«Я вяжу спицами… «аху едемьте лучше на дачу!..»
Вот такой вот каламбур, такая вот пикантная заставочка. К моему имиджу. Впрочем, перчика и аджички — во мне — сей факт не убавляет. Ещё я вышиваю болгарским крестом, пеку пироги, «и на машинке, м-м-м… тоже…» Освоенным, не горжусь особо. Но и не краснею стыдливо. Типа, «мы — баре!.. холопскими трудами брезгуем!» По мне, «холопских трудов» и не бывает. Бывает «холопское» отношение…
В нередкие часы отдохновений. Под дивертисменты Паганини, я усаживаюсь на мягчайшие диваны в уютной гостиной. И наслаждаясь скрипичным гением демонического итальянца, вывязываю «столбики», произвожу «накиды», вытаскиваю «изнаночные» и «лицевые». И в это священное время меня лучше не трогать. Муза вязания, прибывшая ко мне из мест дальних и разнообразных. Оставив в тоске и несогласии других мастериц ажура и жаккардов. Присаживается рядом и, подпевая Никколо, тычет пальчиком в косяки и промахи. Хотя, не так уж и часто!
Иногда, я отрываюсь от дел и иду в кухню-столовую. Из больших — «в пол» — окон, с террасы льётся дневной свет. Я включаю кофемашину, накрываю на обеденный стол мелкий перекус. И приглашаю: «Иди же скорей, дорогая. Не знаю, угощали тебя там, где ты обитала прежде. Крепким душистым кофе и свежей выпечкой. Но, здесь не отвертишься. И не говори мне про талию! Всем бы, такие! Давай, подруга, подтягивайся!»
И мы устраиваемся за дубовой столешницей, на — тёмного дерева — венских стульях. Она задумчиво смотрит в окна и говорит: «У тебя восхитительный сад. Давно не встречала такого. Как тебе удалось в неласковых широтах сотворить Эдем?»
Я смущаясь и пунцовея щеками, принимаюсь рассказывать. Про саженцы, питомники, садовника Петра. Что приходит помогать каждую среду. Про то, как я люблю осень. С багряной и охристой листвой. Как великолепны мои кущи именно в это время года. И восторженно восклицаю: «А ты навести меня как-нибудь в середине сентября! Будет ещё тепло и сухо. Но уже невероятно красиво!.. Давай!.. Посидим, шашлычков наварганим. Винца попьём… Я вынесу под яблони своё самое чудесное кресло-качалку. Выдам пёстрый клетчатый плед. И ты, наконец, отдохнёшь… «Что происходит на свете?..»
Я созову близких и ты увидишь всё моё семейство. Они — дивные! Смешные, иногда наивные, очень добрые. Не по временам! Но это — только добавляет им прелести... Знаешь, бывают такие — незамутнённые люди. Очевидные в своей искренности. Я люблю таких… Не отказывай! Сразу… Подумай! Тебе понравится, обещаю!»
Она без спешек, со вкусом, допивает кофе. Не удержавшись, лопает круассан. Два. Затем, встаёт. Потягивается. И медленно — на размыве — проговаривает: «Как же хорошо… У тебя!.. Век бы… Не улетала!..»
Потом идёт нехотя в прихожую. Снимает с вешалки тренч. И, повязывая кашне, напоминает: «Чётче делай «накиды». Они у тебя какие-то рыхлые. Получаются. Хотя… Это, пожалуй, единственное. Что у тебя не идеально. Пока…»
«Пока!» — кричит мне задорно из дверей. И исчезает!..»