Нам уступили его за полцены. Может, не хотели больше стоять на холоде. Может, вняли нашей просьбе. Везли мы его домой , можно сказать, за пазухой, прикрыв полой пальто. Жена и внучка сразу же начали учить щенка командам. Но мало что у них получалось. Огромные лапы свидетельствовали, что овчарка породистая. Вмести с ним дали соответствующие документы, в которых было указано его имя: Кэвин.
Когда он подрос, стал любимцем детворы всей округи. Зимой катал, всех без разбору детей, на санках. Летом они бросали теннисный мяч и он стремглав мчался за ним, а потом они пытались отнять этот мяч у него.
Однажды, когда жена повела его прогуливать, он нашел бутылку водки. В другой раз – мобильный телефон.
Жил на балконе. А когда уезжали в деревню на праздники, отвозили его в гостиницу для собак.
Наверное, ему там нравилось. Выскочив из машины он с радостью несся к вольерам.
Но потом мы решили, что в четырех стенах для собаки не жизнь.
И отвезли его к моему брату. Брат жил в 400 километрах от нашего города. Одинокий домик возле соснового леса. Вокруг простор и ни души.
Он как-то быстро освоился там, привык к брату, и не было с его стороны сумасшедшей радости, когда мы приехали вновь через год-полтора. Как- будто так и нужно.
Закрутились года, жена приболела ( межпозвоночная грыжа). Потребовалось время, чтобы вылечиться от этого недуга. К брату мы больше не поехали.
А в день, когда началась война, пришел звонок от брата, что Кэвин сдох.
Он прожил восемь лет. Не так уж мало для собачьей жизни.