— Зачем всё это?
Мысли в голове кружили, как чайки над землёй в ожидании дождя. Я пытался отвлечься на мерно покачивающееся чёрное зеркало, но только ещё больше тонул в собственной пучине. Мне казалось, что ещё немного, и я бы утонул сильнее, чем, если бы перемахнул через перила и погрузился метров на десять в эти шероховатые волны. Капитан предложил чай в третий раз - было невежливо отказываться. Какая-то кружечка со сколами, на боку написано «папе». Первый глоток был намного проще второго, ведь ещё тогда я не увидел этой надписи. Наверное, он очень по ней скучает. Он будто услышал мои мысли и возник у меня из-за плеча. Стереотипных для капитана седых усов у него не было, как и характерной фуражки вкупе с усталым тембром морского волка. Я сомневался, что этот человек ходил в море больше десяти раз. Своим взглядом он попытался забраться ко мне в сердце, его волновала цель моего путешествия.
— Я не могу сказать, - я передал ему кружку. Постеснявшись попросить сахара, я больше не мог вливать в себя эту кипяченую жижу. Не люблю несладкий.
1. «Когда не подозреваешь».
— Меня часто просят отвезти туда. И я каждый раз соглашаюсь. Вопреки тому, что происходит, - он намеренно перевёл взгляд на скрывающееся за тучами солнце. Я уловил в воздухе аромат интересной истории.
— Страшное что-то?..
— Никто не вернулся. Я всегда ждал их, всех этих… искателей сокровищ, — он отпил из кружки, подождал пару секунд и выплюнул чай за борт. Почему-то мне стало уютнее с ним болтать, хотя кости у меня продрогли так, что я бы лучше облил себя этим чаем и поджог свои волосы, лишь бы согреться. Его голос, непохожий на его внешность, слегка грел изнутри.
— А они не возвращались. Ни один не вернулся, — капитан пригладил волосы, почесал нос и вдруг отвернулся от меня и уставился туда, куда мы направлялись. Мне показалось, что он плачет. Моё любопытство пересилило мой такт.
— Зачем тогда отвозить?
Капитан ответил не сразу. Он покачал головой, прокашлялся и только потом повернулся ко мне. Глаза его блестели, я заметил на его медвежьей бороде ехидную улыбку.
— Деньги. Мне семью кормить.
Я спустился в каюту. Хотелось обнять любимую женщину и забыться сладким сном. Эти плотские мысли отвлекли меня от того, что минуту назад поглощало меня целиком. Я завернулся в одеяло, подогнул под себя колени и уставился на картину напротив. Сюжет из Гомера: глупый Полифем и отважный Одиссей, эти овцы. Неужели это всё имело место? Никогда не интересовался литературой – по мне так интересно лишь то, что есть правда. Все эти сказки, похождения бородачей с каменными табличками, путешествия по царству мёртвых — всё это забавно, пока ты копаешься в земле и мечтаешь стать джазовым певцом. В ту минуту я хотел вернуться в родной Бостон. Пойти в свой любимый паб и осушить там чего-нибудь новенького, чего старина Терри мне ещё не наливал. «Вот, большой Б, держи», — скажет он.
Я потяну горьковатый отвар, он разольётся по венам, и я захмелею. Не сразу, пройдёт время — и тогда, уставившись на вечерние трамваи, я пойму, чего же мне не хватает.
Чёрт, недолго я продержался.
Мерно стучала вода за бортом. Я глядел в глаз Полифема. Мысль о сокровищах заставила меня дрожать от нетерпения. А может, это был холод.
Как-то в паб забрёл один человек. Как мне потом сказали, такие часто приходят – обросшие, с жаждой приключений и дырявыми карманами. Их безумные глаза сами рассказывают одну и ту же историю, словно их рот двигается как у какой-нибудь куклы. Они говорят об острове в Атлантическом океане — никто точно не знает координаты.
«Дело не в этом — ты в любом случае приплывёшь, нужно лишь взять правильное судно», — бормочут они, пока им наливают вторую кружку. Из десяти человек девять не верят. Безумец пускается в описание сокровищ: золотые шары, джины, исполняющие желания, горы выпивки и сигар, сундуки с долларами, тысячи красоток, делающие примерно то же самое, что и джины. По-прежнему его осыпают смешками и недоверчивыми взглядами. Под свист толпы бедолага выкатывается из паба. Никто так и не успевает поинтересоваться — а видел ли он сам все эти вещи? Настолько это кажется безумным и нелепым. Какой дурак будет верить в остров сокровищ, когда по улицам носятся автомобили, а в воздухе парят железные птицы?
Эту историю я услышал неделю назад. В тот же день я собрал всё, что у меня было, выпил для храбрости припрятанного под кроватью бурбона и уже ночью ждал свой корабль в порту. Когда я спросил у одного из причаливших о странном острове, он без лишних слов похлопал меня по плечу и проводил на борт. Когда мы стали говорить об оплате, я понял, что мне придётся отдать всё. Бутылку пойла он тоже забрал.
— Тебе это не понадобится. И деньги тоже, — сверкнул глазами мой капитан и приказал своему матросу отвязать канаты.
Бросать в Бостоне мне было некого. Я работал барменом в одном из клубов — играли знаменитые, иногда даже удавалось ухватить автограф. Деньги были неплохие, но мне всегда хотелось чего-то крупного. В казино идти совсем не хотелось, да и никто не позволил бы мне оттуда выйти с приличным выигрышем. Чёрные шляпы всё видят – они никому не дадут урвать кусок торта. Семьянина из меня не получилось — жена сбежала с каким-то актёром с Бродвея. Иногда я думаю, что было бы хорошо застать их в постели. Так и вижу: я возвращаюсь домой пораньше - Бобби в этот раз закрыл лавочку до полуночи, чтобы успеть утром на поезд до Нью-Йорка. Неслышно щёлкает замок – и вот я вижу складки простыней, скрывающие грех и порок. Я улыбаюсь. Я мечтал об этом давно — тяжело скрыть измену, особенно, если ты не блещешь умом. А моя явно была не из тех, кто закончил колледж. Не двигаюсь с места, рука тянется к дубовому шкафу. И только когда звонко раздаётся в комнате барабан моего Кольта 44 калибра, из-за паруса похоти вылетает сразу два лица, две пары испуганных глаз. Два крика, перекрываемые шестью сочными выстрелами — соседи уже торопятся вызвать полицию. Я улыбаюсь.
Но она сбежала тайком. Вылезла через окно, пока я спал. Ничтожество. Как я мог позволить ей уйти. Оставила на столе записку: «Прости, я больше так не могу». После её ухода я не мог заснуть три ночи подряд. Виски в баре лилось куда угодно кроме стаканов – Бобби чуть было не дал мне по шее за все мои промахи. Тогда его лошадка пришла первой, он всё же смягчился.
— Вали-ка домой, у тебя выходной, тебя вон Джонс сменит.
Конечно же, я поплёлся в паб. И вот там я услышал эту чёртову историю. Моё окровавленное сердце затянулось и стало биться чаще. Пошла ты к черту, Дебра!
В тот вечер я спал как младенец. Очнувшись часа в три ночи, я осознал, что точно готов. Время пришло. К чёрту это всё.
…
По своим карманным часам я понял, что было двадцать минут пятого. Капитан стоял с протянутой рукой. Я почему-то мешкал.
— Может, передумаешь?
«Забавно, а за что я тогда столько заплатил?...»
— Нет. Удачи.
— Я предупреждал.
В ночной тишине раздался скрежет двух столкнувшихся душ.
— Я подожду. Сейчас штормит – плыть обратно опасно.
— Понял.
— Зря ты это. Не найдёшь ты там сокровищ.
Я одной ногой уже был на трапе.
— А что тогда?
— Смерть. Все они умерли — я видел их. И ты умрёшь, если пойдёшь туда.
Я обернулся. Его глаза не врали. Он не спятил, говорил то, что казалось ему истинным. Но я так не думал.
— А что, если я не такой, как они все?
— Они тоже так думали.
Ветер прошёлся по моему лицу, я ощутил лёгкий голод. В кармане вроде был припрятан батончик. Зачем-то с минуту стояли. Я колебался.
— Я не умру.
— Я очень надеюсь, что ты прав. Упокой Господь твою душу.
Он приказал убрать трап и исчез где-то в глубине судна. Я остался один наедине с островом.
2. «Когда не замечаешь».
Я зажёг горючее в лампе и направился к горе в центре острова. Даже в ночной тьме я мог легко разглядеть её очертания – красноватые, луна ложилась на неё и красила в синеватый цвет. Я знал, что сокровища там. Песок набирался в ботинки, но я продолжал идти. Шум волн постепенно сходил на нет и оставался только в голове в виде воспоминаний. На секунду мне показалось, что я слышу звуки вечернего Бостона. Забавно.
Я не знал, что точно хотел найти. Что угодно могло быть там. Я просто хотел ощутить счастье, заполнить пустоту. Я не мог не поддаться. Не мог остаться в стороне. Судьба сама подняла меня с постели и погнала в порт. Я был всего лишь тряпичной куклой. Безвольным существом. Волосы мешали мне рассмотреть гору как следует. Я остановился и принялся убирать их за уши. Когда я поднял глаза, гора была в нескольких метрах от меня. Наверное, плохо спал – голова отказывается работать как нужно.
Передо мной разразилась тёмная пасть пещеры. Я поднял перед собой лампу – красные, даже слегка рыжеватые, будто от ржавчины, стены, но никаких каменных глыб или наростов. Изнутри веяло теплом, мне даже показалось, что оттуда пахло корицей. Безумие? Я сделал шаг навстречу темноте.
3. «Когда не видишь».
В пещере не было летучих мышей, ничего того, о чём писали Жюль Верн и подобные ему ребята. Никаких признаков времени. Правда и скелетов я не видел. Куда же делись все искатели сокровищ?
Я всё-таки съел батончик. Моё неловкое чавканье отражалось от стен пещеры, но я не чувствовал себя свиньёй. Мне больше всего хотелось понять, как долго ещё идти. По моим ощущениям, гора не была настолько большой, чтобы я не прошёл её насквозь, а дорога пока не вела вниз. Странно.
Наконец, я свернул направо и стал осторожно спускаться вниз. Запах корицы сменился запахом лаванды или скорее чего-то весеннего. Я сразу вспомнил, как в детстве носился по лугу, вымазанный джемом, счастливый. За поворотом что-то заблестело.
Я оказался в большом зале из мрамора. Похоже, кто-то его построил — не может же мрамор в таких формациях превращаться в искусные колонны и изящные арки, верно? Я был вне себя от счастья. Оно существует! СУЩЕСТВУЕТ!
Я упал на колени, лампа погасла. Я не знал, рыдать мне от счастья или кричать. Я НАШЁЛ ЕГО.
Сундуки с деньгами, украшения, золотые слитки, какие-то пыльные бутылки с названиями дорогих видов спиртного. Лампа мне была больше не нужна – шикарная люстра под потолком, где виднелась какая-то фреска, освещала всё просто прекрасно. Происходящее казалось странным сном – но я даже не решился разглядеть всё, что лежало у моих ног. Я набил под завязку свой мешок. Мне не удалось сразу подняться — настолько весомой оказалась моя жадность. Пришлось выгрузить немного — пусть хоть беднягам, которые придут после меня, что-нибудь останется. Следующие несколько минут я убил на поиски лампы. Вытекло немного, но она всё ещё могла исправно освещать мне путь наружу. Я заторопился уходить, не веря своему счастью. Я богат! Как удивятся парни в пабе, когда я закажу всем пива! Как удивится Бобби, когда я скажу ему, что ухожу! Ох, Господи, мне даже Дебра не нужна теперь! Я смогу взять любую из этих красоток из кабаре! Наконец-то!
4. «Когда не хочешь видеть».
Забавно, но когда я шёл обратным путём, дорога стала причудливо искривляться. То и дело я стукался о низкий потолок. Запах лаванды не сменился запахом корицы — он вообще пропал. Не пахло даже сыростью пещеры или чем-нибудь похожим. В какой-то момент мне показалось, что я вообще перестал слышать запахи. Как и звуки. На мои уши что-то давило, наверное, это из-за глубины, на которую я спустился. Я не придавал этому особого значения. Мне не нужно было слышать ничего кроме шелеста купюр, постукивания слитков и бутылок у себя за спиной. Я хотел лишь выбраться наружу.
Но дорога никак не выводила меня наверх. Напротив, я почему-то спускался всё ниже и ниже. Когда у меня появилась мысль вернуться обратно, я заметил, что путь позади меня пропал. Несколько метров — и глухая каменная стена. Я запаниковал.
Чёрт.
Чёрт.
Чёрт.
Я подхватил мешок и пошёл дальше. Выбора у меня не было.
Хорошо, пещера, давай поиграем. Дядя Билл согласен. И ты, мать твою, проиграешь!
Вдруг я вышел на какую-то площадку, где повсюду росла трава. Удивительно — трава в пещере! Стало намного светлее, я поднял голову. Наверху виднелась железная луна в космической синеве. Ага, значит, я всё-таки не пропал. Теперь надо найти путь туда, наверх.
Когда в моей голове сложилась картина звёздного неба и набитого мешка за спиной, честное слово, я зарыдал как сопляк. Я как будто рукой касался своей собственной мечты. Ещё чуть-чуть, Билл, ещё немного.
Я утёрся рукавом и зашагал по траве. Приятная прохлада заставляла меня улыбаться, мне захотелось пить. Я смело достал из мешка бутылку шикарного вина, но у меня не было с собой штопора.
А, чёрт с ним.
Я разбил горлышко о стенку пещеры и жадно сделал несколько глотков. Мерзость. Зато, какая дорогая мерзость. По крайней мере, я немного утолил жажду. Кислый вкус богатства стоял у меня в горле ещё долго, даже когда я снова углубился в недра пещеры и снова стал спускаться куда-то вниз. Становилось холоднее.
5. «Когда не хочешь понимать».
Я забрёл в какую-то сырую комнату. Мешок стал натирать, но от этого становилось приятнее на душе, хотя тело всё же страдало. Стены были из бетона, из источников света — красная лампа в другом конце комнаты. Я спустил мешок на землю и решил осмотреться. Я громко вдохнул, когда расправил плечи.
— Эй.
В мгновение ока серебряный блеск моего револьвера окрасился в красный от света лампочки.
— Эй, ты.
Совсем не хотелось делиться.
— Ты молодец, что нашёл сокровища.
Голос звучал подозрительно близко. И в нём очень странно угадывалась доброжелательность.
— Хочешь совет?
Я проверил наличие дополнительных патронов в сумке на бедре.
- Оставь их. И тогда сразу поймёшь, как отсюда уйти. Тогда путь сам тебе откроется.
— Вот ещё! — я не выдержал.
— Тогда ты просто выйдешь отсюда. Поверь, так будет лучше.
— Кто ты? Покажись! — я взвёл курок, он сочно звякнул в красном зареве фонаря.
— Я не могу.
— Прячешься?
— Нет. Я не могу показаться.
— Издеваешься?
— Нет. Просто не могу.
— Ног что ли у тебя нет, чтобы выйти и показаться?
— Угадал.
Мне стало не по себе. Даже рукоятка револьвера в руке не спасала от того, что по коже побежал стремительный холод. Я перестал чувствовать, как стою, как вообще нахожусь в пространстве этой комнаты. Губы задрожали.
— Стой…что?
— У меня нет ног. Оно и тебя заберёт.
Я закричал и выстрелил в направлении голоса. Но выстрел отразился от стен и ударил прямо мне по ушам. Я выронил револьвер и упал на колени. Голова загудела, всё тело плыло, мышцы налились свинцом. Хотелось проснуться в Бостоне.
— Уходи.
Я не слышал. Или просто не хотел слушать.
— Ты уйдёшь отсюда, только если оставишь свой мешок.
— А иначе что? — я всё ещё не видел, кто со мной говорит. Хотелось снова обнять Дебру.
Ответа не последовало. Я поднялся, взял мешок и револьвер и пошёл к красному фонарю. К счастью, рядом с ним была дверь. Мне не хотелось искать этого безногого Платона. Не хотелось даже знать, что это вообще было — может быть, галлюцинации на фоне того, сколько я провёл в этой богом забытой пещере? Может быть. Наверное, так и есть.
6. «Когда уже поздно».
Я добрался до подъёма. Мешок ужасно натирал плечо, гул до сих пор отзывался в голове, ботинки давили так, словно я был поездом, везущим тонны угля. Хотелось выпить пива и лечь в постель. Ещё совсем чуть-чуть, Билл, ещё чуть-чуть.
Снова комната. Из чёрного камня. Куча светильников, какие-то шторы, ковры. И в центре комнаты два кейса. Золотого цвета. Немного потёртые. Казалось, что комната выстроена специально для того, чтобы эти кейсы в ней лежали. У меня была свободная рука, поэтому я открыл один из них. Хм, не может быть. Алмазы.
Места и сил у меня хватило только на один кейс. Я вышел из комнаты. Дорога всё ещё шла вверх, меня это безумно радовало. Но вдруг она снова оборвалась и покатила книзу. Я шумно выругался. Но моё терпение подогревала теперь ещё и ручка кейса в правой руке. Хотелось есть.
Я дошёл до какой-то залы, судя по стуку моих ботинок по какому-то весьма дорогому полу. Вдруг всё озарилось безумно ярким светом. Я слишком долго шёл в темноте — я закрыл лицо руками, мешок и кейс звонко упали на пол. Я заторопился их поднять.
— Не нужно.
Голос был не похож на тот в красной комнате.
— Брось.
— Ни за что. Я слишком долго шёл сюда, чтобы всё бросить.
— Как тебе будет угодно.
7. «Когда понимаешь».
Я никогда в своей жизни не бежал так быстро. Кровь застилала лицо. Совсем не чувствуя ног, я нёсся куда-то, где жил свет. Где трепетала надежда.
Я бросил мешок. Я бросил кейс. Я бросил револьвер. После последней фразы на меня налетело нечто. Оно стало резать меня, жечь, я не мог кричать – мой рот будто залепили глиной. В какой-то момент я почувствовал, что боль настолько сильна, что я перестал её чувствовать. Как будто я всю жизнь испытывал эту боль. Холод, жар, страх, спокойствие, желание, отвращение — всё смешалось в страдание. Не знаю, сколько это продолжалось. Я пытался отбиваться, но мне нечего было бить.
Я бежал. На секунду мне удалось спастись — и теперь я нёсся, пытаясь спасти свою жизнь.
Снова запахло корицей. Удивительно, как я почувствовал её сквозь сотни литров собственной крови. Ноги потеряли вес, мышцы словно проткнули и выкачали из них все соки. Я сделал последний рывок.
8. «Когда уже не важно».
Я очнулся. Песок прилип к моему окровавленному лицу. Что-то светило в глаза. Я стал отмахиваться и что-то мычать. Вдруг я понял, что не могу говорить.
— Живой?
Тёплый голос капитана заставил слёзы внутри меня разразиться ливнем.
— Хреново выглядишь.
Он взял меня под руку и потащил на борт. Что было дальше, я не помню. Он вливал в меня какие-то жидкости, пытался стереть кровь отовсюду, дал мне новую одежду. Всё было как в ужасном похмелье.
Я так и не смог вернуть себе способность говорить. Я не хотел возвращаться в Бостон — там меня точно никто не ждал. Почему-то мысль о тёплой постели в родном захолустье не грела меня. Я написал в блокноте своё пожелание и передал его капитану.
— Хорошо, поплывём туда.
Моя сноровка пригодилась в одном из портовых баров того места, куда привезло меня судно капитана. Хозяин был не против немого бармена — других питейных заведений в округе совсем не было, поэтому на выручке это никак не сказывалось.
Странно, но даже здесь, так далеко от Бостона, мне встречались эти искатели сокровищ. Их истории завораживали пьяниц, но в них по-прежнему никто не верил. Они лишь болтали, да бы их угостили выпивкой.
Я молчал. Не потому, что не мог ничего сказать.
Скорее потому, что мне бы тоже никто не поверил.