Это лето он провёл в городе, в квартире. Было дико, душно, тесно. Старые засохшие цветы на подоконнике, пустота в зале, диван, журналы и прогулки по пять часов - единственное радостное событие. В деревню он ездить боялся. Там ночуя в пустом уже родительском доме, он до одури испугался какой-то старушки в белом платочке, невесть откуда взявшейся в темном доме, гремящей посудой на кухне и деловито зовущей Петеньку пить чай посреди безлунной ночи. Такое повторялось два раза, и после этого он, позвав попа на дом уехал в городскую квартиру, где во избежание рецидива спал с включенным по всюду светом. Парикмахерша перестала водить рукой по голове, напаличная машинка затихла, фен из другого напаличника обдул его свежую и теперь почти лысую голову, на которой не видно было теперь проплешин, третий обдал голову чем то холодным и душистым а большой фартук слетел на пол сам собой. Стрижка окончена. Полковник посмотрел на свой маленький лоб, впалые глаза, скуластые слекга морщинистые щеки, поднялся и вышел. Солнце ярким пучком ворвалось в окна, залило все желтым светом, и вдруг исчезло, через минуту наоборот все потемнело, бабахнул гром и вслед за ним по горячему асфальту ударил ливень. Ливень стих и полковник Петр Кремнев вышел из парикмахерской. Скоро, проехав четыре остановки на троллейбусе, и миновав пару тенистых аллей в зеленом неприметном районе города, он остановился у ворот ГПНД №1, осмотрелся по сторонам, и вошел внутрь. При прохождении медосмотра в городской поликлинике возникли какие-то вопросы, и его пригласили зачем-то сюда. Он не стал настаивать на том что ему уже выезжать в часть, а просто взял собой неболшой багаж и решил отправиться к заподозрившему, видимо что-то неладное, доктору, не с пустыми руками, что бы тот, невзначай, не определили его на побывку к психам в день отъезда. Сработало. Доктор, поначалу добродушно улыбавшийся и спрашивавший зачем-то про усталость и необычные случаи, увидев трёх литровый бутыль липового мёда, подаренный Кремнёву на поминках матери, да так и не разу и не открытый, вдруг сменил тональность, поправился, взбодрился, и написав что-то на бумажке, отправил Кремнева восвояси. Отпуская, учтиво открыл дверь, и проводил до самого выхода из коридора. Машину полковник не водил, потому поехал до вокзала на автобусе. Ехать было неудобно. Однако, неудобно не всегда означает плохо. Людей было много, автобуса ждали долго, и как только он приехал, толпой рванули туда, не особо думая о приличиях и уж тем более о возвращающихся из увольнения военных. Доживающий свой век автобус, и так уже достаточно полный, каким-то чудом смог вместить в себя и эту прорву. Затем, не без труда, задвинув мутные стеклянные двери, смачно крякнул как пожилой горняк, и не спеша отправился в путь. Полковнику, почему-то, нравились вот такие во нелегкие путешествия. Да, было нелегко, была жара, люди со всех сторон давили друга, но трудно было всем, и каждый терпел и терпел молча, старался сохранить лицо, стоически ожидая своей остановки. Распахивающиеся через каждые пятьсот метров двери, для них сейчас - билет на свободу, где легко, прохладно и просторно, где наступает конец всем страданиям. Если бы так было и в жизни…или хотябы, после смерти. Полковник не был верующим, точнее он был согласен с тем, что после смерти что-то там есть, может даже есть и Бог, но в церковь он не ходил, свечек не ставил и вообще не любил заниматься подобной ерундой для идиотов, или просто слабых людей. Да и вообще, с Богом у него были свои особые отношения, слово Бог вызывало у него скорее раздражение и обиду нежели что-то благоговейное и доброе. Потому он был уверен, что ни чего хорошего его после смерти явно не ждет. Тут ему вспомнилась молодость...жена, и Толик с Колей…такие далекие, почти забытые. Она всегда ходила в церковь, и его заставляла. Малыши каждую неделю одевались во все чистенькое и бегали по церкви, а она стояла в углу, тихо, но строго на них пошикивая. А потом все кончилось... Раньше они часто снились ему, и всегда она звала его с собой, а он все отказывался и отказывался. А потом она просто перестала это делать. Обиделась наверное.… Автобус вдруг тряхнуло, и полковник отвлекся от себя и до синевы сжал кулаки. Впереди его ждали сынки солдаты и жена – часть, а все остальное – в могилу. Несмотря на постепенно ослабевающую давку он выправился по стойке и простоял так довольно долго пока не поймал себя на мысли, что довольно давно, наверное с самой остановки, чувствует на себе чей-то взгляд. Глупое ощущение, когда страшно хочется оглянуться, аж затылок жжет, а когда поворачиваешься то действительно всегда обнаруживаешь, что на тебя кто-то смотрит. Вот и сейчас – то же самое… Полковнику так хотелось повернуться, но он все не делал этого, не делал из принципа. Он уцепился взглядом за мокнущее от очередного дождя окно, хмуро разглядывая проплывающие мимо разноцветные светящиеся вывески на русском и китайском языках. Через какое-то время, двери автобуса распахнулись у привокзальной остановки и настала очередь полковника подираться к выходу. Но продираться не пришлось, - почти вся толпа стоявшая перед ним тоже видимо спешила на вокзал. Свежий воздух и прохлада окатили лицо и шею. Он вдохнул полной грудью, оглянулся вокруг, и тут среди толпы, только что вышедшей из автобуса, заметил взгляд, настолько знакомый, настолько родной, что у испытанного жизнью полковника аж мурашки побежали по спине. Человек смотрящий на полковника вдруг осекся, и быстрой, дерганной походкой, обгоняя группы людей направился к железно дорожному терминалу, и чувствовалось хотел побыстрее скрыться из виду. Полковник, поняв это хотел тут же кинуться за ним, закричать, порвать эту толпу вдруг будто специально выросшую между ними, но вместо этого спокойно оглянулся, затем вперился взглядом в удаляющийся силуэт, и отирая намокшую от напряжения шею спокойно пошел вперед уверенным солдатским шагом к терминалу номер семь, что бы совершить посадку в поезд 119 в 13 00 по Екатеринбургу. Шел и внимательно смотрел в след удаляющемуся знакомому силуэту, а по спине снова бежали мурашки.