МАРК ТВЕН, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
– Сэм!
Нет ответа.
– Сэмюэль!
Нет ответа.
– Марк!
Нет ответа.
– Куда же подевался этот старый идиот?
Мисс Клеменс, супруга писателя Марка Твена, искала его в доме: то в кабинете, где он обычно отдыхал, то в бильярдной, где он обычно работал. Но в доме его не было. Оливия вышла в сад и увидела, как ее муж потягивает трубку, лежа на ветке дуба.
– Ты чего туда залез? – спросила жена. – Да и дымишь, как паровоз! Вот-вот пастор с супругой придет.
Писатель молчал и потягивал трубку, словно не замечал жены. Потом он посмотрел сверху на Оливию и уловил ее сверлящий взгляд.
– Что будет пить пастор? – спросил писатель.
– Что пастор будет пить – не знаю, а мы с Мэри будем пить чай.
– Главное, чтобы на столе был виски. И никакой крови Христовой.
– Сэм, ты невыносим! – буркнула жена и ушла в дом.
Рядом бродил кот, и писатель у него спросил:
– А вот че, кот?
– Да ниче, – грубо ответил усатый.
– Кот, а знаешь, в чем смысл жизни?
Кот демонстративно начал вылизывать лапы и бубенцы.
– А я, дурак, каких-то смыслов ищу…
– Мистер Твен? – послышалось внизу. Это был пастор Джонсон.
– Быстро.
– Что «быстро»? – спросил пастор.
– Быстро сегодня церковь вмешалась в мое сознание.
– Мистер Твен, ради всего святого, спускайтесь. Будьте аккуратны.
Писатель спустился с дерева. Снял пиджак с гвоздя, вбитого крючком в ствол. Постучал трубкой об ветку, а пепел по легкому ветерку развеялся над котом. Под душераздирающий кошачий визг пастор спросил:
– Как ваши литературные успехи?
– Невыносимо, как июльское солнце, – закурил он вновь трубку.
– Это как? – недоумевал пастор.
– С утра ничего, но к обеду хочется спрятаться.
Усевшись за стол, гости и хозяева разговорились.
– У Сэмми скоро выйдет новый рассказ, сколько в него он сил вложил.
– А как называется? Опять про мальчишек?
Писатель допил виски.
– Дневник Адама.
Пастор поперхнулся чаем.
– Что? – возмутился клирик. – И за него тоже?
– А почему бы и нет. У нас страна вседозволенная.
– Свободная, Сэм, – поправила мисс Клеменс.
– А это значит, дорогой Микки, – обратился писатель к пастору. – в этой свободной до вседозволенности стране я пишу о том, что думаю!
– Мистер Твен, это кощунственно! – сказала супруга пастора.
– Кощунство писать дневник от лица первого человека на планете? Вздор! Это же не дневник Христа, Моисея или, на худой конец, Линкольна! Это просто фантазия.
– Которая может вам дорого обойтись! – строго ответил пастор. – Удивлен, что в издательстве приняли рукопись.
– Вы удивлены тем, что вседозволенные издательства печатают вседозволенного автора в свободной до вседозволенности стране? Да вы просто замечательный человек! – подтрунил писатель.
Супруга пастора шепнула мисс Клеменс:
– Я теперь прекрасно понимаю, почему ты одна ходишь в церковь. Он же черт.
Оливия стыдливо отхлебнула чай.
– Оливия, отличный пирог! – сменил тему пастор. – Ты отличная христианская хозяйка.
Мисс Клменс вышла из-за стола и стремительно направилась из столовой.
– Не расходитесь, – попросил писатель и вышел следом.
– Почему они вместе? Как она терпит этого дьявола? – спросила Мэри.
– Как не иронично звучало, но с божьей помощью, – ответил супруг. – Помолимся.
Мисс Клеменс рыдала в спальне. Марк Твен сел в кресло и наблюдал за женой.
– Почему? Почему я должна тебя терпеть? Великий Марк Твен: безбожник, пьяница, сатирик… Тьфу! А я? Просто мисс Клеменс! Даже в одном доме мы разлучены!
Писатель присел на край кровати.
– Потому что ты та, кто меня создает, кто сдерживает мое безумие. Я испортил тебе жизнь, а ты мне ее подарила. Я не могу расплатиться, потому что вся моя работа, писанина и лекции не стоят и цента по сравнению с твоей подаренной жизнью, Оливия. Помнишь, как я, нищий журналист, добивался твоей руки. А твой отец был против. Но я добился своего, и ты – мое спасение.
– Сэм, – тихо произнесла Оливия.
– Да?
– Обними меня.
Писатель обнял и поцеловал супругу.
– Моя плата – вразумление этого безумного мира. А ты меня вразумляешь.
– И буду? – спросила она.
– И будешь. Пройдут года, мир измениться, а люди нет. И будет на другом конце планеты одинокий писатель ждать такую, как ты.
– Какой же ты безумный и красноречивый зануда.
Марк Твен улыбнулся.
– А знаешь, пастор был прав в одном.
– В чем?
– Ты прекрасно готовишь.
– Как же я тебя люблю, Марк Твен.
– И я тебя. Пошли к гостям.
Вышли. Пастор с женой видимо подслушивали разговор. Священник хитро улыбался.
– Все хорошо? – игриво спросил он.
– Хорошо, – вытирая слезы, сказала Оливия.
– Мистер Твен, у вас хорошая жена. Может, вы все-таки заберете рукопись от греха подальше? Не хулите бога.
– Да я его и не хулил. Нет ничего хуже, чем слепые прислужники любой религии.
Оливия ударила писателя локтем в бок.
– Но! Господин пастор, я пребываю в настолько восхитительном настроении, что схожу в церковь. И буду сидеть. Напротив. Вас. И. Смотреть. Прямо. В глаза.
Пастору стало не комфортно от слов писателя. Священник и осознать не мог, что главный безбожник Америки будет сидеть перед ним в одном зале, словно дьявол, и смущать.
– Ведь всякая религия хороша, что пока она в себе несет еще и любовь, – сказал писатель.
