У меня все ломается. Я не дружу с вещами. Я отношусь к ним ко всем прохладно. Может быть, за исключением моего автомобиля. Он хорош тем, что позволяет мне чувствовать себя в безопасности. За это я внимательно слежу за его состоянием. Логично, когда хозяин интересуется здоровьем своего бодигарда. В остальном вещи мне безразличны и малопонятны. Я не дружу с ними. Некоторыми любуюсь, другие вожделею, но дружбы нет. И вещи отвечают мне взаимностью. Они, пользуясь своими способностями к мимикрии, прячутся, теряются, растворяются в пространстве. Вещи — ярко выраженные суицидники — ломаются, заканчивают жизнь, раньше времени разваливаются у меня в руках.
Не знаю, есть ли здесь связь, но я довольно-таки мрачный тип, окруженный сплошь теми, кого не люблю. То есть вещами. Мы презираем друг друга и мешаем друг другу жить. Как не слишком удачливые любовники, мы заманиваем в сети и бросаем друг друга после первого же неудачного контакта.
И чем больше я окружаю себя нелюбимыми, тем мрачнее становлюсь.
***
У меня сломался тюнер «Акадо». Кроме этого, у меня почему-то отключился телефон, порвался шланг от душа и одна из красивых люстр неврастенично помаргивает и светит вполсилы.
Но все это не беспокоит меня. К умирающему душу, немому телефону и страдающей нервным тиком люстре я отношусь с презрением. А вот без тюнера я не смогу смотреть футбол, когда пожелаю. Отсутствие тюнера вызывает неприятное чувство неудобства и беспокойства. Я не знаю точно, как он включается и отчего не работает его кнопка на серебряном боку, — в конце концов, мы не друзья, чтобы я вдавался в подробности. Но он — нужная деталь моей жизни. Я привык к нему. Стерпелся и слюбился.
А он, видишь ли, не выдержав неаккуратного обращения, соизволил впасть в кому и перестал подавать признаки жизни.
Вызов мастера по ремонту — еще одно неприятное общение, с которым придется смириться.
Я не дружу с людьми. Прекрасно умею общаться, притворяться, говорить, включать обаяние, шутить, иронизировать, изображать участие и неравнодушие. Но я не дружу с людьми.
Люди отвечают мне взаимностью. Они с удовольствием общаются со мной, шутят, кокетничают, обижаются, изображают участие и неравнодушие. Но однажды, когда я заболел и не выходил из своей комнаты неделю, друг мой, деливший квартиру со мной, заметил мое отсутствие только на четвертый день. Я не в обиде. Наши чувства взаимны.
***
У меня сломался тюнер «Акадо». Это означает, что нужно вызывать мастера. Потому что мне нужен тюнер. Мне без него нехорошо. Неспокойно.
***
К обеду мастер пришел. Его огромный походный рюкзак плюхнулся у меня в коридоре. Мастер был помладше меня, но не намного. Его спутанные белые волосы были мокры, как и его брезентовая ветровка, джинсы и кеды. Вероятно, на улице идет дождь.
Он улыбался.
— Я к вам. Я — Акадо.
— А я Борис, — говорю. — Проходите.
Он захохотал.
— Ха! Отлично. Зовите меня Акадо! Ха. Смешно.
— Хорошо, Акадо, — ответил я. — Пожалуйста, не шумите. В той комнате у меня спит дочка.
Я соврал. Никакой дочки у меня не было.
— Ух, — сказал Акадо тихо. — Люблю девчонок маленьких. Совсем маленькая?
— Угу. Грудная.
— Кроха, — прошептал Акадо. — Люблю таких. У нас женой тоже будет. Когда мы сможем заработать на квартиру.
— Угу, проходите.
***
— А что так все запутано у вас? — это он спрашивает про провода. Я не стал ему объяснять, что не дружу с проводами.
— Знаете, это так сложно — объяснять малознакомому человеку всю свою жизнь.
Он прекращает распутывать клубок проводов. Разгибается. Смотрит на меня.
Я улыбаюсь через силу:
— Ну, вы же спросили, почему у меня так все запутано. А для того, чтобы все это объяснить, мне нужно рассказать вам всю жизнь. Это довольно трудно. Понимаете, жена, любовница…
У меня нет ни жены, ни любовницы, но его это не волнует. Он понял шутку.
— Ха! Вот вы как! — он с восхищением смотрит на меня. — Вот всегда завидовал тем, кто умеет так шутить… так еще едко! Будто кто-то подсказывает вам. Завидую! Я как ни пошучу — все несмешно. Максимум улыбка просто.
Я молчу. Он принимается за работу, улыбаясь и покачивая головой.
— Но как запутаны-то. Трудно распутать, даже распутать, — он улыбается, а мне отчего-то становится стыдно.
— У меня ограбили квартиру, — говорю. Это правда. Квартиру у меня ограбили. Но к спутанным проводам это отношения не имеет. Когда мне бывает стыдно, я тут же начинаю врать. Делаю я это уверено и убедительно. Так что чаще всего ложь проходит за правду. Это умение бесполезное, потому что талантливо я вру, только когда мне бывает стыдно.
— Вот беда! — он опять отрывается от работы. — Все перепутали? Весь дом разворошили? Даже провода!
— Да, — говорю я и еще больше мрачнею для убедительности.
— А много украли?
Я не в силах больше врать. И говорю правду.
— Немного. Восемьсот евро из тумбочки в коридоре. Телевизор-панельку в спальне вырвали. Вот проектор пытались оторвать — не вышло. Торопились, ублюдки. Все белье повытащили.
— Да. Я понимаю. Меня тоже однажды ограбили. У меня комп новый увели. И тысячу рублей одной бумажкой взяли. Как раз последние были. Обидно. Думал сидел: на что есть буду…
— Плохо.
— Да жуть вообще. Сочувствую, — говорит он и принимается за работу. — Восемьсот евро, с ума сойти.
***
Он быстро все чинит. Его любит техника. Движения его легки и точны.
— А где пульт у вас?
Я впадаю в панику. Неизвестно почему, но мне страшно не нравятся такие вопросы. Он застал меня врасплох. Я не могу найти пульта, роюсь в ящике комода. На пол летят бумаги, ручки и несколько зарядок от давно потерянных мобильников.
— Я это… сейчас…
— Да не волнуйтесь вы так, — он опять во все глаза смотрит на мою клоунаду.
— Я не волнуюсь, просто где-то же он должен быть!
Я вдруг чувствую, что у меня трясутся руки.
— Не волнуйтесь, я вам новый выдам. У нас есть. Совсем не дорого, можно…
— Вот он! — я почти кричу от радости. Пульт, как и другие вещи, не любит меня и пропадает при первой же возможности. Но сейчас он нашелся.
— Видите! А вы волновались.
Он берет пульт и начинает настраивать каналы.
***
На комоде лежит вынутая мной из ящика и не уложенная обратно книга архиепископа Иоанна (Шаховского) «Апокалипсис мелкого греха».
— Религиозная? — спрашивает Акадо, указывая на книжку. — Я сразу понял, какой вы необычный человек. Верующий, сразу видно.
— Хорошая книга, — я не знаю, что сказать. — Вот может помочь бросить курить.
Мне вдруг неожиданно хочется подарить эту книгу ему.
— Вот вы курите? — спрашиваю я с надеждой.
— Нет, — он улыбается. — Зачем?
— Да уж, точно. Незачем, — я убираю книгу в комод.
***
Он заканчивает работу. Провода распутаны и аккуратно сложены. Телевизор работает. С экрана несется обыкновенная пурга про каких-то исламистов.
Я думаю, сколько нужно заплатить. Это мысль нервирует меня. «Акадо — парень хороший, — думаю я, — и нельзя его обидеть, но сколько же нужно дать, чтобы и мне не выглядеть в своих же глазах транжирой, — полторы, две тысячи?» Для меня это все копейки, но я почему-то боюсь прогадать.
— Гхм… — я смотрю на Акадо, он заполняет какие-то бумаги. — А вот скажите, как бы… сколько я должен вам за труд…
Он поднимает глаза на меня.
— Дак это, — он улыбается. — Сколько захотите.
Я роюсь в кармане и протягиваю ему тысячу.
— Этого достаточно?
Он удивленно смотрит на деньги. Я успеваю подумать, что-таки обидел его маленькой суммой.
— Конечно! Я ж работал-то всего пятнадцать минут.
— Ну хорошо, — я вздыхаю с облегчением.
— Вы! — он смотрит на меня с улыбкой и восхищением, — Вы…
Его указательный палец упирается в меня:
— Я когда шел, у меня было хорошее предчувствие. Вот что я встречу хорошего человека. И точно! Вот и книга у вас, и деньги вы мне… вот знаете — прям чувство было приятное. Я бы с вас и денег не взял, светлый вы человек.
— И вам спасибо, — говорю, — Акадо!
— Ага.
***
Он быстро собирается. Берет свой безразмерный рюкзак. Улыбаясь во все лицо, шепчет, чтобы не разбудить выдуманную мной дочку:
— Пока, если что — звоните.
— Удачи, — отвечаю. — Позвоню если что. Вас как зовут, кстати?
— Витя.
— Ну счастливо, Витя-Акадо.
Мы жмем друг другу руки. Хорошо бы с ним выпить как следует. Но, уж конечно, я не взял его телефон.
***
Когда за ним закрывается дверь, я возвращаюсь в комнату. Мне кажется, что без Вити-Акадо в ней стало темнее. Но через секунду я понимаю, что никакой мистики в этом нет.
Просто сломалась одна из трех дорогих итальянских люстр.