Малый Палашевский переулок, все его шесть домов с узкими тротуарами, мы полюбили еще в те давние времена, когда доллар стоил 29.90, машины стояли, где попало, каждый свободный кусочек стены был увешан рекламой и зима была очень снежной. Мы ходили вниз, вверх, заворачивали попить кофе в «Черри», наблюдали сбоку, снизу, с горки и даже с высоты четвертого этажа.
Остановились мы в прошлый раз у давно снесенной церкви Рождества Христова, от нее и пойдем дальше. Среди прихожан Рождественской церкви была семья поэта Аполлона Григорьева. Хотя сам он прожил здесь всего несколько детских лет, они удивительным образом наложили свой отпечаток. Жизнь в Малом Палашевском представлялась ему «залитою каким-то светом». Григорьев вспоминал: «В лета младости я с сердечным трепетом проходил всегда мимо этого дома Козина у Тверских ворот... нередко под предлогом искания квартиры захаживал на этот двор, стараясь припомнить уголки, где игрывал я в младенчестве».
Определить, где поэт искал места своих младенческих игр, нетрудно: вывеска «Химчистка» на доме № 6 видна с обоих концов переулка. Нет, семья поэта никакого отношения к химчистке не имеет, так же как и к баням, построенным в 1889 году на месте дома Григорьевых. В двухэтажном здании располагались: на первом этаже номерные, на втором – семейные и мужские дворянские Тверские бани.
Забегая вперед, надо сказать, что и в глубоко советские уже времена бани вообще и эти в частности были весьма востребованы жителями коммуналок, существовавших в окрестностях во множестве. Если в квартире даже и имелась горячая вода и какой-никакой душ или ванна, помыться «с чувством, с толком, с расстановкой» при наличии десятка-другого соседей было решительно невозможно.
В 80-х, после закрытия бань, в доме № 6 открыли одну из первых в Москве «американских прачечных», куда можно было прийти, самому загрузить белье в барабан и через некоторое время вынуть уже выстиранным и чистым. Перед этим чудом меркли все прошлые заслуги здания.
В Москве в банном деле, несомненно, лидировали Сандуны, подробнейшим образом описанные у Гиляровского в книге «Москва и москвичи». Хотя сам дядя Гиляй, как он признавался, предпочитал ходить в Тверские бани – в Палаши. Приверженность свою к Палашевским баням он объяснял так: «...рядом с банями была лавчоночка, где народный поэт Разоренов торговал своего изделия квасом и своего засола огурцами, из-под которых рассол был до того ароматен и вкусен, что его предпочитали даже прекрасному хлебному квасу…Лавчонка была крохотная, так что старик гигант Алексей Ермилыч едва поворачивался в ней, когда приходилось ему черпать из бочки ковши рассола или наливать из крана большую кружку квасу. То и другое стоило по копейке». Газета «Саратовский Листок» писала в 1891 году: «В высшей степени оригинально было видеть старика-лавочника в длиннополом (московском) полукафтане, декламирующего из-за прилавка целые монологи из „Гамлета“, „Короля Лира“».
Как поэт Разоренов известен не сильно: до наших дней дошел разве что написанные на его стихи романс «Не брани меня, родная». Был приказчиком, лакеем, актером, разносчиком, тридцать лет держал эту самую лавочку, но предпочитал называться поэтом. Впрочем, создание ароматного рассола тоже дело творческое и полезное. Тем более что на этот самый рассол слетались прочие творческие личности, образуя в лавочке некое подобие литературного клуба.
Происходило это все в доме № 7, к которому мы сейчас подойдем. Это несложно: как уже говорилось, в переулке всего 6 домов: три на четной и три на нечетной стороне. Мы сейчас стоим посередине нечетной, у трех сугробов, из которых кое-где выглядывают железные бока похожих, как братья-близнецы, автомобилей. Сзади из-под снежных папах на каждой виднеется надпись: «инкассация». Маленький затерявшийся на снежных просторах отряд. Рядом нежно-персиковый дом, в котором и располагалась когда-то литературно-овощная лавочка, а позже Союз литовских пролетарских писателей.
Вообще дом № 7 не прост. Это целый комплекс разновозрастных строений от начала XVIII до второй половины XX века. Тянулся он от самой Рождественской церкви до Тверской, а вглубь – до Английского клуба. Часть зданий XIX века в связи с реконструкцией улицы Горького (Тверской) была снесена, а вот что осталось от древних палат, можно посмотреть, подойдя с левой стороны к персиковому особнячку – выбеленный первый этаж и такие характерные окна. Глобальная реставрация была здесь проведена в начале 2000-х годов.
За розовым фасадом кончается вдруг столь характерная для переулка теснота и открывается просторный вымощенный плиткою дворик. (Это, как вы уже догадались, тоже продолжение дома № 7.) Здесь на протяжении 20 с хвостиком лет ухитрялся удерживать свои позиции ресторан «Скандинавия», в то время как вокруг пачками разорялись всевозможные собратья. Но прошло и это.
По правую руку внушительный сталинский дом, разделяющий переулок и Тверскую, тот самый – с Лавочкиным. За ним гигантским снегирем на снегу краснеет Музей современной истории России, бывший Музей революции. После 1991 года у входа в него, между пушкой и броневиком, встал пострадавший во время августовского путча троллейбус, расстрелянный и помятый, он. В 2000-х его решили от греха убрать.
Прогулка по снежной зиме 2011 года подошла к концу. Впереди, в арке, ведущей из нашего локального мирка в шум Тверской, виднеется льдисто-голубая крыша ресторана «Пирамида». Мы взбираемся в горку плечом к плечу с другими взбирающимися, лавируем между заледеневшими припаркованными машинами, оставляя позади лед школьной площадки и инкассаторские сугробы.
1-я часть: Лавочкин обнимает угол дома; 2-я часть: Где жили палачи, ковали палаши и творила чудеса икона "Взыскание погибших"
Фото Елены Головань
