"Колхоз...
Слово утраченное и забытое. Канувшее - как организация и место приложения трудов - в безызвестность. Общно со всеми прочими "советьскими реалиями".
Но, в моё время. Могуче, пафосно сказала...
Во времена, когда я была курсисткой). Слово "колхоз" было сакральным.
В него. Ездили. В нём. Работали. Там же. Происходила затейливая смычка. Города с деревней. В ём же, проклятом. Получали первые кровавые мозоли и горький жизненный опыт. Из него же. Везли непосильно заработанную денюжку.
Это всегда была. Отдельная глава жизни.
В аккурат, перед первым семестром. Ежегодно. Всё дееспособное "скуденчество". Покидало родные гнёзда, отпускало мамкины подолы. И скрепя сердце и зубы. Вливалось в народ.
Ранняя осень, с её красотами и эпизодическим теплом. Слегка. Скрашивала трудовые, неласковые будни. Кои состояли из.
Непосредственно работы - лён вяжи, снопы в "хатки" ставь; картоху в мешки собирай и тягай до общего лабаза эти мешки на своих хрупких, в ущерб своим детородным.
Жрачку - скудную и слабо съедобную - готовь. Коли "повезло" стать поваром-назначенцем. На печи, которую хрен растопишь. Оперируя продуктами из местного магазина. ( Представили - советские времена тотального дефицита, задворки глухого района, на границе большой губернии. ) Изредка скрашиваемыми, кусками мяса забитой скотины и флягами молока. Накорми, утруженную в мат, "армию". Из двадцати недоласканных девичьих тел. Потом, апосля всех. Помой в ледяной воде посуду и прочее. И следи, чтобы вечно голодные согруппницы припасы раньше времени не схомячили.
Живи. В избе, которую сельсовет выделил. По причине - брошенности и ненадобности. В хозяйстве. С щелями "в палец" - в стенах, нужником - в бывшем хлеву, огромными крысами - везде.
По утрам умывайся. На улице. Где в рукомойнике - "октябрь, уж на дворе" - за ночь вода смёрзлась. И ты трясёшь его остервенело и вспоминаешь на слезе, мамкины перины и плюшки.
А по вечерам. Самое весёлое. Скучливые в иное время года - работа, пьянство. К осени оживают "местные". Ибо, в их досуге появляется. Ещё один пункт - студентки. Из которых. Отдельные, и сами не прочь. Помутить. Несогласных же. Гнобят приставаниями и откровенным зажимом.
В один из таких колоритных заездов. Произошла памятная история.
Курсе на третьем. Были мы уже заматеревшие и окрепшие в "деревенских боях". Не помню, кем служила я в том сезоне - батрачкой в поле или кухаркой при печи. Не суть.
Так вот. В селе, что мы временно оккупировали. "Корольковали" два бывших зэка. В деревнях и так "сидельцев" - прорва. А эти были - свежие, тока-тока. И так их пёрло, от своей власти и силы. Что шастали они к нам в избу. Регулярно. Девок пугать рассказами своими. Где сидели. С кем сидели. За что сидели. И как ещё. Сидеть собираются.
В один из таких вечеров. Заявились они сильно поддатые. И стали "быковать" и кошмарить нежную публику. Меня обычно стороной обходили - глаз у меня не добрый, с молоду. Но к другим, на раскладухи садились, руки блудливые протягивали - тока в путь.
Девочки, смекнув возможный огорчительный расклад, стали тихонько из избы смываться.
Не успела я и глазом моргнуть, как выяснилось - в комнате осталось двое нас. Одногруппница, что на беду свою начала переодеваться, когда ироды нагрянули. Да так в белье и юркнула под одеяло. А стало быть, теперь просто встать и выйти - тупо не может. До двери не дойдёт - растерзают... И я - с книжкой.
И стали отморози деваху эту тербанить. Я гаркнула, оттянула внимание на себя. Они - ко мне. Девка сидит трясётся. Боится - и я сбегу.
Все ушлые товарки-то свалили. Нас двоих, болезных, оставили. С двумя бугаями, безбашенными. "Картина маслом".
Но, "русские своих не бросают" Делать неча. Стала я, как обычно, бомбить. Вражину. Словесно. Они мне - слово, я - десять. Они - про зону, я - про папу, и облпрокуратуру. Они - про взяточников в органах. Я им - "загрызу!"
Вызверили меня - жесть. Ещё бы чутка - "четыре трупа возле танка". И сели б вместе. Но, кто-то пришёл. Куда-то позвал. И гады сдёрнулись.
Через два дня. Они предложили нашему "старшому"- трусоватому аспирантику - подработку. Покидать кирпичи на их стройке. Старшой - "пухлый дурак" - согласился. И девчонки пошли ишачить на обидчиков. За иудову мелочь.
Все. Кроме меня с подругой Светкой. Она давешнюю стычку пропустила - в отъезде была. Но поддержала меня тотально и безоговорочно.
Купили мы в сельмаге "красного". Сварганили закусон. И праздновали.
Свою не покоцанную уважуху. И не продаваемое достоинство..."