рассказ
— Стой, никуда не пойдёшь!
Ноль реакции.
— Дождись хоть отца! Он приглядит за тобой!.. Ну, послушай же!.. Я же всё-таки мама! Я тебя не пущу! Ты ещё мал, отец в двадцать ушёл из дома, а тебе только 13!..
Ноль реакции. Мальчик ходил из комнаты в комнату, мать по пятам следовала за ним, ломая руки.
— Господи, что ты не дал мне дочь!.. С девочками — как хорошо... Судьба моя такая!.. Девочки: тихие, домашние, матери не волнуются, что они уйдут в 13 лет из дома на какую-то дурацкую войну. Девочки никогда не прекословят матерям!..
Сын вышел навстречу, мать вынуждена была отступить, почти упасть, иначе бы он её сшиб. Мальчик словно не видел матери.
— Нет, нет, не слушай меня! Я люблю тебя такого! И папа, папа любит тебя тоже, ты же знаешь. Как ты будешь один, ты же ещё ребёнок!? Дождись отца!
Мальчик не слышал. Последним он достал из длинного комодного ящика охотничий нож в гладких кожаных ножнах — подарок отца на одиннадцатилетие.
Это я хорошо знаю — мы с его матерью лучшие подруги, ещё со школы. Светка позвонила мне, как только почувствовала, к чему идёт дело. Пока ещё могла позвонить, пока не началась обычная истерика. Я судья, я примчалась прямо с середины заседания, как "скорая". Пришлось взять в канцелярии отвод, сославшись на недомогание. Но, кому сейчас нужна была помощь — так это Светочке нашей ненаглядной. Только не медицинская — психологическая. Я давно предлагала ей сходить к психоаналитику. Но и сама знаю, что не поможет: уж если такой материнский инстинкт, врачи не помогут. Бывает такое.
— Жди меня, мама, — обронил он в дверях, не оборачиваясь. Дверь хлопнула.
Тут я его и увидела, Серёжку. Тринадцать лет, волосы спадают на лоб, взгляд из-под бровей хмурый. За спиной старый рюкзак, одет, как будто собрался в поход с их дурацкой военно-спортивной секцией.
— Здравствуй, — сказал он мне и стал спускаться по лестнице.
«Здравствуй!» — как будто я просто так! Похоже, мальчик вырос гораздо больше. Ещё от двери было слышно, как завывает в квартире мать. Дурища. Ну, воет — это ещё пол беды. В конце концов, мы женщины. Повоет и успокоится. А я ей валерианочки сейчас мигом, и чего покрепче.
Но, прежде чем нажать кнопку звонка, я посмотрела вниз. Серёжка стоял на две площадки ниже с Максимкой, соседским мальчишкой. Наверно, остановился поздороваться. Максимка — умный мальчик. Мать его была доцентом не самого дорогого, но и не дешёвого ВУЗа. Он пошёл в искусство, слыл одарённым, играл в военном оркестре. Я не слышала. Ходила как-то раз на какой-то праздник, но разве в толпе поймёшь, кто как играет? Ума не приложу, зачем на войне оркестр, но форма у них красивая, ничего не скажешь. Далеко пойдёт, если гормоны не помешают. Сейчас часто мальчики перестают учиться, как только начинает кое-что шевелиться. С девочками проще. Серёжка на пол головы ниже, хотя они сверстники. Зато шире в плечах — весь в отца.
Я вспомнила про Светку — что-то она затихла — и нажала кнопку звонка.
Светка открыла бледная, как привидение. Я отодвинула её, закрыла дверь (хоть соседи и образованные люди, незачем им всё знать) и увела её в её гордость — роскошно обставленную кухню. Я совсем не считаю кухню, даже такую, как эта, а моя ещё лучше, подходящим местом для решения серьёзных вопросов, но ей сейчас полезно видеть вокруг себя что-нибудь мирное. Не в гостиную же её вести, на голый паркет, там сейчас слишком пусто. Пусть мужчины резвятся; мы, женщины, поняли, что нельзя лишать их способа самовыразиться, ни в коем случае, иначе — взрыв, бунт. Ну, а то, что порой мужчины излишне увлекаются — до города, особенно по ночам, доносятся звуки стрельбы, — так всё можно поставить на контроль. Запретили же им в 2007 году использовать тяжёлое вооружение? А ещё раньше, в 99-ом, кажется, отнесли зону отчуждения ещё на полтора километра, вдобавок к трём, от городской черты. Теперь, вот, в сенате обсуждается закон вообще о запрете ночных боёв. А что, и запретим. Строго до одиннадцати — и ни-ни! У женщины, как и всегда, как во все века, найдётся местечко, где она может отдохнуть, отвлечься от всех забот: у одних это ванная, у других кухня или сад. Почувствовать себя, как на деревянном причале. Видела недавно в художественном салоне такую картину, поэтому и говорю: женщина в простом платье, босая, стоит на причале, устремляется с тревогой вдаль, а причал под ногами паркетный. Хозяйка галереи в Театральном проезде — моя хорошая подруга — сказала, что картина называется «Пресыщенность чувств» и очень хвалила её. Я не уверена, что поняла, что конкретно хотела сказать художница (всё-таки я юрист, а не искусствовед), но что-то такое, из души, там было. Кому нравится по ночам слышать приглушённые выстрелы — пусть переезжают поближе к окраинам. Мне, вот, например, абсолютно всё равно, я крепко сплю. А в центре и не слыхать, от казино да с танцполов шума больше бывает.
Я освежила Светке лицо под краном. Кажется, она немного пришла в себя. Накапала ей в чашку валерианки. Плечи её подрагивали, когда она пила. Лицо выглядело усталым, старым. Боже, неужели я выгляжу так же, когда мне плохо? Ведь мы ровесницы, я на два месяца её младше. Светка допила, поставила чашку и почти легла на стол. Как это часто бывает после валерианки — когда уже слегка подействует, и наступает временное затишье — она, не разгибаясь, рванула куда-то, поди, в дверь бросаться. Но я была начеку и вовремя перехватила в коридоре. Она особо не противилась, плечи по-прежнему вздрагивали, но реже, как бывает у мужчин. Устала.
Я знала, что теперь делать. Завернула её в Серёжкину комнату, закрыла дверь. Усадила на кровать — Серёжкину кровать, — сама напротив, на стул села. Комната ещё хранила следы детской: сборные модели танков и самолётов, японские игрушечные роботы, видеоприставка и целая коллекция игрушечных пистолетов к ней. И в то же время: флаги по стенам, постеры героев и военной техники, коллекция настоящих пистолетов и автоматов — со спиленными бойками, как положено. Это отец ему натаскал — самому Серёжке, разумеется, запрещалось приближаться к зоне отчуждения, пока не закончит школу или не исполнится 14, и станет совершеннолетним. Отец бойки спилил, прежде чем отдать трофеи Серёжке. Мальчишке что ещё надо? Как не придёшь к ним, помню, всё с железяками возится. Я всё удивлялась, как он не починил их. Я-то всегда считала, что это уже перебор — столько оружия в доме. Но Светка ни в чём и ни в ком меры не знала. В целом, комната как комната, у девяти из десяти сегодняшних мальчишек такие же.
Я достала из сумочки маленькую бутылку коньяка «Бой Джойс» — четыре тысячи бутылочка. Я прихватила с кухни пару красивых рюмок на длинной ножке. Хорошо бы лимончик или чего-нибудь сладкого. Но решила не оставлять Светку одну.
Мы выцедили по рюмке горько-приторного, как апельсиновый чай, напитка.
Я подождала ещё немного. А потом Светка начала рассказывать. О том, как она родила Серёжку (как будто я ничего этого не знаю), как растила — всю жизнь, в общем. А я время от времени наливала в рюмки золотистого приторного вина.
Она говорила и говорила, её речь звучала, как лазерный диск с фильмом, который уже видел. Не заезженный, но с уже знакомой развязкой. Пока она говорила, я думала, что сейчас происходит с Серёжей. Да, я всё знала, или, вернее, догадывалась. Да и она тоже, уверена. Поэтому и билась в истерике, поэтому и руки заламывала, оттого и говорила — остановиться не могла. Мы, женщины, чувствуем. Я отчётливо представила себе, что случится с нашим — её и моим — Серёжей, может, уже сегодня вечером, точно видела своими глазами. Мне даже стало не по себе от этого.
Выйдя из дома, Серёжа прямиком направился в ближайший призывной пункт, на углу Мира и Зелёного Проспекта.
Друзья, сегодня литература фактически не способна прокормить. Если Вы захотите помочь пишущему автору в его работе, Вы сможете сделать это здесь. Спасибо!
или сюда 4279 0154 0008 1141 (VISA)
подписывайтесь на канал
ставьте лайки!
и ещё раз Спасибо!