Своей современной литературы у нас практически нет. Так называемый «простой человек» интересует отечественного автора слабо (привлекают только откровенные психи), он все больше любит рассуждать о себе любимом, или, на худой конец, о политике. А раз своего нет, то читать приходится чужое. И сверяться в большей степени с тем как живет американская семья из штата Иллинойс, чем российская из какой-нибудь Кировской области.
Индейская народная изба
Эрдрич Л. Лароуз/ Пер. с англ. М. Тарасова. - М.: Эксмо, 2018. - 480 с.
Что должно быть в стандартном современном романе? В первую очередь, травма, горе-горькое, несносимое. Слезы – самый надежный товар, тем более, что большинство читающих – женщины. Кровь нынче только в кино продается хорошо, там она нагляднее. Затем семейная история («через годы, через расстоянья», «где ты появился на свет»). Обязательно – детская милота («мое детство босоногое…»). Еще обязательней экзотичная этника. Для эстетики, и чтоб нескучно, немного мистики (магический реализм за 30 минут, «притворись знатоком»).
Все это в «Лароузе» присутствует, а значит, как и было сказано, придает ему вид не только современный, но и затрапезный, рядовой, на фоне других душещипательных книжек не отличишь. Всей разницы, что речь идет не о китайцах, индусах и арабах, а о местных аборигенах, народе Леонарда Пелтиера, раскиданных в свое время под давлением деятелей вроде Фрэнка Баума по резервациям, пардон, национальным территориям. Зачем ехать за тридевять земель, когда есть свои туземцы под боком, и можно развести на их примере и мелодраму, и повесть о трудной судьбе.
Сюжет дикий. Некто Ландро стрельнул соседского сынка Дасти до смерти, а затем по древнеиндейскому обычаю возместил ущерб, сдав уже собственного сынка Лароуза взамен утраченного другим семейством. Дикие нравы. Варварство. Зуб за зуб, вира. Но когда читаешь, моментом не проникаешься. Ведь с точки зрения логики сбагрить нахлебника другому по-кукушатски – неплохая стратегия. Но как они по деньгам разбирались с соседями, и кто взял Лароуза на довольствие по полному разряду, история умалчивает. Потому что книжка о другом.
В принципе, если вы ждете от «Лароуза» какой-то напряженной драмы, то напрасно. С первых страниц понятно, что семейства будут мучиться и испытывать некоторые неудобства от такого извращенного способа разрулить случившееся. Но мучения, скажем прямо, какие-то вялые и неправдоподобные. Умственная трагедь на пустом месте. Мальчонка спокойно живет в чужом доме, хотя знает, что мамка, как и истина, где-то рядом, пострадавшая родительница поглощает протухшие торты собственного приготовления (припрятанные мужем на случай всеобщего миллениумового апокалипсиса) и как-то хило пытается подвесить собственное тело на бельевой веревке к потолку. Мужики пьют и дерутся между собой, но тоже как-то без накала. Смахивает на провинциальную постановку Шекспира: страсти, вроде, по сценарию есть, а возвышенного пафоса в игре не хватает – люди отбывают номер, до зарплаты и антракта.
И тут возникает совершенно закономерный вопрос: зачем Эрдрич вообще понадобилось убивать бедного ребенка? Понятно, мама рассказала ей красивую современную байку, надо отдать дань маме. Но по сюжету до мертвого Дасти никому нет дела (обязательные вздохи и слезы не в счет). Это лишь так, манок для читателя. Главное в книге ведь не слезинка ребенка, а картинки современной индейской жизни.
Пресный сюжет, который замирает уже на первом десятке страниц до самого финала, Эрдрич начинает разбавлять по принципу «лей-лей, не жалей» рассказом о становлении рода Лароуза, интриговать читателя надвигающейся страшной мстей со стороны бывшего приятеля Ландро, завлекать сценками школьного детства Лароуза и его новой сестренки Мэгги. Слов полно, возни много, а ощущения, что это надо читать дальше не возникает. И, в целом, понятно по какой причине. У Эрдрич получился довольно рыхлый, вихляющий из стороны в сторону, из настоящего в прошлое роман, подкрашенный в отдельных местах невыразительным юмором и обязательным упоминанием (мы же про индейцев пишем) об общении с духами. Уныло, тоскливо, бесцветно. Никакого удовольствия уму, никакого труда душе. Настоящая индейская изба для читателя.
Из жизни «отбросов»
Страут Э. Когда все возможно/ Пер. с англ. И. Тогоевой. - М.: Эксмо, 2018. - 320 с.
Ориентироваться в последней книге Страут будет много легче тому, кто знаком с предыдущей, «Меня зовут Люси Бартон». Не потому, что есть какая-то сюжетная перекличка (нет, тут общего немного), а потому что «Когда все возможно» (кому пришло в голову поставить ограничивающее «когда»?) – отклик на ту порядком приглаженную картинку городка Эмгаш, которую нарисовала для себя Люси. Тоска по несчастному и все же счастливому детству, молчание ее матери, ее же недомолвки и сознательные искажения фактов сформировали при всех упомянутых мерзостях провинциальной жизни образ скорее ностальгический. Это, кстати в новой книжке вполне отражено в новелле «Сестра», где уже пожилая Люси все же набирается мужества, чтоб посетить оставшихся в Эмгаше родственников и внезапно осознает, что возвращаться в ад, вырвавшись из него на литературные подмостки Нью-Йорка, все же не следовало. «Нет, все было именно так плохо», комментирует Вики, сестра Люси, внезапно нахлынувшие воспоминания. Не просто жизнь в дыре, с ланчем из помойки, а такие условия существования, при которых ювенальная юстиция обычно изымает детей, а родители отправляются в казенный дом. Но: «все-таки мы выросли не такими плохими людьми».
Короче, все вело к одному, а получилось иначе, в голове у нас одна картинка, а в действительности другая. Но это ж разные истории, а значит полемика с мыслью высказанной ранее в предыдущем романе, вперед Джулиана Барнса, который ее подхватил: «У каждого из нас есть всего одна история».
Мы считаем так, а у других свое мнение и видение ситуации. Игра оптикой Страут удается просто блестяще. Та же Люси Бартон, исповедавшаяся нам в предыдущей книге, совершенно по другому выглядит в глазах ее земляков и родственников. За счет различия точек зрения, восприятий и трактовок перед нами предстает более сложный, разносторонний характер.
Оптимистическая книга о приятии своей жизни и обретении цельности («Меня зовут Люси Бартон») в «Когда все возможно» сменяется рассказом о еле заметных поначалу доминантах существования. Они и делают возможным то, а не иное, они же объясняют в итоге, что в человеческой судьбе возможно все. Наличие боли лучше, чем ее отсутствие, боль не только тянет вниз, она возвышает, становится показателем не отмершей еще человечности. За разладом с матерью скрывается глубокая к ней привязанность, за странным союзом травмированных людей глубокая гармония и т.д.
Не все рассказы в сборнике (тут все-таки приходится поспорить с авторским определением «роман») равнозначны по ценности. На каждый написан уверенной рукой мастера. Я бы даже сказал, что мастерства в «Когда все возможно» даже с избытком, Страут по старому совету Сары Пейн, зажав зубы, тащит некоторые истории вперед, потому что сами они движутся плоховато («Вдребезги», «Гостиница B&B»). Жизнь простых людей, «отбросов» («Элвиса Пресли любят только отбросы»), неожиданно оказывается сложной, имеющей свою, до того неведомую нам подоплеку.
Страут вытаскивает то, мимо чего мы проходим, отделываясь очередным ярлычком наружу. Самое интересное, как и в предыдущей книге составляют детали, оттенки, полутона. Ради них вернешься к тексту еще не раз, в то время как основные коллизии (семейное насилие, ошибки, заблуждения и неверно принятые решения) видятся уже многократно обкатанными и затертыми до дыр. Сюжет наконец отойдет на второй план и останется то что для себя отметила Толстуха Пэтти: «Лучше всех меня понимает книга».
Сергей Морозов