4-я глава здесь
На исходе ясный зимний день.
Автомобиль Сергея Устинова, въехав во двор, затормозил у подъезда.
Дверца распахнулась, и из машины, с веселым шумом вывалились розовощекие Тимоша и Маруся, и хотя вид у обоих усталый, видно, что дети довольны и счастливы.
Следом – родители.
Сергей, открыв багажник, извлек оттуда деревянные санки, которые подхватила Людмила и со словами:
– Я побегу! А вы уж следом… – исчезла за массивной дверью.
Сергей неспешно вытащил лыжи. Поставил все три пары у стены дома, а сам, сев за руль, отогнал авто на стоянку в глубь двора.
Тимоша и Маруся всё это время сидели на скамейке. Сидели молча.
– Что, походники, совсем занемогли? – улыбнулся отец, когда, прихватив лыжную охапку, появился возле присмиревших детей.
Вскоре семья, притихшая от веселых впечатлений и уставшая от шумных забав, сидела за большим круглым столом.
Обед хотя и был поздним, но, как всегда стараниями заботливой хозяйки, сытным и разнообразным.
Под конец Людмила водрузила на середину стола ещё и торт.
– Не-ет! Мне это уж слишком! Я – пас! – чересчур эмоционально вымолвил за всех папа и внезапно ленивым речитативом пропел:
Сыт я по горло, до подбородка.
Даже от песен стал уставать.
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать. [1]
Маруся очень взыскательно, с каким-то особым интересом посмотрела на отца изумлёнными глазами, а Тимоша, которого уже ничего не волновало, протянул капризно:
– Я спать хочу...
– Пойдём-пойдём… Мальчик мой устал… Совсем-совсем устал… – И Людмила увела засыпающего на ходу сынишку.
Отец и дочь остались за столом одни. Сергей, положив на тарелочку кусочек торта с красной ягодой на кремовой горке, пододвинул её к дочери.
– Папулечка! Я тоже ничего не хочу… – усталый голос у Маруси звучал тихо-претихо. – Можно я пойду…
– Конечно-конечно!.. Иди!.. – и Сергей, машинально поглощая тот самый, с красной ягодой, кусок, влюблённым взглядом провожал дочь, вяло преодолевавшую восхождение. Неожиданно окликнул: – Маруськ! – Девочка обернулась и вопросительно посмотрела на отца, успевшего спросить: – Ты довольна прогулкой?
– Очень!.. Спасибо тебе, папочка… Я пойду? – она поставила ногу на следующую ступеньку, а Сергей стремительно подошел к лестнице и, опершись на перила, негромко сказал:
– Да… да... конечно, иди!.. – однако тут же одернул: – Доченька… – Маруся снова остановилась, оглянулась на отца, вкрадчиво обратившегося к ней: – …а ты нас с Людмилой Петровной не отпустишь ли в театр? С Тимошей вечер побудешь?
– Папулик, и ты ещё спрашиваешь?! – порывисто ответила девочка вопросом на вопрос. – Когда? Сегодня?
– Не-е… не сегодня… – проникновенный голос отца заметно повеселел. – Если ты согласна, то я возьму билеты на ближайший из выходных…
*
Неделя пролетела быстро, и воскресным вечером родители уехали в театр.
Дети остались одни.
Устал от суеты короткий день и, истаивая на нет и томно позёвывая, лениво прикрыл блёклые очи. Успокоился. И вот уже, заглядывая в окна, подбиралась долгая-долгая ночь.
Маруся сидела в кресле напротив телевизора и бестолково щелкала пультом, а Тимоша, откинув тяжёлую гардину, стоял у окна, за которым висли в низком небе тёмные тучи, и высвистывал пронзительную песнь холодный ветер.
– Хочешь загадаю загадку? – Маруся подошла к брату. Посмотрела в заоконную глухую тьму. И, не дожидаясь ответа, произнесла скороговоркой: – Пришел волк – весь народ умолк; взлетел ясен сокол – весь народ пошёл.
Тимоша испуганно посмотрела на сестру.
– А волк кто?! – не пытаясь даже отгадать, спросил шепотом.
– Волк?! А это ночь! Видишь: на улице ночь – и никого нет. – Продолжила: – А ясен сокол – солнышко! Он прилетит – и будет светлый день!
– И все человеки снова будут! – довольный собой перебил сестренку Тимоша. – А ещё? Загадай ещё!..
– Потом… как-нибудь… – и Маруся вернулась к телевизору.
Мальчик остался стоять у тёмного окна и, постояв минуту-другую, тревожно произнёс:
– Маша, пойдем Пуську искать.
– А что его искать? – к поступившему предложению сестра отнеслась более чем равнодушно. – Спит себе в ученической…
Тимоше, однако, в то не верилось – протянул просительно:
– Пойдём к нему!..
Сестра не ответила, но, пощелкав раз-другой пультом, окончательно выключила телевизор. Встала:
– Пошли!
На их появление в ученической кот никак не отреагировал и как спал, развалившись вольно на диване, так и продолжал спать.
Счастливый Тимоша принялся его ласково гладить, но кот недовольно фыркнул и, открыв вначале один глаз, потом второй, нехотя поднялся, угрозливо сгорбил дугой спину и, развернувшись в другую сторону, снова упал на нагретое место.
– Не тронь его! – предупредительно предложила Маруся. – Пусть дрыхнет… а то психовать начнёт…
Мальчик тяжело вздохнул, но тут же озорно засмеялся: на него с нового постера с чертополохом, появившегося вместо старого с полевыми цветами, смотрела весьма живая забавная мордашка.
Меж тем Маруся, вооружившись ярким фломастером, забралась на письменный стол с ногами и приступила на глазах изумлённого брата к чудесному превращению следующего мохнатого цветка.
Тимоша смотрел, не отрываясь, с замирающим от восторга сердцем за невиданным чудом – превращением цветка в широко улыбающуюся рожицу.
– А ещё?! Ещё! – громко попросил мальчик закончившей художество сестре. – Нарисуй смешного… и другого смешного…
И Маруся рисует!
Ей и самой нравится крупные фиолетовые соцветия дедовника, как мысленно продолжала называть чертополох девочка, превращать в живые разнообразные мордахи.
И вот скоро уже весь колючий куст на тканевом холсте превратился в компанию озорных и веселых человечков.
Маруся, дорисовав на последней рожице свитые спиралью усы, спрыгнула со стола на пол и, удовлетворенно оценив свою работу:
– Здорово! – Поинтересовалась у восторженного брата: – Тебе нравится?!
– Очень! – задыхаясь от переполнявших его эмоций, только и сумел выдохнуть тот.
Мальчик готов был пообщаться с каждым из забавных человечков, улыбавшихся ему озорно и приветливо. Все они, обращаясь только к нему, как птички-щебетуньи, чивиркали своё веселое и напевное, – но Тимоша, как ни силился понять тот щебет, разобрать звучащую разноголосицу так и не смог. Все перебивали друг дружку. Шумели. Смеялись… И одно лишь пробилось вдруг до его слуха ясное и отчетливое:
– Тимошка, спать пора…
Это сказала Маруся, и тогда мальчик протянул недовольно:
– Не-е хочу…
– Пора-пора!.. – сестра была строгой и настойчивой. – Пойдем я тебе книжку почитаю…
Но тут Тимоша увидел, что с книжной полки прямо на него были устремлены удивительно добрые глаза.
– Дай! – указав на знакомую иконку, он протянул ручку, и Маруся бережно взяла иконку с полки и так же бережно подала братику.
Мальчик долго и внимательно всматривался в святой лик
– А крылышки где? – негромко спросил Тимоша. – Ты говорила, что у ангелов крылышки есть...
– Есть… да… – Маруся поспешила успокоить недоумевающего брата. – На этой иконке не видно… они у него на спинке… А есть иконки, где крылышки видны…
– Большие? – Тимоша продолжил дознание.
– Да… большие… – ответила девочка.
Мальчик держал иконку в руке так, словно пытался заглянуть непременно за спину златоволосого человека с тем, чтобы уж точно убедиться в правоте слов сестры, и затем довольный собой радостно сообщил:
– Знаю! Знаю! Это как у гусей-лебедей! Большие-большие! – и утих, как будто запнулся, а потом осторожно поинтересовался еле-еле слышно: – А он на своих крылышках может далеко унести?
– Нет!.. он никуда деток не уносит! – уловив в голосе братика тревогу, утешливо произнесла Маруся: – Он ими только укрывает… – и снова позвала: – Пойдем спать, Тимошенька…
– Мне этого дашь? – вкрадчиво спросил мальчик и указал на ангела-хранителя.
– Конечно же, бери!.. Бери с собой!.. – сестра совсем не была против, и Тимоша, трепетно прижав иконку к груди, выдал новый вопрос:
– А сказку расскажешь?
– Угу… прочитаю какую-нибудь… – пообещала сестра.
– Не-а… надо про Ванечку… его гуси-лебеди унесли… – конкретизировал, однако, братик, переступая порог ученической.
*
Маруся обогнала брата и, неожиданно сев на деревянные перила, лихо съехала вниз.
Такого Тимоша просто не ожидал!
Широко раскрыв глаза от изумления, он замер в восторге и возбужденно закричал на разрыв:
– И я! И я! Хочу так! Хочу!
Девочка быстро поднялась наверх. Подсадила малыша на перила. Сама устроилась сзади: таким коротким паровозик они с оглушительным визгом съехали вниз.
– Ещё! Ещё! – Тимошу было уже не остановить: его заразительный смех рассыпался по всей квартире.
И они несколько раз подряд лихо скатались вниз, пока Маруся не устроила восторженному зрителю новое представление.
Она стала прыгать.
Сначала через ступеньку. Следом через две. Удалось ей легко перепрыгнуть и через три сразу.
Только вот новая шалость даром Марусе не прошла.
Воодушевившись скорыми успехами, девочка в азарте забралась на перила и приготовилась перелететь в прыжке на противоположную сторону. Она даже выкрикнула громкое «алле!» – и, сорвавшись, с грохотом упала и скатилась вниз.
Непроизвольно ойкнув, Маруся принялась тереть сильно ушибленную ногу.
– Больно… да?.. – участливо прошептал перепуганный Тимоша, склонившись над сидящей на полу сестрой, а та, досадуя на себя и сглатывая невольные слёзы, виновато посмотрела на брата:
– Не-ет…
*
Скоро пришли в детскую.
Хозяин первым делом аккуратно пристроил иконку на полке с яркими книжками в ряд.
Полка висела на стене недалеко от кроватки, и мальчик был доволен, что теперь, когда будет лежать на постели, то ангел-хранитель будет смотреть прямо на мальчика.
И Тимоша сам тоже будет смотреть только на него.
Меж тем Маруся, устыдясь своих недавних слёз, подошла к окну и искренне удивилась тому, что недавняя ещё картинка на улице разительно изменилась.
Разметали скорые ветра сизые тоскливые облака, и небо, очистившись, чудным, искрящимся голубым серебром плат-полотном накрыло засыпающий город.
Вот и Тимошка появился рядом. Сунулся любопытной мордахой в окно и выдохнул сразу же восторженно:
– А звёздочек сколько!
Маруся промолчала. Хотя и её сердечко уже отозвалось трепетным восторгом на приковавшую внимание красоту: звёздной мерцающей крошкой в россыпь осыпан был бархатный купол неба, по которому круглым мячиком-шаром покатилась полноликая луна, щедро высветив в синь-свет всё вокруг.
– А звездочки откуда? – Тимоша одернул сестру настойчивым вопросом.
– Это Бог старый месяц на звездочки покрошил, – не поворачивая головы к братишке, сообщила, как единственно верную данность, Маруся. И, чтобы уж никаких на то сомнений, твердо припечатала: – Это мне бабулечка говорила.
Но Тимоша, и не думая подвергать сомнению изреченную данность, ответом был вполне удовлетворён. Он, приняв и уяснив сказанное сестрой, с пониманием процесса даже изрёк:
– А потом луну покрошит… Да?
– Потом луну… – согласилась с ним Маруся и, глубоко вздохнув, изрекла: – Пойдём… тебе ложиться пора…
*
Скоро Тимоша лежал в постели, и Маруся, пристроившись с толстой книжкой сказок рядом на стульчике, поинтересовалась:
– И какую ж сказку мы читаем?
– «Гуси-лебеди»! – не задумываясь, выпалил братишка.
– Тимошка! ты ж эту сказку давно лучше меня сам знаешь! – живо отреагировала Маруся, не однажды слышавшая, как эта сказка раз за разом читалась ему. – Ты лучше мне её сам расскажи, – предложила она, обрадовавшись потому, что зудела разбитая коленка. Переспросила осторожно: – Расскажешь?..
И мальчик гордо на то сообщил:
– Я – сказанец!
– Кто-кто?! – опешила сестра, не успевшая вначале сообразить, что к чему, но, не менее удивлённый непонятливостью Маруси, мальчик весело повторил: – Ты, что, не знаешь? Сказанец – который сказки рассказывает!..
– Да-да!.. вспомнила!.. Просто я чуть-чуть забыла… – подыграла довольному собой братишке девочка, и «сказанец» начал:
– Расскажу… – согласился Тимоша и начал. – Сестричка плясала с подружками, а братик сидел и делал там чё-то. Потом прилетели гуси-лебеди, и унесли его. Потом сестричка пошла на полянку и увидела там печку. Говорит печке… – И замолчал. Замолчал надолго.
Маруся решила, что уснул, и заглянула ему в лицо, но Тимоша не спал – напряженно о чём-то думал.
– Что говорит? – напомнила тогда она.
– Не знаю… – сознался тихо Тимоша. – Забыл уже…
– А потом что было? – Маруся ожидающе смотрела на брата.
– Потом она пришла к яблоне, – уверенно продолжил «сказанец». – «Яблона, яблона, куда гуси-лебеди полетели?» Потом пришла к речке: «Речка, речка, куда гуси-лебеди полетели?» Речка говорит… – и Тимоша снова замолчал: через паузу сознался: – Забыл…
– Всё забыл, да? – девочка решилась было продолжить сказку сама, как Тимоша справился:
– Потом она пошла в лес и увидела там ежика. Ежик сказал: «Куда путь держишь?» Забыл опять…
– Про ежика? – осторожно поинтересовалась Маруся.
– Нет… – мальчик не согласился. Поспешил продолжить сказку в своём варианте: – Потом ёжик показал дорогу к бабе-яге, и сестричка Аленушка спасла своего братика Ванечку…
– А гуси-лебеди? – девочка докучливо стала допекать вопросами вновь умолкнувшего ребенка.
– У них крылья большие, и они полетели за ними, – встрепенулся «сказанец». – Потом речка-матушка спрятала их… потом яблона… потом печка… – И вдруг он сделал резкий переход: – У ангелочков крылья такие же – большие. Ангелочки добрые… Они крылышком укрывают… Правда?!
– Да-а… они добрые… они крылышком укрывают… – согласно отозвалась на то Маруся. – Вот и сейчас твой ангелочек тебя укроет лёгким крылышком, и ты будешь сладко-сладко… крепко-крепко спать. Будешь?
– Буду… – глухо прошептал сонный мальчик. – Я уже сплюю…
– Спи спокойно…
– А ты споёшь? – встрепенулся сквозь близкую дрёму Тимоша. Настойчиво добавил: – Как мамочка…
Маруся не ответила ему.
Она долго сидела молча на стульчике и смотрела на Тимошу, убаюканного сладостным сном, и вдруг, когда мальчик окончательно засопел, тихим тоскующим голосом запела:
Бай-бай… Бай-бай… бай…
Спи, дитя, усни: бай-бай.
Сладко спи, ты мой ребенок,
Сладко спи, засыпай!
Маруся напевно выговаривала слова и плакала, однако слёз своих совсем не замечала: совершенно иные картинки рисовало потревоженное воображение, извлекая то, что отпечаталось в младенческой памяти её.
Это она – маленькая девочка… маленькая, как Тимошка, лежит в своей кроватке. Это в её детской комнате горит слабо забавный ночничок. Это не она вовсе сидит на стульчике – а её родная мамочка… самая красивая… самая любимая...
И поёт сейчас тоже мама. Её мамочка… Маруся отчетливо слышит тот родной, незабываемый голос:
Баю-бай… Баю-бай…
Глазки поскорей закрой
Баю-бай… Баю-бай…
Ты, мой птенчик, засыпай!
Пусть тебе приснится рай!
Маруся ясно-ясно видит, как девчушка в постели приоткрыла хитрые глазки… посмотрела на поющую мамочку… тут же выбралась из кроватки и, устроившись на родных коленях, крепко-крепко обняла мамочку за шею… уткнулась носом в мягкую грудь и уснула спокойным сном.
А колыбельная, прорываясь сквозь времена и пространства, продолжала отчетливо звучать в чужой спаленке:
Будет дочка сладко спать!
Будет мамочка качать,
Папа сон оберегать…
Бай-бай… Бай-бай… бай…
Осторожно, боясь потревожить сонную глухую тишину, Устиновы вошли в квартиру.
Людмила, раздевшись, сразу же побежала с ревизией на кухню: открыла холодильник, проверила все кастрюльки на плите.
– Не ели, что ли? – взволнованно спросил Сергей, появившийся на кухне следом за женой.
– Как раз всё съедено… и посуда помыта… всё убрано… – Людмила с легким недоумением разрушила сомнения отца.
– Рад за Маруську!.. – Сергей не смог скрыть своей радости.
Он быстро поднялся на второй этаж, медленно приоткрыл дверь, заглянул в спальню дочери и, обнаружив, что Маруся не спит, а стоит у окна, тихо подошел к дочери и обнял её за плечи.
– Доча! Доченька! Ты у меня сегодня такая умница! – Девочка порывисто прижалась к отцу, успевшему бросить беглый взгляд за оконную темь, где властвовала глухая зимняя ночь.
– И что ты там увидела? – полюбопытствовал он.
– Во-он та-ам… большая яркая-яркая звездочка… – отозвалась девочка. Взмахнула указательно рукой: – Видишь?
– Ну да… – отозвался Сергей и более внимательно всмотрелся в небо, где, прорезая густую синь вновь наплывающих туч, васильковым светом вспыхивали звезды – и одна точно была особенно яркой и большой.
– Это мамочкина звездочка… – грустно сообщила девочка тихим голосом отцу. – Это она на нас смотрит сверху… и всё-всё видит!.. – вздохнула скорбно. Продолжила: – И бабулечка рядом… тоже вон звездочкой светится… Не веришь, да? – Маруся, голос которой вмиг заметно напрягся и отвердел, отпрянув от отца, внимательно и требовательно посмотрела ему в лицо.
– Почему же?! Верю! Очень даже верю! – Сергей нежно обнял встрепенувшуюся дочь.
– Папуля, а ей очень было больно? – теснее прижавшись к отцу, тихо выдавила из себя Маруся.
– Кому? – сердце Сергея застучало такой дробью, что ему, верно, казалось, что тот стук вот-вот пробьёт не только грудную клеть, но и насквозь пробьёт стены дома, оглушив тревожно ночную округу.
– Мамочке… – натужно прошептала через силу девочка.
– Когда? – продолжало и продолжало биться с тяжелой болью ретивое.
– Когда она разбилась… – дочь уже не спускала с отца глаз: взгляд цепкий, вспугнутый, недоверчиво-насторожённый…
– Она умерла… – Сергей чересчур старательно выговаривал слова тоном спокойным и бесстрастным. – Болела и умерла… так, к сожалению, случается в жизни…
– И совсем она не болела!.. – резко оборвала дочь. – Нет, папуля, она совсем даже не болела… – повторила и, через близкие слёзы, глухим шепотом выдавила: – Я же всё… всё знаю…
– Что ты знаешь?! – спросил Сергей, а у самого все мысли только об одном: только бы не догадалась о том, как ему нелегко дается весь этот разговор… столь неожиданный и тяжелый...
– Как мамочки не стало… – взгляд всё тот же – цепкий, ввинчивающийся в душу. Всё более и более взрослому мужчине становилось мучительнее и невыносимей, а дочь продолжала пытать: – Скажи: ей очень было больно… тогда, когда она падала… падала с мотоцикла?
– Кто тебе такое сказал?! – Сергей болезненно вздрогнул. В резком выкрике его обида и негодование: – Бабушка, да?!
– Бабуля тоже всегда говорила, что мамочка болела… – и девочка, не справившись со слезами, откровенно расплакалась: – А дядя Толя Сазонов…
– Дядя Толя Сазонов – трепач!.. – сердито перебил её отец. – Ему нельзя верить…
– А почему он сказал… – попыталась договорить дочь, однако теперь уже не мог сдержать своих эмоций Сергей:
– Маруся!.. Марья!.. я не хочу знать, что сказал тебе тот человек!.. Не хочу!.. – голос его откровенно дрожал, и девочка притихла. Прижалась теснее к отцу и снова беспомощным взглядом устремилась в ночное небо.
*
И долго ещё стояли отец и дочь у темного окна.
Стояли в молчании, каждый думая, о чём-то своём сокровенном, а затем Сергей негромко, но настойчиво, сказал:
– Ложись, доченька… Завтра рано вставать – у тебя школа… у меня работа…
– Папулик, – вкрадчиво спросила Маруся, снова напряжённым цепким взором взглянув на отца, – а когда я вырасту, ты расскажешь мне правду?
– Когда вырастешь, – расскажу… – Сергей тяжело-тяжело вздохнул.
Примечания
[1] Владимир Высоцкий. Подводная лодка.
Продолжение следует
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Козырева Анна