Можно ли было себе представить, что героиня «Девчат» бывалая Анфиса учит несмышлёную Тосю правилам ношения брошек-рюшек-манишек, и только после этого Илья Ковригин влюбляется в преобразившуюся повариху? Или чтоб рабочий Савченко из «Весны на Заречной улице» уходил от учительницы — к яркой мещанке Зиночке? Потому что первая — мымра и не умеет носить модные платья. Или — так: монтажница-высотница Катька из комсомолки-общественницы превращалась в лёгкую девицу, предпочитающую броские расцветки и рискованное прикуривание у всякого кавалера? Нет, правда?
А теперь вспомните культовые комедии эры Застоя, где работящую, забывающую о себе, труженицу (Людмила Прокофьевна Калугина) или — честную общественницу (Надька Клюева), ну или, допустим, правильную, скромную библиотекаршу (Вера Силкова) считают мымрами и пытаются сделать из них «нормальных», то есть — по сути — мещанок. Им говорят: будь проще, люби себя, не живи для других. Они и смотрятся этакими дурами. Никого не восторгают. Пока не переоделись. Ну, или хотя бы не поплакали, как это сделала товарищ Калугина.
Я вовсе не пытаюсь сказать, что мода — это плохо. Вопрос в расстановке смыслов. До конца 1960-х были одни акценты, потом явились — иные, точнее противоположные. Тося не нуждалась в косметике, чтобы привлечь местного мачо Ковригина, тогда как Анфисе та косметика вовсе не помогла. Напротив. Её всей бригадой уговаривали не рыдать - мол, даже такая, как ты, найдёшь любовь. В 1970-х наоборот шло осмеяние активисток — на примере той же месткомовской фурии Шурочки. Быть общественником — глупо, а иной раз — гнусно.
Вот секретарша Вера или мадам Рыжова, мечтающая разбить семью Самохвалова — те свои, родные. Бегают по магазинам во время рабочего дня. А вот Калугина, которая знает и любит своё дело — мымра. Одевается в какую-то хламиду с намёком на «деловой стиль», бровки не щипает, «и вот чешет на работу...»! Потому что чесать надо в ГУМ — за дефицитом. За импортными батниками и блайзерами. Калугина — наивная овечка; она возмущается, что в сортире висит объявление: «Продаю колготки». Это - вполне достойное занятие - продавать колготки на работе.
В позднем СССР проталкивалась нехитрая мысль: быть «совком» - смешно и бессмысленно. С точки зрения обычных людей. Всё перевернулось, и уже «положительной» героине вменяется всё то, что не так давно порицалось. Даже сама Калугина говорит: «У меня такая безупречная репутация, что меня уже давно пора скомпрометировать». Репутация — не так уж и важна. Точнее — совсем не важна. У Верочки репутация — кошмарная, а наряды — сплошь заграничные. Как ей это удаётся? Потому и удаётся. Продаёт колготки.
В этом замечательном и талантливом фильме показано, что гореть на работе — это проживать скудную жизнь, лишённую смысла и радости. А бытие - оно другое. Это романы, платья, разговоры, косметика и даже сплетни. Здесь можно трактовать двояко: 1) советская идеология и культ работы, аскезы, «репутации» - всё это не жизненно, а потому ещё до того, как СССР рухнул, подвергалось осмеянию или своеобразному осуждению; 2) вот такие мысли-фильмы-насмешки и развалили СССР! И, что самое интересное, оба ответа — правильные.
Зина Корзина (с)
