1
Антон Чедашев проснулся с ощущением бегуна после пробежки, чувствуя бешеную пульсацию крови в теле.
Последний год он жил во временной барокамере, а теперь кто-то по рассеянности или по злому умыслу оставил открытым вентиль.
Мысль оказалась такой удачной, так соответствовала утреннему пробуждению в мокрой от пота смятой постели, что он долго сидел, зевая и почёсываясь.
Ему снова снилась смерть. Год назад, когда всё это произошло, он вынашивал планы самоубийства, прикидывал тот или иной способ, пытался отчётливо представить себе, как это будет, прежде чем выбрать один и решиться. Он успокаивал себя тем, что не смог выбрать. Зато смерть стала приходить к нему в снах, в разных одеждах. Последние пару месяцев она стала как бы абстрактной. То он видел себя на вершине горы и не знал, как спуститься (вернее знал, что не спустится живым). То на крыше небоскрёба — какого-то фантастического небоскрёба, выше облаков — и тоже не знал, как он сюда попал, зато точно знал что вот-вот сорвётся от ужаса вниз. Все сны грозили ему смертью. Не просто кошмары, которые бывают у каждого раз-два в год — он знал, что спит и ему ничего не угрожает, однако заставлял себя смотреть. Бывали и хорошие сны, но от них Антону становилось ещё хуже. Все как один это были сны-воспоминания, и он знал, что это сны, и что это воспоминания, только воспоминания...
Наконец собрался и встал с постели.
Он вызывающе медленно таскался: одевался, совершал туалет, бормоча под нос комментарии, долго, внимательно глядел на своё отражение в зеркале, сперва в полный рост, потом отдельно лицо, каждый прыщик, проверил наличие волос в носу и белизну зубов. Он долго мог стоять у зеркала, словно гостить у единственного друга. Пять раз медленно, до конца нажал на поршень флакона с туалетной водой, чуть-чуть слишком сладковатой, но всё равно из любимых. Из кучи, принесённых Алисой, он выбрал по памяти, не вспоминая название.
— А что? Не отвергая своей бесспорной художественной и исторической ценности музейный экспонат имеет не только право, но и обязанность заботиться о своей наружной внешности. Так мы дольше сможем любоваться и восхищаться внутренним содержанием.
— Да, — кивнул он, довольный.
Не спеша он переместился в просторную, освещённую ярким солнцем кухню, где стал плавать, как золотая рыбка, не торопясь заваривая чай. Чай особой заварки из трёх сортов, от такого у любого голова пойдёт кругом. Накладывал масло на отломленную горбушку белого хлеба. И как каждый раз при этом усмехнулся: хлеб всегда был свеж и вкусен, а масло — настоящее сливочное, без всякого маргарина. Воздев очи, он громко сказал:
— Господи, слава Богу, что эти придурки ничего не знают о фасованном хлебе! Аминь.
Откусывая, он чувствовал, как мурашки удовольствия бегают по телу.
Клал сверху жёлтый язычок сыра в мелкую дырочку, в меру холодный, как и масло, солоновато-пряный. Украшал кружочком колбаски с жиринками.
Смотрел в окно. Задумчиво. Тяжёлую кружку с чаем отпускал на стол пастись.
За окном всё та же картина: голубоватый снег, чёрные камни, похожие на головы седых негров, лес, извивающийся, как оброненная гармонь, пасмурное небо, зажжённый ватный ком солнца.
В этой глуши вообще ничего не должно меняться. Даже погода триста дней в году одинаковая, как сейчас. Должно быть, отличное резюме для лыжного курорта, который наверняка был здесь год назад. Отсутствие, невозможность изменений — одно из условий, поставленных им Алиске. Но сегодня всё портило ощущение уходящего времени, сильное, яркое как никогда.
— Надо с этим что-то делать, — сказал он сам себе и тут же рассмеялся каламбуру, и сам ответил: — Не с кем! Я — сам музей. Это музей — меня! А с музеем — что сделаешь?
Успокоив себя таким образом, он допил чай и стал мыть чашку, тревожно позвякивая и поглядывая в широкое окно.
Он увидел в небе быстро приближающийся сигарообразный объект.
Стараясь не перейти на галоп и не расплескать рвущуюся наружу панику, Чедашев спустился по лестнице в холл, где обычно встречал Алису. Отдышавшись, он первым делом постарался принять позу светской приязни, такое же выражение постарался придать лицу, пока на крышном эллинге пилот помогал женщине вылезти из машины, пока она торопливо шла по длинному пологому серпантину. Каждый раз это могли быть последние минуты.
Алиска опекала его и заботилась о нём.
У неё были орехового цвета волосы, такие же глаза, смуглая, чуть светлее, кожа, как какао, в которое добавили немного кофе.
Итак — Алиса.
Это она вытащила его из лап военных, а затем из клешней учёных почти даже без последствий. Пара лишних дырок, в которые уже и не дует, да пара шрамов, которые вовсе не портят.
Эти милитарюги ничем не лучше тех.
Сталкивался с государственной машиной неоднократно, всё больше по-молодости, затем как преподаватель ВУЗа, как предприниматель, как умеренный либерал. Тратил нервы — кровь не проливал. Он вообще считал себя умеренным во всём.
Пришельцы оказались соседями по больнице, человечество перевели в другую палату, а на его койку положили этих.
Уже хорошо, что не "залечили" до смерти.
До сих пор, вот уже год, эта женщина-инопланетянка заботилась о нём. Наверное и даже наверняка она делала это для каких-то своих целей. Ему она, конечно, правды не скажет, и он гнал от себя даже малейшую мысль попросить открыть истинные цели. Никогда не прислушивайся к тому, что скажут в комнате, из которой ты только что вышел.
Если бы не это саднящее чувство времени...
Послышался стук каблучков и через минуту вошла Алиса.
— Что, захотели отдохнуть на свежем воздухе в горах? — едва увидев её, громко сказал Антон, надо было сразу сбить её с толку, обескуражить. — Или дела замучили? Хроническая усталость от переделки чужого мира после захвата его — что может быть тяжельше?..
Алиса, как всегда сбитая с толку его нападками, глядела на него в нерешительности.
Он мысленно поздравил себя с очередным успехом. Подбил её на лету — и почувствовал толику удовольствия за всё утро. Но не один мускул не дрогнул на его лице, на котором сохранялось выражение идиотского вопроса.
Чедашев хорошо помнил, что она рассказывала в первые дни их знакомства.
Каждые пять-шесть тысяч лет неизвестные могущественные силы или высший разум утраивают рокировку. Тогда вся раса забирается с планеты и переносится на другую. Как и зачем это делается, Алиса и сама не знала. Их раса уже дважды переживала подобный "переезд". Человечество, видимо, "удостоилось" впервые.
Наконец женщина опомнилась. Она ответила:
— Мы тоже кому-то уступили свой дом. И твой мы не захватывали — это произошло помимо всякой нашей воли.
Она была правильная девочка и не могла не ответить, как всегда попадаясь на его провокацию.
— Очень надеюсь, что уступили нам, — зло парировал Антон. — Мои братья отомстят за меня! О, будь уверена, через пару годков от вашей цивилизации камня на камне не останется. Разве что в нищих музеях, в которые всё равно никто не ходит!
Она нахмурилась, вслушиваясь в его слова, словно ей стоило большого труда переводить.
Он злорадно продолжал капать на неё ядом:
— А потом, может быть, будет новый переход, и они снова придут сюда, и я всё ещё буду здесь. Всё им расскажу!..
Лицо Алисы разгладилось, она уверенно качнула головой, без тени, впрочем, радости.
— Увы, это невозможно. Мы не выбираем место "посадки", а шанс, что первый же переход случайно приведёт на предыдущую "стоянку, по теории вероятности, учитывая количество миров во Вселенной, крайне мал. Кроме того, как я уже говорила, переходы случаются не чаще чем раз в пять тысяч лет... Кстати, затем я и прилетела сегодня: вам нужно срочно уходить отсюда.
Камень упал в груди Антона, огромный ледяной метеорит. Как он не старался, не смог скрыть страха в глазах.
— Куда??!
Продолжение►►
Подписывайтесь Ставьте лайки! Помогайте автору
ОГЛАВЛЕНИЕ
и хорошего чтения