Когда я изнасиловал ее впервые, я внимательно наблюдал за ней несколько часов после этого. За тем как она едет в метро, покачиваясь, углубившись в книгу. Как пьет кофе. Сидит за компьютером. Смотрит в окно.
Она не плакала, не запиралась в туалете с влажными салфетками, не пряталась под одеяло. Ее вытеснение сыграло со мной злую шутку. Пока отсек, отвечающий за плотскую любовь, проигрывал свою борьбу за живучесть, весь остальной корабль ее величества изо всех сил отрицал что хоть что-то сегодня могло пойти не так, категорически отказывался отступить хоть на йоту от привычного порядка вещей.
Отменила вечерний ужин со своим молодым человеком. Молодой человек ничего не заподозрил. С ним, робким и неумелым в общении с женщинами, и такая серая мышь как она могла позволить себе иногда побыть сукой. Кот тоже ничего не заподозрил, и в четырех сериях сериала, что она просмотрела перед сном, тоже не произошло ничего провокационного.
Через день она сдала анализы на стандартный набор венерических заболеваний, и этим все ограничилось. Меня это покоробило.
На третий раз она восприняла все как игру. Возможно это был стокгольмский синдром, даже при моих возможностях, знаете ли, чужая душа потемки. А может действительно понравилось.
Дело, видите ли, в том, что я старомоден. Нынешняя манера среди образованных женщин, вспомнить прошлогоднюю интрижку, и только потому что теперь к нему не осталось никаких чувств, публично назвать ее изнасилованием, расстраивает меня. Такое насилие не дотягивает даже до кражи бесплатных газет или бюрократической ошибки при эвтаназии. В нем нет никакой романтики, нет красоты запретного плода, сорванного с самой высокой ветви дерева в секретном саду. Изнасилование должно быть ярким, мучительным и кровавым, в нем должно быть столько боли, страха и унижения, сколько жертва способа вместить в своем хрупком существе. И они должны выплеснуться сразу, а не через год, на страницы бульварных газетенок.
Я решил не звать штатную команду, сделать все сам. Только выключил камеры удаленно, и химикаты взял со склада. Когда твой номер начинается с двух нолей ты можешь просто зайти на склад и взять то что тебе нужно.
Только когда ее тело растворялось в ванной я почувствовал наконец, впервые с тех пор как встретил ее, некоторое удовлетворение. Да, мир нуждается во мне. Но бывает что месяцами я не очень то кому и нужен. Старые злодеи ушли на покой, новые все никак не нащупают путь к мировому господству, и Джеймсу Бонду просто нечем себя занять. Не стану же я пить не для того чтоб сгладить точку высшего нервного напряжения в смертельной игре, ставка в которой жизнь всего человечества, а тупо от безделья.
Пока мутная вонючая жижа, оставшаяся от моей последней попытки себя развлечь, стекала в канализацию, старательно рефлексировал, думал что я сделал не так, проводил работу над ошибками.
Похоже моя старомодность действительно подвела меня в этот раз. Я слишком плохо стал понимать людей, не вовлеченных напрямую в борьбу за мировое господство. Нужно выбрать в следующий раз кого-нибудь помоложе, кого-нибудь более наивного и чистого, еще готового страдать и не склонного превращать любые свои переживания в фетиш.
А пока попробуем вернуть себе немножко актуальности. Интересное словечко "постправда", встреченное в одном из отчетов, натолкнуло меня на мысль. Похоже сейчас даже в глазах простых людей не попавшее в заголовки новостей не имеет права считаться случившимся.
А значит хватит кокетства, довольно секретности, и пусть каждый кто читает сейчас эти строки задастся вопросом: "А когда он придет за мной?".
Ведь я прийду, даже если это не доставит мне удовольствия, я должен это сделать для поддержания репутации. Все таки я агент 007. Бонд. Джеймс Бонд.