Если бы я хотел рассказать вам обо всех его чудачествах, мне бы пришлось написать самую настоящую эпопею, а на это у меня нет ни времени, ни бумаги (Шанталь, моя жена, и так уже сердится на то, что я исписал такую кипу, а издатели, цитирую, «до сих пор не ломятся к нам в двери»). Так что из уважения к тебе, mon cher, я расскажу лишь пару историй из времен моей бурной молодости, которую я потратил, выгребая тонны грязи из логова Джека Доусона.
Джек обожал издеваться надо мной. Мы редко выбирались на улицу вдвоем, но уж когда все-таки шли куда-то, он отрывался по полной! Как-то на базаре, когда мы стояли в очереди за свежим мясом, он вдруг оглушительно пустил ветры (поверьте, это был не просто «пук», это было самое настоящее извержение вулкана). И это при том, что вокруг нас толпилось едва ли не полгорода! Ошарашенные парижане, как по команде, повернулись к нам. Я покраснел от стыда и тут…
- Господи, Бенджи, ну ты и навонял, - громко сказал Джек. – Мне прямо стыдно за тебя перед всеми этими господами.
Пока я шокировано хлопал глазами, он осуждающе покачал головой и снова обратился к брезгливо поджавшей губы толпе.
- У мальца слабый желудок, так что вы уж не серчайте, если он будет время от времени попердывать. Он это не со зла, честное слово.
У меня от возмущения просто дар речи пропал! Я был в таком шоке, что мог только краснеть, кипеть и судорожно хватать ртом воздух, словно выброшенная на берег форель! Я, если вы помните, с детства не любил быть в центре внимания, а уж от подобных неловких ситуаций и вовсе бежал, как от огня. И вот теперь, ни за что, ни про что, я оказался под перекрестным огнем десятков осуждающих взглядов. Люди качали головами, тихонько перешептывались, а Джек только разводил руками, словно извиняясь перед ними за нерадивого меня.
- Знаете что, идите вперед, - наконец предложила какая-то дама с кокетливым зонтиком в руках. – Я уступаю вам свою очередь.
Толпа согласно загудела, а Джек обрадовано хлопнул в ладоши.
- Вот спасибо! – сказал он, проталкиваясь к самому прилавку. – Дайте баранью ногу, индейку и кусочек свининки пожирней. А вам удачи, господа!
По дороге домой я молчал, ожидая, как минимум, извинений, но Джек только довольно насвистывал и напевал себе под нос. Когда же я, наконец, взорвался, он лишь недоуменно пожал плечами.
- Срань господня, ты все еще думаешь об этом? – сказал он, не обращая внимания на поток ярости, брани и слюны, который бурным фонтаном выплескивался из меня. – Подумаешь, опозорился маленько! Зато у нас теперь есть отличное мясо. А стояли бы в очереди, досталось бы нам одна тухлятина, засранная мухами да мышами!
Пару минут спустя он вдруг охнул и присел. Плечи его затряслись от смеха, а по щекам потекли радостные слезы.
- Ты видел? Видел их рожи? – задыхаясь и похрюкивая от восторга, ржал он. – Как будто ты им в тарелку насрал! Ох, не могу, ой, умираю-ю-ю!!!
Я уже хотел было возмутиться, но вдруг понял, что и сам загибаюсь от смеха. Лица у них и правда были уморительные: этакие «фи-лица» – вытянутые, застывшие и презрительные. Ха-ха-ха! Ух-хы-хы!
Дай Бог здоровья снобам и занудам – для нас с Джеком они всегда были источником радости и веселья.