Теоретически в жизни такого не бывает, но практически в жизни бывает такое, что все теоретики начинают помалкивать, закатывать к небу глаза, считать звёзды и делать вид, что земная твердь еще не создана Верховным Вождем, и они спокойненько подождут здесь, в курилке, пока будет создан мир.
Задумано было, что все живые существа между собой дружить будут, питаться будут манной небесной, запивая ее чистой водой из речушек с золотыми рыбками.
Но в один прекрасный день кому-то до такой степени надоела манна небесная с салатом из свежих бананов и огурцов, что он плюнул на землю (оплевав сотни три представителей мира, который не виден простым глазом) и слопал талу из золотых рыбок. Вот с этого и началось все в нашем мире, когда каждый норовит слопать ближнего, ну, если не слопать, то сделать из него туалет. И звери пошли в пищу человеку, и человек пошёл в пищу зверям, и все они вместе стали пищей тех, кого мы не видим, но регулярно давим и оплевываем. Хотя в душе у каждого из нас заложен ген мира и добрососедства.
Поехал я как-то к друзьям в тайгу поохотиться. Собственно говоря, в тундре сложнее, там деревца у нас маленькие и ты среди них, как великан ходишь, а в тайге деревья большие и там человек кажется себе таким маленьким, что даже жалеть себя начинает. Однако, с дровами проблем не бывает.
Живет в тайге тигр, его местные люди амбой называют. Сильный зверь, красивый, полосатый, все его боятся. Я ему тоже уважение оказывал, в глаз ему не стрелял, шкура мне его не нужна, мясо в пищу не идет. Так и жили рядышком. Встречались иногда. Я ему говорю: иди, однако, амба своим путём, и я своим путём пойду. Так и расходились в разные стороны.
И вот однажды стал я замечать, что амба за мной по следу ходит. Караулит, однако. Но это был другой амба. Чуть поменьше размером. Я специально восьмерку делал, на след выходил, измерял. Не тот амба. Поменьше, и на меня не рычит. Хитрый, однако.
Стал я быть острожным в тайге. Нехорошо это, когда кто-то постоянно по твоему следу идет. Стал мне амба за каждым кустом мерещиться. Не то, что я его боялся, однако настороже всегда, и я его должен первым заметить, потому что, если он прыгнет первым, то Вторым мне уже не быть. Во как каламбурю.
Заметил я, что ни разу амба мой след не пересек. Иногда уходит, охотится, зверьём питается. Значит, не я ему нужен, а что-то нужно то, что у меня есть. Все пересмотрел, не нашел ничего такого, чем бы амба мог воспользоваться. А, может, ему поговорить со мной хочется, или показать что-то, а он боится. Читал я где-то, что мальчик один занозу из лапы бенгальского тигра вынул, вылечил, однако. А потом этот бенгальский тигр его в индийской тайге встретил и не тронул.
Стал я с амбой разговаривать. Истории ему разные рассказываю. Говорю, чтобы шел ко мне и не боялся. Я человек хороший, в болезнях разбираюсь, что надо, сделаю, мы же одной крови.
И амба стал останавливаться, садиться, меня слушать. Иногда глаза сощуривал от удовольствия, видно рассказы мои нравились, или оскаливался, смеялся, значит, или ушами так интересно дергал, удивлялся шибко. Охотники они, бывает, и соврут - не дорого возьмут, но в большинстве своем все рассказы охотничьи правдивые и достоверные. Кто охотникам не верит, тот обязательно в такие истории попадает, в которые ни один здравомыслящий человек не поверит, потому что такого не может никогда произойти. Если хотите, чтобы и вам верили, то верьте другим людям.
Вот и мы с амбой так общались. Я его кое-чем подкармливал от своей еды. Даже иногда скучал, когда амбу за спиной не слышал.
И вот однажды ночью приснился мне дивный сон. Будто бы ко мне в тайгу пришла женщина невиданной красы. С длинными волосами, нежными мягкими руками. Подошла к моему костру и легла рядом со мной. Обняла меня за шею, прижалась к моему телу и стала нежно и ласково целовать. Шибко приятно это. Я запустил руку в её волосы, целую и что-то мне запах из её рта не понравился. В тайге не шибко щетками зубными побалуешься. Так, черемшой зубы почистишь, уссурийским орехом зубы натрешь, становятся буро-красными, как от йода, зато никакой болезни не будет, а тут такой запах!
Открываю я глаза, а это амба рядом со мной лежит, меня языком облизывает и мурлычет, как кот. Вернее, как кошка. Тигрица это. Ну, думаю, всё, Второй, приехал ты. Сейчас лапой по лбу треснет, и поминай, как звали. А амба мурчит и зубами мне фуфайку расстегнуть пытается. Во куда у тигров культура шагнула: надо сначала раздеть, а потом уже к трапезе приступать. Расстегнул я фуфайку, а она к моему внутреннему карману тянется. А там такая маленькая-маленькая аптечка лежит, и в ней пузырек с валерьянкой. Как же я сразу-то не догадался, что амба - это та же кошка, только большая.
Сел я, а амба у ног моих кувыркается, выпрашивает лакомство. Как тут быть. Мало дашь, полезет отбирать, поранить может, кровь учувствует, на закуску пойдёшь. Много дашь, шибко пьяной будет, играться будет, покалечить может. Как тут дозу рассчитаешь. Коты те с десяти капель дуреют, могут и в драку полезть, а потом убежать. А эта как?
Достал я коробочку с рафинадом. Сахар-то я в мешочке холщовом ношу, а тут друзья снабдили. Взял кусочек, накапал валерьянки и на руке тигрице поднес. Ой, как аккуратно у меня с руки слизнули. А глаза-то как заблестели! После десятого кусочка глаза у амбы поволокой покрылись, как у женщины, которую уже не надо уговаривать, я и валерьянку убрал. А амба голову на свои вытянутые лапы положила и задремала. Где-то под утро она ушла. И я стал домой собираться. Валерьянки-то осталось всего ничего. А ей снова захочется. Подруг приведет, или дружка своего, с которым мы издалека раскланивались, а у меня валерьянки нет. Скажут, зажилил, Второй, эх-ты, а мы-то думали, и тресь лапой по роже. Или по-другому. А вдруг у них с похмелья голова болит. Каждая букашка, что по траве ползет, бульдозером кажется. Подходят и говорят: Второй, будь другом, дай опохмелиться. А я им говорю, что у меня нет ничего. Как это ничего нет? И хрясь по роже.
Как ни крути, а не надо было с тигрицей валерьянку жрать. И тигр еще ревновать начнёт. Вообщем, пока не настало всеобщее перемирие, от тех, кто тебя слопать может, надо держаться подальше.
