Чудовище оказалось Джеком Доусоном, первым иностранцем, которого я встретил в своей жизни и который уже самим фактом своего существования травмировал мое детское сознание.
Когда я очнулся во второй раз, он спал мертвецким сном и храпел, как целая армия пьяных матросов. Тут бы мне и уносить ноги, но любопытство задержало меня на месте. Я огляделся. Мы лежали (он на диване, я на полу) в какой-то малюсенькой каморке, похожей на корабельный трюм и, судя по всему, служившей хозяину одновременно и спальней, и кухней, и гостиной. Если сюда, конечно, вообще наведывались гости… Старая, местами поломанная мебель терялась среди нагроможденных друг на друга коробок с хламом и пакетов с мусором. Прищурившись, я разглядел пару стульев, камин, в котором потрескивало одинокое полено, заваленный немытой посудой стол, чучело попугая и огромное разлапистое кресло с высокой спинкой и продавленным сиденьем. Многочисленные бутылки всех форм, цветов и размеров, облепляли его со всех сторон, словно пигмеи статую своего божества. С потолка свисал шнурок, но ни лампочкой, ни уж тем более люстрой даже и не пахло. Вместо этого пахло табаком, тушеной капустой и запахом немытого мужского тела, которое в этот момент, всхрапнув, перевернулось на бок и явило моему взору всю свою… э-э-э… красу. Я увидел грязные ступни, свисающие над диваном, огромное дряблое пузо, едва прикрытое клетчатым пледом, толстые волосатые руки с ладонями-лопатами, и похожее по форме на тыкву щекастое лицо, вдоль и поперек изрезанное морщинами, которые терялись в клочковатой седой бороде. На голове Джека Доуснона алела маленькая вязаная шапочка, из-под которой торчали в разные стороны сальные лохматые патлы неопределенного цвета.
- Хррррр… Хррррр… Хррррр… - то ли храпел, то ли ревел Джек, широко разинув рот.
Я вздрогнул от отвращения и отвел взгляд в сторону, решив, что ничего хорошего в компании подобного чудовища со мной произойти просто не может. Значит, пора смываться, как любил говаривать Жан-Поль! Я бы и смылся, если бы в темноте не споткнулся о порог. Будь я менее ловким, моя тушка просто грузно шлепнулось бы на пол, но нет! Пытаясь сохранить равновесие, я перенес тяжесть тела на правую ногу, крутанулся на месте, сделал пару шагов вперед, чтобы восстановить баланс, и вот тут-то загремел по-настоящему! Кто же знал, что за дверью Джековой берлоги окажется не вонючая парижская улочка, а магазин музыкальных инструментов, в гущу которых я с размаху влетел, словно яростный спартанец, прорубающийся сквозь строй врагов. «Враги» бросились врассыпную и попадали на пол с оглушительным грохотом.
Когда в комнату ворвался Джек – с развевающимся за спиной пледом и сковородой в руке – я как раз пытался вытащить ногу из барабана, и кое-как пристроить на полку скрипку, струны которой топорщились в разные стороны кудрявыми завитушками. Лицо Джека, поначалу воинственное и сердитое, сначала вытянулось и побледнело от удивления, затем порозовело от осознания происшедшего, покраснело от возмущения, побагровело от ярости, сморщилось и…
- Розита! – заорал Джек, вырывая из моих ослабевших от страха рук поломанную скрипку. Я шарахнулся в сторону, испытывая одновременно облегчение от того, что сковородку он отбросил подальше, и ужас от того, что он творил. А творил Джек нечто невообразимое...
- Густав! – словно раненый буйвол ревел он, хватаясь то за один, то за другой поломанный мною инструмент. – Марк! Анастасия! Аделина!
Громоподобный голос его бил в мои барабанные перепонки, наполняя душу страхом и трепетом. Я поспешно рванулся к двери в надежде смыться с места преступления, но выйти за порог, естественно, не успел. Тяжелая ладонь Джека с такой силой опустилась на мое плечо, что я даже присел, мгновенно почувствовав себя зайцем, пойманным на поедании хозяйской моркови. Волосы на моем затылке шевелились от тяжелого горячего дыхания, сердце отбивало о ребра чечетку, по лицу текли капельки пота…
- Я в-в-все объясню, - запинаясь, робко произнес я, оборачиваясь к Джеку.
- Ты труп, - просто сказал он.