Смысл нынешнего процесса. Выпускается немыслимое количество печатной продукции, в том числе той, что проходит по ведомству художественной литературы. Большую долю составляет новое – и потребителя хватает в достаточном количестве. Что ему втюхивают – в качестве новейших бестселлеров – на то он и реагирует (как подопытная лягушка), и далее ретранслирует вовне. Получается замкнутый системный процесс. Но если хотя бы 1% из этого нового выдержит испытание на художественность – это будет хороший результат.
Уверен, что хорошие книги есть. Но они не издаются. По той причине, что наверх в наше время может пробиться только то, что в системе. А если система механистично-мертва, то и наверх пробивается ей соответствующее.
Жизнь – в глубинах. Там, куда держащие нос по ветру книжные дилеры в силу системной ограниченности не имеют доступа. Но… только идя против течения, можешь достичь истока. И ещё, как сказал знаменитый самурай Мусаси Миямото, не опоздайте пойти против толпы, иначе она пойдёт против вас.
Исследовать что-то хорошо изученное, уже исследованное вдоль и поперёк, но при этом открывать в нём новые смыслы, ускользнувшие от взора предшественников, занятие, конечно, увлекательное. Но ещё увлекательней быть первопроходцем, открывать нечто принципиально новое, вступать в область неизведанного.
Как, например, в пространство «герметического романа» под названием «Карета Божьей помощи». Начинается он следующим образом… Но вначале стоит эпиграф: О Ты, Единый, Самопроявляющийся, Прояви Себя во мне. (Древняя молитва)
Эпиграф – это ещё не текст, но это – ориентир. И первая мысль, на которую он наводит в данном случае: вот то, чего не хватает всей современной литературе – религиозного сознания. Религиозного не в смысле церковно-конфессиональном, а в смысле связующего с Универсумом. О чём говорит Хайдар Баш в книге «Мукалат»:
«Если человечество войдет в эпоху, когда не вспоминают Аллаха, то клянусь, оно всё погибнет».
«Смысл жизни человека – вернуться туда, откуда он пришел; соединиться с Единым, от которого он оторвался; соединить душу (рух) с Божеством (илях); по словам Джунайда Багдади, соединить «конец» с «началом»».
«Земля и мир материи – место экзамена, место, приготовленное для людей для того, чтобы они, исполняя все необходимое, смогли добиться искомой цели этого полного тайн и загадок путешествия».
Итак, начало романа, глава 1-я, «Аквариус»: «Когда именно все успело здесь измениться? Теперь Майя не могла себе в этом дать отчет. Она лишь хорошо помнила, что на этом самом месте – да, именно здесь – уже более года назад появился небольшой антикварный магазинчик, из тех, впрочем, что нынче мелькают на каждом углу. Она даже посетила его однажды. Случилось это в один из теплых дней поздней осени, уже после первых заморозков – подошвы прохожих, спешивших миновать центральную городскую магистраль, Замковую улицу, сильно чавкали, дожевывая оставшуюся листву. (Хотя никакого замка, ни воздвигнутого на его месте дворца давно не существовало, и от этого последнего переименования улицы только и веяло сыростью местной старины, – оно все-таки услаждало Майин слух.)».
Это тот тип начала, когда читатель – без предварительных обобщающих описаний – с ходу переносится в непосредственное действие, в пространство романа, формируемое первоначальными фразами. Что же в них основное, наиболее для них характерное?
Первое из корневых слов – ИЗМЕНИТЬСЯ, говорящее о том, что главный процесс романа – изменения, метаморфозы. Второе корневое слово – МАЙЯ – так зовут главную героиню, но кроме того это ещё и говорящее имя. Что такое майя? Согласно авторскому комментарию, «в индуизме – мировая иллюзия, божественная игра, в более узком значении – способность к перевоплощению и метаморфозам, женский аспект творческого принципа».
(Забегая вперёд, скажем, что Майя – персонаж, движущийся сквозь пространство и время, образ, напоминающий кэрролловскую Алису. И ещё – пребывающий в своём особенном мире, недоступном для окружающих – и тут на ум приходит ещё один сказочный персонаж – пчела Майя).
Именно эти два слова – 6-е и 8-е в тексте, – и определяют общий смысл и фактуру романа – его строение, ткань. Общим знаменателем является для них ДВИЖЕНИЕ – здесь всё движение: и магазинчики, мелькающие как в пространстве, так и во времени, и догнивающая листва, и первые заморозки…
Но с другой стороны, во всей этой текучей субстанции, в этой подвижной среде находятся и… ЯКОРЯ. Каковых в первом абзаце находим четыре – ПОМНИЛА, АНТИКВАРНЫЙ, ЗАМКА, СТАРИНЫ. И потому они якоря, что в противовес движению времени и изменению внешнего и внутреннего пространства обозначают не что иное как стремление к неподвижности, устаканенности, тягу к основательности, к первооснове.
Ну а дальше: «Дверь была почти напротив собора через дорогу – эту дверь Майя замечала и раньше: она всегда оставалась обшарпанной и казалась бесхозной. Вокруг кипела деловая жизнь, открывались новые банки, офисы, бесчисленные магазины, кафе-бары, аптеки с оптиками, и все из никеля, пластика, дорогого дерева, зеркальных стекол, облицовочного мраморного плитняка. Но та дверь – Майя хорошо это помнила – долго еще оставалась запертой и, по всей видимости, ничейной. Она даже внешне не менялась. Никто почему-то не покупал это помещение, не спешил перестроить его по европейскому стандарту и устроить там свой более или менее удачливый бизнес».
Второй абзац – логическое продолжение первого, подразумевающее вход и выход, одним словом ДВЕРЬ. Это с одной стороны вход в лабиринт (книги, истории, действия), а с другой – выход. Но, как видим, выход этот загроможден, невиден из-за мельтешения иллюзорных предметов и явлений, иначе говоря, из-за движения времени. Но среди этого потока он, как величина постоянная, неизменен… и заперт… до поры до времени:
«Наконец, более года назад, его купили. Какая тогда была вывеска, Майя теперь точно бы не вспомнила. Что-то на «А». Может быть и «Антиква». И Джо уже пару раз говорил ей про того антиквара… А было это еще в начальный период их отношений, но и тогда у Джо не было недостатка в новых знакомствах. Да, тогда была поздняя осень, и именно от него она знала про тот антикварный магазин. Впрочем, зашла она туда одна».
Третий абзац – появление (пока ещё на стадии упоминания) одного из главных персонажей, вернее, второго из пары Майя – Джо. Отметим, что роман сей густо населён различными весьма оригинальными персонажами. И поскольку у каждого литературного героя, как правило, есть прообраз, – в той среде, где создавалась «Карета», читатели с ходу принимались искать эти соответствия.
Да, вполне естественно: найдя прообраз, видеть в книжном персонаже кого-то конкретного… но это очень скоро приводит на путь дремучего дилетантизма. И не только простых читателей, а даже и столь известных литературных эрудитов, как Дмитрий Быков.
В своей лекции «Евгений Онегин, неоконченный роман Александра Пушкина» он намертво привязывает Онегина к А. Раевскому, утверждая ни много ни мало, что роман «задумывался как роман-мщение, как попытка свести счеты с одним из самых ненавистных Пушкину типов – типом пародийного русского байронита»; что это «роман о светском хлыще, который изображает из себя что-то, не будучи в действительности ничем»; что главный герой на самом деле «обычный дурак, недоучка, причем недоучка самовлюбленный»; наконец, что «вся история Онегина – это история катастрофического краха самовлюбленного пустого человека».
Выдавая столь оглушительные формулировки, литературовед не чувствует главного – сути творческого процесса, – того, что в процессе творения герой приобретает самостоятельность, собственный смысл, неоднозначность и многоярусность символа, становится свободным агентом в идейном и идеальном пространстве, в царстве идей. Прообраз это есть то, что используется для создания образа. Они хоть и имеют связь между собой, но отличны в принципе. Да, возможно, что Раевский – есть то, от чего оттолкнулся автор, а вот что из этого вышло – порой не понимает сам автор.
Образ Онегина весьма неоднозначен. Если там и есть негатив, то он вовсе не определяет его сути. Это как раз и есть то, что мы назвали свободным агентом… который не может зацепиться за иллюзорное окружение. Он проморгал Татьяну по той причине, что счёл её также принадлежащей к иллюзорному миру. Но ошибся – она как раз и была реальностью. А когда понял – было уже поздно: но я другому отдана и буду век ему бревна…
Но вернёмся к «Карете» – благо, что в «Онегине» карет достаточно – вернуться есть на чём.
Так кто же такой Джо? Согласно авторскому комментарию к роману: «Джокер – вечный козырь в колоде игральных карт, которые, в свою очередь, происходят от Арканов Таро, где джокеру соответствует нулевой Аркан (традиционные названия – Шут, Клоун, Безумный, Глупец). Согласно «Словарю символов» Х. Э. Керлота это то, что «всегда находится на границах всех порядков и систем, так же как Центр Колеса Превращений находится вне движения, становления и перемены»; с другой стороны, он пребывает в постоянном иррациональном поиске на грани безумного риска сорваться в пропасть бессознательного. Еще по некоторым толкованиям эта карта означает истинное зрение, способность видеть вещи такими, какие они есть. Наконец, в сокровенном значении, изложенном в книге Вл. Шмакова «Великие Арканы Таро» – это своего рода интеграл в дифференциации, т. е. проходящее через все Арканы некое невидимое животворящее начало. Он мистический нуль, ненаходимое, никто и в то же время всё».
Посему помимо конкретных сочетаний перед нами прежде всего активизация «женского аспекта творческого принципа» в результате контакта с «ненаходимым». Разлитая в природе Майя и особым способом воздействующий на неё Джокер.
«Так, ничего особенного. Всякое барахло, из уважения к возрасту именуемое старинным, каким обыкновенно завалены лавчонки подобного рода. Россыпи монет не старше XVIII столетия. Безымянные картины из коллекций зажиточных обывателей начала позапрошлого века. Допотопные утюги и пишущие машинки. Трофеи времен войны в виде фарфоровых пастушек с отбитыми носиками, да горы советского хрусталя – это уже новейшее наследие нищающих день ото дня пенсионеров. Были еще иконы местных богомазов весьма сомнительной ценности. Не обошлось и без многочисленных копий старых открыток, запечатлевших знаменитый дворец князей Велимирских во всей его руинной красе, еще не успевшей с лица земли навсегда исчезнуть».
Содержимое антикварной лавки. Тут самое время начать разговор о стиле. Часто приходится слышать, что тот, мол, прекрасный стилист, а у того-де язык хромает. Что характерно – подобные заявления, как правило, голословны. То есть ничем, никакими примерами не подкрепляются. А если и приводятся какие-то примеры, то говорят они не о стиле писателя, а о вкусе читателя. То, что имяреку нравится, на что настроен его душевный лад, в том он обнаруживает стиль, и наоборот: что по той или иной причине ему не по душе – там его якобы нет. И что это как не обычная вкусовщина?
Для того чтобы снять этот вопрос – о том, что хромает: язык писателя или мозги читателя? – нужно подкреплять свои утверждения утверждающими примерами. Не отходя от кассы. В противном случае получится не иначе как: поздравляю вас, гражданин соврамши!
Для того чтобы рассуждать о стиле, нужно детально разбирать текст, лексику, синтаксис, останавливаясь на отдельных словах, на их сцеплении и на том эффекте, который всё это производит. Как, например, в нашем случае: отбитые носики фарфоровых статуэток – деталь, визуализирующая картинку, запускающая её внутреннее движение; советский хрусталь от нищающих (день ото дня) пенсионеров – фокусировка времени: не нужно уточнений – это 90-е или в крайнем случае нулевые; замок же Велимирских точно указывает на место происходящего, на географическую точку (кто знает это название, тот поймёт).
«А вот и сам хозяин. Хорошо сохранившийся пижон лет под пятьдесят, отутюженный весь, с иголочки одетый, волосок к волоску причесанный, словно только что выпростался из услужливых рук стилиста-визажиста, или, ежели по старинному – парикмахера, цирюльника, куафера. Джо, помнится, говорил ей: он из бывших комсомольских секретарей и, между прочим, большой знаток авангарда и поп-арта. Сам в свободное время рисовал и любил посетовать, что не вышла, мол, карьера художника, ну, так уж сложилось, не взыщите… Джо, он, конечно, над этим всем подсмеивался, а к антиквару приходилось заглядывать по роду вездесущей профессии, его натуре, склонной к уединению, противоречившей, но не шибко ее обременявшей…»
Стиль – это, прежде всего, владение языком. Богатая палитра – лексика, и виртуозность владения кистью – синтаксис. Несколькими взмахами – портрет и характер – внешняя оболочка и внутреннее наполнение. И с ходу – аллюзия: персонаж этот с полуоборота открывает целый мир – внутренний и внешний – руководящего комсомольского работника. Тот, что великолепно подан в бестселлере перестроечных времён – повести Юрия Полякова «ЧП районного масштаба».
«Майе было неинтересно. Она задавала вопросы ради вопросов. Антиквар отвечал поначалу сдержанно, даже бесстрастно. Потом несколько неожиданно, хотя все так же монотонно, соскользнув со статуэток и картин на паркет легкого флирта, намекнул на встречу «конфиденциально», то бишь укромно, в маленьком полутемном кафе – о, женственное тело бокала с бирюзовым кюрасо! Тут хранитель древностей слегка оживился: из-под длинных опущенных ресниц стремглав выскочил инфернальный флюидик и, не получив должного отклика, навсегда ушел под пол. Глаза мелкого служащего преисподней – усмехнулась Майя. Ей стало совсем скучно, и она ушла».
Ушла чтобы вернуться… поскольку это только первый – предварительный – заход. Преддверие. Первый хозяин «Аквариуса» – не более чем клипот, пустая оболочка. Всё только начиналось…