* Из книги "Стрекоза и Оми" *
– По-твоему, бывший муж Вельяминовой, дилетант и неудачник, и Николай Карамзин чем-то похожи? – спрашивает Зухра, тоскливо глядя на трассу, и я чувствую плохо скрываемые нотки раздражения.
– Разумеется.
– Тем, что оба разочаровали любящих женщин? Заставили их страдать, а свою печаль упрятали в высокое творчество?
– Нет, Зухра, они похожи тем, что оба творили историю: один – российскую, другой – всемирную.
– Творить историю – привилегия бога.
– Совершенно с тобой согласен. «Всемирную хронологию» Свечин начинает от сотворения мира и уверенно ставит дату – 4004 год от Рождества Христова, добавляя при этом: «Иные полагают до Рождества Христова 5569 лет, другие – 4250».
Этот факт, безусловно, свидетельствует о религиозном мировоззрении автора, но меня сейчас интересует другое. Быстро перелистываю страницы и дохожу до карамзинской эпохи, читаю текст – и прихожу в восхищение. Это то, что я искал.
Мои предположения оправдались. Разумеется, конец XVIII века проходил под знаками Великой Французской революции и Наполеона, поэтому этой теме уделено пристальное внимание. Среди волнующих Свечина тем также рождение и смерть царских особ и их приближённых, бесчисленные войны и сражения – всё то, что есть в любом учебнике истории, как же без этого.
Но вот что удивительно: Свечину не менее, а может, даже и более интересны факты, касающиеся образования, науки и искусства. Его волнуют пятна на Солнце и прививка оспы, землетрясение в Мартинике и закладка Исаакиевского собора, явление великой кометы и смерть Стерна, путешествие Кука и загадочное исчезновение экспедиции Лаперуза.
Зухра притормаживает и заворачивает на заправку «Башнефти».
– Представляешь, – говорю я, – предпочтительные интересы к вопросам культуры и науки – отличительная черта просвещённого человека XVIII века. Ты знаешь, о чём спрашивал Людовик XVI у своего палача перед тем, как тот отрубил ему голову?
– О чём?
– Он спросил: «Нет ли вестей от Лаперуза?» Представляешь, через пару секунд его голова скатится с плеч на потеху кровожадной публике, а ему перед смертью хочется знать, что с Лаперузом всё в порядке. Тебе не интересно?
– Интересно, просто не хочу больше слушать про твоих женщин.
– Так я ж про Лаперуза!
– А Настёна? – Она хлопает дверцей и резко направляется к кассе заправки.
Опускаю стекло и почти кричу ей вслед:
– Но ведь я пишу роман. Как ты не понимаешь: без женщины не может быть романа!