Екатерина Гончарова, она же Екатерина Дантес, она же баронесса Геккерн… Старшая из трёх сестёр Гончаровых, очень неоднозначная и по-своему трагическая фигура. Только так сложились обстоятельства, что, в отличие от сестёр, воспринимаем мы её всегда со знаком «минус». Давайте попробуем разобраться в судьбе этой женщины.
Родилась она в 1809 году. Как и другие дети Гончаровых, получила хорошее домашнее образование. Вместе с сестрой Александриной три года безвыездно прожила в деревне, мечтая о столицах…
Сохранились составленные ею в эти годы рукописные сборники поэзии, куда входят произведения всех известных авторов того времени (в том числе четыре стихотворения Пушкина и «Горе от ума» Грибоедова) – так что хороший вкус, несомненно, у девушки был.
В Петербург она попадает осенью 1834 года. Екатерине уже двадцать пять (возраст, по понятиям того времени, более чем солидный). В декабре 1834 года она стала фрейлиной, но не переехала во дворец, а продолжала жить в семье Пушкиных. Из её писем брату мы узнаём многое о жизни семьи и о самой Екатерине. Она расскажет об их дебюте в свете: «Мы делаем множество визитов, что нас не очень то забавляет, а на нас смотрят как на белых медведей – что это за сестры мадам Пушкиной, так как именно так графиня Фикельмон представила нас на своем рауте некоторым дамам». Сначала она напишет, что «нет ничего ужаснее, чем первая зима в Петербурге», однако благодаря всё той же «мадам Пушкиной» Гончаровы довольно быстро освоились в свете. А в следующий сезон Екатерин сообщит брату: «Теперь, когда нас знают, нас приглашают танцевать; это ужасно, ни минуты отдыха, мы возвращаемся с бала в дырявых туфлях, чего в прошлом году совсем не бывало». Однако в главном жизнь сестёр не меняется. «Толку мало, так как мужчины, которые за нами ухаживают, не годятся в мужья: либо молоды, либо стары», - сообщит она приятельнице
О внешности Екатерины написано много и по-разному. Барон Вревский, например, напишет, что она «смахивала на иноходца или на ручку от помела». Язвительная С.Карамзина замечает: «Кто же станет смотреть на посредственную живопись, когда рядом мадонна Рафаэля [т.е.Натали]». Однако, если судить со сохранившимся её портретам, была она очень даже не дурна, хотя, вероятно, не отвечала принятым в то время стандартам красоты. А главная беда – полное отсутствие приданого!
Когда она встретилась с Дантесом? Как складывались их отношения? Трудно сказать. Очевидно, он нарочито ухаживал за ней. По крайней мере, Карамзина в письме расскажет о Дантесе, «который продолжает всё те же штуки, что и прежде, – не отходя ни на шаг от Екатерины Гончаровой, он издали бросает нежные взгляды на Натали, с которой, в конце концов, всё же танцевал мазурку».
Практически все очевидцы событий пишут о её влюблённости. Интересна запись Д.Фикельмон: «Одна из сестёр госпожи Пушкиной, к несчастью, влюбилась в него [Дантеса], и быть может, увлечённая своей любовью, забыла обо всём том, что могло из-за этого произойти для её сестры; эта молодая особа учащала возможности встреч с Дантесом; наконец, все мы видели, как росла и усиливалась эта гибельная гроза!» Запись сделана по-французски, и, по мнению знатоков языка, использованный Фикельмон глагол s’engouer точнее было бы перевести не «влюбиться», а «втюриться». Ирония видна и в выражении «молодая особа» по отношению к Екатерине, приближавшейся к тридцатилетию.
Многие считали, что между Дантесом и Екатериной до свадьбы существовали близкие отношения.
Так, Александр Карамзин писал о ней: «Та, которая так долго играла роль сводницы, стала, в свою очередь, возлюбленной, а затем и супругой». Её тётка Загряжская в недатированной записке к Жуковскому сообщает: «Слава Богу, кажется все кончено. Жених и почтенной его Батюшка были у меня с предложением. К большому щастию за четверть часа пред ними приехал из Москвы старшой Гончаров и он объявил им Родительское согласие, и так все концы в воду». Сама Екатерина после того, как Пушкиным будет отправлен первый вызов Дантесу, 9 ноября 1836 года напишет брату: «Счастье моё уже безвозвратно утеряно, я слишком хорошо уверена, что оно и я никогда не встретимся на этой многострадальной земле, и единственная милость, которую я прошу у Бога, это положить конец жизни столь мало полезной, если не сказать больше, чем моя». Видимо, как раз в эти дни и сделала «Коко», как её шутливо называл в письмах Пушкин, свой выбор между ним и Дантесом!
А затем будет предложение Дантеса и восторженное ожидание свадьбы. Екатерина себя не помнит от радости; по собственным её словам, она не смеет поверить, что ее мечта осуществилась «А вот нашёлся, оказывается, охотник до упомянутой [т.е.«посредственной»] живописи — может быть, потому, что её легче приобрести», - злословит Карамзина.
В обществе все удивляются, графиня С. А. Бобринская, например, пишет мужу: «Никогда ещё с тех пор, как стоит свет, не подымалось такого шума, от которого содрогается воздух во всех петербургских гостиных. Геккерн-Дантес женится! Вот событие, которое поглощает всех и будоражит стоустую молву… Он женится на старшей Гончаровой, некрасивой, чёрной и бедной сестре белолицей, поэтичной красавицы жены Пушкина… ничем другим я вот уже целую неделю не занимаюсь, и, чем больше мне рассказывают об этой непостижимой истории, тем меньше я что-либо в ней понимаю…Под сенью мансарды Зимнего дворца тётушка плачет, делая приготовления к свадьбе. Среди глубокого траура по Карлу X видно одно лишь белое платье, и это непорочное одеянье невесты кажется обманом! Во всяком случае её вуаль прячет слёзы, которых хватило бы, чтобы заполнить Балтийское море. Перед нами разыгрывается драма, и это так грустно, что заставляет умолкнуть сплетни».
Тётушка плачет, вуаль прячет слёзы… С каким настроением идёт под венец Екатерина? Понимает ли она истинные чувства жениха?
…В середине ХХ века большим успехом пользовалась пьеса А.Глобы «Пушкин», вызвавшая в критике массу справедливых и не очень упрёков. Но, думается, слова, произнесённые в ней Коко, объясняют всю ситуацию как нельзя лучше: «Я предпочитаю всё же быть нелюбимой, но его женой». Слепо влюблённая в мужа, она всем силами изображает семейное счастье, не обращая внимание на поведение семьи Гончаровых (братья и Натали даже не приехали на свадебный обед), на подчас странные выходки мужа. Жуковский, например, конспективно запишет о нём: «После свадьбы. Два лица. Мрачность при ней [видимо, Натали]. Весёлость за её спиной. Les revelations d’Alexandrine [разоблачения Александрины]. При тётке ласка к жене; при Александрине и других, кои могли бы рассказать, – des brusqueries[грубости]. Дома же весёлость и большое согласие».
Скорее всего, Екатерина Николаевна знала о предстоящей дуэли, но не предупредила ни сестру, ни тетку и вольно или невольно (если Геккерны заставили ее молчать) стала на сторону врагов Пушкина. Видимо, именно этого не могли ей простить ни Наталья Николаевна, ни Загряжская, ни Гончаровы.
В трагические дни она переживает только за мужа. Весьма показательна её записка к Марии Валуевой, дочери князя Вяземского: "Мой муж дрался на дуэли с Пушкиным, ранен, но слава Богу, легко! Пушкин ранен в поясницу. Поезжай утешить Натали."
В середине февраля Наталья Николаевна уехала из Петербурга, Екатерина приехала к ней попрощаться. Рассказывает друг Пушкина А. И. Тургенев. «С другой сестрою [Натальей Николаевной], кажется, она простилась, а тетка высказала ей всё, что чувствовала она в ответ на её слова, что «она прощает Пушкину». Ответ образумил и привел её в слёзы». С.Карамзина тоже написала брату об их встрече: «Обе сестры виделись, чтобы попрощаться, вероятно, навсегда, и тут Екатерина наконец-то хоть немного откликнулась на это несчастье, которое по-настоящему лежит на её совести тоже, — она заплакала, но до тех пор она всё время была весела, спокойна, смеялась и всем, с кем виделась, говорила только о своем счастье. Вот ещё тоже чурбан, да и дура вдобавок!» (Комментарии, как говорится, излишни!)
После дуэли Дантес был арестован, разжалован в солдаты, а 19 марта 1837 года его выслали за границу. Екатерина Николаевна уехала из Петербурга 1 апреля 1837 года. Из родных её никто не провожал.
Вместе с мужем она живёт в Сульце, его родовом имении. Она прекрасно понимает, что на Родину уже никогда не вернётся, что многие прежде близкие люди (в частности, тётка Загряжская) сейчас не хотят её знать. Поразительны её письма братьям: они переполнены словами о семейном счастье, как будто сама себя убеждает и в нём и в собственном нежелании видеться с прежними знакомыми. Между тем сохранились совсем другие свидетельства. Есть сведения, что встретившийся с супругами Дантес в Баден-Бадене великий князь Михаил Павлович даже не ответил на их приветствие. На зимний сезон 1842—1843 годов супругов пригласил к себе в Вену Геккерн (хотя известно, что русский посол даже отказался от приглашения на дипломатический обед, узнав, что он там будет). Находившаяся там же графиня Фикельмон записала в своём дневнике: «Мы не увидим госпожи Дантес, она не будет бывать в свете и в особенности у меня, так как она знает, что я смотрела бы на её мужа с отвращением»
Видимо, Дантес умел привлекать к себе людей. Когда Екатерина приехала вместе с мужем и двумя старшими детьми в Баден к брату Ивану (который, заметим, даже не поставил сестру в известность, что находится совсем недалеко от неё), он сумел произвести на Гончарова хорошее впечатление. Иван признал, что «присутствие её [Екатерины] мужа было мне много приятнее, чем я был к тому подготовлен». Однако позднее Иван Гончаров уже гораздо холоднее отзывается о супругах Дантес. Дело в том, что, будучи очень обеспеченным человеком, Дантес требовал от Гончаровых выплаты сестре годового содержания в 5000 рублей, в письмах Екатерины Николаевны появляются расчёты долгов брата, выведенные с точностью до полукопеек. А ведь семья Гончаровых была практически разорена!
Одна за другой у супругов родились три девочки. Екатерина мечтает о сыне (надеясь, видимо, что рождение наследника изменит отношение мужа к ней), но зимой 1842 года она родила мёртвого мальчика. По воспоминаниям её внука, Луи Метмана, Екатерина Николаевна по данному ею обету ходила босиком в местную часовню и подолгу молилась в надежде родить сына. Долгожданный сын Луи-Жозеф появился на свет 22 сентября 1843 года. Сохранились свидетельства, что роды были очень тяжелы и врач предложил выбор, кого спасать, мать или ребёнка. И Екатерина, и Дантес выбрали спасение ребёнка. Может быть, она уже не хотела жить? 15 октября 1843 года Екатерина Дантес умерла от послеродовой горячки. Сохранились письма Геккерна к Д.Н.Гончарову, где от настойчиво требует денег на лечение его сестры…
В одной из статей о Екатерине я прочитала, что она часто запиралась в своей комнате, чтобы перебрать те немногие вещи, что смогла увезти с собой из России. Среди них был и золотой браслет с тремя треугольными корналинами [сердоликами] и надписью по-французски "В память о вечной привязанности. Александра. Наталья". Она любила этот браслет. Старалась чаще носить его. Это было свадебным подарком сестер. Знала бы она, что Наталья Николаевна велела у себя в доме выбросить все украшения с корналином, даже наперсток! Но ей, увы, не дано будет это знать. – Даже если это и не правда, то хорошо придумано!
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал
Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь