Тьма, пришедшая со стороны Цимлянского моря, накрыла любимый россиянами город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм Христа Спасителя с Красным Октябрем, опустилась с неба лазурь и залила крылатых богов над ипподромом, а также базары, караван-сараи, переулки и пруды… Расцвел иллюминацией великий город так, словно бы и нет других столиц на свете.
Учебная Академия ФСБ, что на Мичуринском, уже закрылась. Сотрудники разошлись по домам, в коридорах царил полумрак. Только отсветы уличных фонарей проникали внутрь и ложились на стены, подоконники и паркет. В одной из аудиторий остались курсанты Хома Брут и Саид Бельдыев. Еще в обед их вызвал к себе ректор и попросил провести ночь в Академии. Зачем, толком не объяснил и вообще посоветовал не задавать лишних вопросов.
— Сидите всю ночь, ждите и ничему не удивляйтесь. Героев из себя не стройте и помните: холодная голова и горячее сердце, — сказал ректор.
Озадаченные курсанты, оставшись одни, погружались во мрак вместе с учебной мебелью. Стараясь скрасить ожидание, они перебирали подробности прошедшего дня, вспоминали старые анекдоты, и разглядывали портреты советских функционеров, что висели на стенах. На одной из картин был изображен Владимир Ильич Ленин.
— Хочешь историю? — спросил Саид.
— Рассказывай, — сказал Хома, лег на парту и положил под голову учебники.
— Приснилась однажды нашему Президенту Крупская, — начал Саид, — и попросила его три ночи читать в Мавзолее отходную по своему мужу, чтобы душу грешную Ильича спасти. Владимир Владимирович даже обрадовался, потому как давно хотел вопрос с Лениным решить. Все эти фокусы с бальзамированием как-то слишком затянулись. Взял требник и на следующую ночь приступил. Читает и видит, Ленин в гробу зашевелился, поднялся в полный рост и пошел — руки синие, из глаз кровь капает. Дождался Президент, пока Ильич совсем близко подойдет, и очертил мелом круг вокруг него и себя, чтобы Ленин никуда уже деться не мог. Двадцать одних только Ката Гурума провел, потом еще три десятка Моротэ Гари и напоследок пять Сукуи Нагэ Гири. Короче, попал Ильич как кур в ощип.
Хома ухмыльнулся:
— Старая байка. Я другой вариант слышал. Пришел Президент в Мавзолей в первую ночь, открыл требник и вдруг слышит — из гроба плач жалобный-жалобный, словно младенец всхлипывает. Смотрит, а Ленин совсем расстроен, лежит и причитает: «Владимир Владимирович, товарищ дорогой, прекрати. Всю жизнь я против этих ненавистных попов боролся. Народу глаза открывал. Новый мир строил. А ты мне молитвами душу режешь». Не выдержал Президент, ушел. Решил вместо себя послать кого-нибудь из членов Администрации, у кого душа не слишком жалостливая. Пустил клич. Но никто не согласился. Кому охота?
Хома вдруг заметил, что портрет Ленина на стене аудитории зашевелился. Вождь ожил и начал вылезать из рамки. Ужас сковал курсанта. В глазах потемнело. Чтобы не потерять сознание, он впился ногтем в свою руку. При этом неведомая сила заставляла его продолжать рассказ каким-то странным былинным стилем:
— Закручинился Президент. Уронил голову свою на грудь. Поникли ивы. Заткнулся соловей. Реки иссохли. Над пропастью во ржи завелась спорынья. «Титаник» пробила льдина. У певца с болгарской фамилией заела фонограмма. Спортсмены подавились детским питанием. И пришла тогда Прокурор Республики Крым и сказала: «Я пойду, Владимир Владимирович!». И воспрянул Президент. И снова полетели по небу птицы. Заколосилась гречиха. Пошел на нерест осетр. В кафе разрешили курить. Парковки стали бесплатные. Затрубили белухи. Зазвенел Царь-колокол и выстрелила Царь-пушка. И было утро, и была ночь, день четвертый.
Ленин полностью вылез из портрета и подошел к курсантам. Хома замолк. У Саида волосы встали дыбом.
— Хотите, продолжу? — спросил Ленин.
От страха ребята не могли даже кивнуть.
— В белом прокурорском мундире, сжав в руках требник, Наталья вошла в Мавзолей. И донеслось до нее из гроба: «Дочка, ну хоть ты пожалей. Изверги меня эти со свету сживают. Похоронить заживо хотели. А теперь мракобесием религиозным душу выворачивают». Но она не смутилась и начала читать. Ильич зарыдал. Прокурор продолжала. Горючие слезы Ильича полились рекой и заполонили гроб до верху. Вода пошла через край, залила пол и поднималась все выше и выше. Мумия вождя поплыла прямо на Прокурора. Наталья дрогнула и рванула на улицу, — произнес Ленин и замолчал.
Вождь поднял взгляд к потолку. Задумался. В его глазах появился живой огонек и тот хитрый прищур, что известен всем жителям СССР. Он продолжил в новом игривом амплуа:
— Вжалась в мрамор воинственная тян. Грудь трепетала. Губы шептали: «Ворваться снова. Два сюрикена в шею и в висок. Мое Иайдзюцу сильнее. Нагаси Ути, потом Модзи Гамаэ. Тварь Одокуро не уйдет. Он мой! Мой!» Две катаны, спрятанные за спиной, бились о стену Мавзолея. Косички растрепались, а белый передничек трепыхался на ветру. «Ушире Маваши-гери сходу и сразу Тоби-гери. Грязный демон умрет», — шептала она. Тушь на огромных детских глазках потекла, ножки в белых носочках вспотели, взявшись двумя ручонками за тяжелую чугунную дверь, она почти уже дернула ее на себя, как вдруг… Словно кипятком обдало. «Служба, служба, СЛУЖБА, кавайная тян, — с расстановкой пропечатала она самой себе. — Наша служба и опасна, и трудна». Наталья поправила пуговицы на прокурорском мундире. Ее строгое, без следов косметики лицо уже не выражало никаких эмоций. В руки вернулся служебный портфель. «Пожалела его, да? — отчитывала она сама себя. — Нельзя. Он так никогда не упокоится»…
- Похоже на правду? — прервал Ильич театральную сцену, исполненную им с заметным удовольствием. — Потом я дверь изнутри шваброй подпер и пришлось Наташе домой уйти. Да?
Ленин присел на парту, и укоризненно посмотрел на курсантов.
— Сколько же бреда обо мне ходит! Я, конечно, в Мавзолее живу, место и правда странное, но я ведь не зомби и не кукла. Вокруг меня жизнь кипит. Вот недавно кремлевская ребятня запустила ко мне Бармалея. Входит такой толстячок с огромными усами, грязный, вонючий, злой, и заводит: «Я огромный костер разжигаю, я детишек зубами хватаю и в большую кастрюлю бросаю». Думали, я с ним драться буду. Глупые. Через несколько дней подсылают Дарта Вейдера. Тоже всякую чушь нес. Мол, спасал сына. Императора в пропасть кинул. Такой вот молодец. А мне-то что? Ручкаться с ним? Брат цареубийцы целуется с Черным Дартом? Хрена с два. Поднимать руку на власть считаю ошибкой, хоть и сам нагрешил. Мир спасут традиционные ценности и свободное предпринимательство. Что вам здесь ночью понадобилось?
— В-в-владим-м-мир Ильич, — выдавил Хома, — нас ректор прислал.
— А-а-а! Давайте зачетки, — сказал Ленин.
Курсанты вытащили зачетные книжки. Ленин расписался и затем с громким кряхтением полез обратно в свой портрет. Не спеша забрался сначала на парту, потом втиснулся в рамку на стене и застыл, словно и не вылезал никуда. Курсанты переглянулись и не сговариваясь повалились на парты спать. От пережитого напряжения они заснули почти мгновенно.
Над Мичуринским проспектом занималась заря. Она была того особенного цвета, какой возникает от смеси паров ТЭЦ, окружающих столицу, желтых фонарей МКАД и огромного добродушия, разлитого по евразийским просторам. На шпиле кремлевского дворца сверкнул первый луч солнца, а в Мавзолее, удобно устроившись на диване, ворочался Ленин, бормоча себе под нос: «Спасибо, Владимир Владимирович, от публики оградил, а то лежал раньше как торт в витрине. Теперь хоть по-человечески поспать могу, — вождь подправил под головой подушку с наволочкой из ивановского ситца. — Эх, курсантики. Хоть и зеленые еще, но не обосрались. Молодцы. А в прошлом-то году один обделался, хе-хе». Ленин закрыл глаза, и на его лице заиграли блики от лампадки, висящей в красном углу перед иконой Николая Чудотворца.
Все персонажи сказки заснули, кроме ректора Академии Федеральной службы безопасности. Он все еще бодрствовал, переживал за студентов. Из окна его квартиры виднелась заводская проходная с изображением Владимира Ильича, оно было покрашено серебрянкой. Под портретом красными буквами красовалось: «Ленин жил. Ленин жив. Ленин будет жить». Взгляд ректора привычно скользнул по крылатым словам.
«Что верно, то верно. Однако истину знают немногие», — заметил он и пошел на кухню ставить чайник.
Дмитрий Леонтьев (автор книг "День Победы", "Кавалер Красной Звезды" и "Патриотичные сказки")