки или фигурки из пластмассы. Мы же защитники. Положено. Нами нужно гордиться, да и самим не отставать от их гордости за нас. Выгоняли в коридор. И мы гадали, так, про себя, что подарят и кто. Кто - немаловажно. Во всем есть логика и смысл. Потом запускали в класс и все быстро заканчивалось. Круги возбуждения расходились минут пять, пока учительница не говорила:
- Праздник, праздником, а домашнее задание никто не отменял. Так, кто у нас празднично подготовился и готов ответить?
В тот раз ко мне подошла Осенева. Она дарила другому, лишь подошла, и бесцветно сказала:
- На, тебе передали.
От того, что это сделала Осенева, которая нравилась всем, не только в нашем классе, потому что "передали" - неизвестно кто, зачем? потому что бумажка в клеточку, перетянутая изолентой. Потому что было понятно, что в этой записке не алгебраические формулы. Понятно, и все. В общем, краской залился от головы до пола. От Осеневой и той записки. На ремонт класса бы хватило.
- Кто? - лишь глупо произнес вслед.
Она к тому времени отвалила.
Развернул в туалете, а до этого сжал, как пойманную муху и быстро в карман.
Там и читать-то нечего. Слово: "Привет". И было понятно от кого. И было тепло, потому что сердце колотилось, теряя реальность. И долго не получалось сходить по маленькому, ведь не пропадать времени, раз сюда зашел.
Наши в тот раз впервые попробовали вино. Кто-то и до этого умудрился, но так, чтобы всем классом.
- Сколько, - спросил Дима, когда вернулся Жорик с оттопыренным пальто.
- Три, - весело ответил тот.
- Мало, - сказал Дима.
Потом все блевали и мальчишки и девчонки. В туалет по очереди, а кто не мог терпеть - прямо в ванную.
- Не дай бог, кто-то на ковер, - сказала Зоя.
Возможно мы с ней, да и еще с порой человек не пили. И никто не заставлял.
- Нам больше будет, - заявил тогда Жорик. Он блевал последним.
Родители Зои инженеры, даже ездили за границу, потому в квартире были невероятные фигурки, маски, коллекция невиданных жуков на стене в стеклянном корпусе и очень пушистый персидский ковер, в котором можно лежать.
Я ходил и разглядывал все по очереди. А она следила, чтобы ничего не трогал, периодически забрасывая одну из кос за спину, и меняла кассеты в импортном магнитофоне.
К женскому дню решил сделать подарок. Тот, что обязаловка в ответ, и Алеське. Хотел купить вещь, какую нужную - перчатки или зонтик. Настоящий японский. Раскладной. Как у мамы. Подарочек самое то. Только стоит немало, под сорок рублей.
С обедов скопил чуть больше пятерки. На спиннинг. Можно было бутылки сдать, что в сарае. Там считать нужно.
- Мама, дай десять рублей, - сказал за несколько дней.
- Десять рублей, зачем? - удивилась она.
- Девочек поздравить.
- Девочек поздравить, конечно, надо. Но не десять же?
- Так и они мне подарили?
-Что?
- Книжку, открытку и ручку. Сейчас принесу.
- Нет надо, - остановила мама, - Книжка, открытка и ручка стоят три рубля. А я дам тебе целых пять.
Достала из сумочки и протянула.
На подарке Алеське можно было ставить крест. Никакие уговоры не могли сбить с толка квалифицированного экономиста, и по совместительству маму. Папу просить бесполезно. Тот сам с протянутой рукой. То сигареты, то на газету клянчит.
Хотел заболеть. Чтобы к этому дню. Температура большая. Врач, Справка. Чтобы в класс новость пришла тревожная. "А где Ковальчук"? "Заболел". "Как заболел"? "Заболел"... И чтобы она это знала, Алеська. Была уверена, что хотел, помнил, очень сильно помнил. Но вот, заболел. Так бывает.
Но температура не приходила, и в тоске бродил по универмагу, рассматривал всякую ерунду, и думал, как разделить то, немногое, между Скворцовой и Алеськой.
Уже в преддверии праздника нарвался на местного бандита.
- Иди сюда, - сказал тот тоном, не терпящим возражений.
Потом добавил:
- Будешь?
- Не хочу, - мягко отстранился от початой бутылки.
- А я твоего брата уважал, - сказал он, - Мог мне в тыкву зарядить, но не делал.
Прохожие делали вид, что не замечают подгулявшей компании.
- Пошли, поднимемся, - сказал Чунча.
Ему никто не отказывал.
В квартире мрачно, запах несвежих людей.
- Садись, - сказал одноклассник брата, - Лините ему.
Я опять мягко устранился, мол, дела еще, успею "набраться".
- Братец твой как? - интересуется Чунча, - А я вот только откинулся, отдыхаю.
- Неплохо, - сказал я.
- Верку, позови, - крикнул Чунча кому-то в гостиную.
Появилась Верка, неопределенного возраста и красоты. И что-то оборвалось, глядя на нее, стало стыдно, стыдно.
А она:
- О, мальчишечку привели, - будто сейчас что-то случится. Хохочет, как угрожает.
И еще сказала напоследок, так и не понял кому:
- Тебе это надо?
Пелена какая-то. Я в том, совершенно другом мире. В подземелье карликов, из которого нужно выбираться. Искривленном пространстве. И я бежал, перепрыгивая через пролеты. По дороге столкнулся с обнимающейся парочкой, вжавшейся друг в друга. Интуитивно подумал - Алеська. Крикнул: "Привет". И мне было все равно. Лишь бы вырваться из ада.
Восьмое прошло как обычно, под поздравления и открытки. И весна пришла. Рано пришла, стремительно. Теплым солнцем, водой, бегущей под сугробами и льдинами.
Я больше не грустил на переменах у окна, вообще из класса редко выходил, оглядывался. И она больше не искала встречи. И скоро был последний звонок, и я выпил первый стакан и выкурил неприятную сигарету. Потому что стал взрослым.