Поднимаясь по лестнице, Николай Андреевич почувствовал, как ноет ушибленное колено и саднит локоть. Пока он ехал в метро, небо заволоклось низкими тучами, в воздухе повисла густая морось, ночные фонари в радужных ореолах слабо освещали пустынные тротуары. Прихрамывая и придерживая висящий на одной лямке рюкзачок, он проковылял по безлюдному Сретенскому бульвару, свернул в переулок. Возле мусорных контейнеров в хмуром полумраке копошились неряшливые старческие фигуры.
Пройдёт какое-то время, и эти годы тоже станут историей, – рассуждал Николай Андреевич, – как для нас в детстве были историей революция, Гражданская война, первые пятилетки… Но мы знали своих героев и гордились ими. А кто расскажет нынешним мальчишкам и девчонкам, что была страна, где не было бомжей, не было безработицы, все любили читать книги, лечились бесплатно, могли учиться, где им захочется, и тоже бесплатно. Кривляющиеся на телеэкранах «герои нового времени» вдолбят им в головы, что это было мрачное время тоталитарных чудовищ и что, наконец, наступило демократическое благоденствие. Вступая во взрослую жизнь, они будут воспринимать всю эту гнусность: бандиты, киллеры, бомжи, проститутки – как нечто естественное, незыблемое, всегда существовавшее.
Отодвинув задвижку калитки в широкой створке металлических ворот, Николай Андреевич ступил на «территорию». Справа, под полуразрушенной кирпичной стеной, тёплыми жёлтыми квадратами призывно светились окна вагончика.
– Ну, ты даёшь, Андреич, – Геннадий, улыбаясь, демонстративно оттянул рукав камуфляжной куртки и взглянул на часы. Шёл первый час ночи. – Отпросился на пару часиков, а отсутствовал аж целых четыре.
«Отпросился» – это, конечно, в плане юмора. Николай Андреевич с учётом образования и возраста был назначен старшим в смене, а Гена считался его помощником. Да, какая там смена… Оба числились «охранниками на объекте», а по существу были сторожами.
Московский мэр в кожаной кепочке организовал активнейшую работу по приведению в порядок центра столицы с непременным сохранением древнего облика старинных зданий. Мгновенно появилось множество фирм и фирмочек, которые вдохновенно крушили внутренние стены, сносили деревянные межэтажные перекрытия, укрепляли фундаменты, сохраняя и реставрируя фасады.
Фирма «Terminal-Nord», которую рабочие иначе как «контора» не называли, подрядилась привести в порядок приличный кусок Сретенских переулков. Вся территория была огорожена забором из профнастила с большими распашными воротами с двух сторон. В течение дня, а иногда и по ночам со стороны Сретенки въезжали, а через Ананьевский или Костянский переулки выезжали вращающиеся миксеры с бетоном, самосвалы, вывозящие строительный мусор, длинномерные КАМАЗы с поддонами кирпича, плитами перекрытий, металлопрокатом…
«Охранники на объекте» ютились в маленькой бытовке. Это был весьма разношёрстный народ: научные работники, внезапно ставшие ненужными стране, офицеры, выброшенные из перманентно «реформируемой» армии, инженеры и техники приватизированных предприятий, месяцами не получающие зарплату. Доход не ахти какой, но график «сутки-трое» позволял ещё где-нибудь «крутнуться», чтобы можно было прокормить семью. Их работа заключалась в открывании и закрывании уродливых шлагбаумов, сваренных из обрезков труб, регистрации въезжающих машин, запирании к ночи ворот на большие «амбарные» замки да в ночных обходах всей территории – кабы чего не спёрли в темноте-то.
Охранной службой конторы руководил бывший подполковник МВД, которого сторожа-охранники видели лишь однажды при устройстве на работу. Когда генеральный директор Борис Романович Письман делал обход стройки, его сопровождали истинные охранники – трое крепких, всегда в чёрных костюмах молодых людей. Один, очевидно хорошо знавший маршрут, обязательно был впереди. Двое других шествовали по бокам в некотором удалении от сопровождающей свиты. Николай Андреевич всегда улыбался, глядя, как эти парни с хмурыми лицами и насупленными бровями энергично вертели головами.
А «охранники на объекте» были народом юморным, неунывающим и весёлым. Николаю Андреевичу и Геннадию среди сторожей были присвоены прозвища «Профессор» и «Моряк». Смену они принимали у «Токаря» и «Пилота», а свою смену сдавали «Философу» и «Танкисту». Эти «кликухи» в какой-то степени отражали характер работы или службы в прошлой жизни.
Профессором Николай Андреевич не был. Кандидат технических наук, он работал начальником отдела в Центре Авиационных Исследований. Сторожем устроился, как говаривали в советские времена, по блату. Не получая пять месяцев зарплаты, он как-то поплакался на трудности жизни одному знакомому. Тот позвонил своему знакомому, который переговорил с каким-то своим знакомым, и через некоторое время Николая Андреевича пригласили в офис «Terminal-Nord» на собеседование.
Работу в «Центре» он оставить не мог. Экспериментальные аэродинамические установки – национальное достояние страны – кое-как ещё продолжали поддерживаться в работоспособном состоянии остатками его рассыпавшегося отдела. Этим установкам, их модернизации и совершенствованию, Николай Андреевич отдал четверть века своей жизни. Он был убеждён, что они, во что бы то ни стало, должны быть сохранены для будущей авиации. Руководство «Центра», здраво оценивая ситуацию, закрывало глаза на периодические отсутствия начальника одного из основных отделов.
Геннадий был на двадцать лет моложе. Отслужив срочную на Тихоокеанском флоте, вернулся в свою Коломну, работал на станкостроительном заводе. Когда всё в стране зашаталось, затрещало и стало рушиться, бывшему матросу не нашлось работы в родном городе. Теперь мотается в Москву, готовится получить лицензию на охранную деятельность с правом ношения оружия. Высокий, сухощавый и гибкий, он поддерживал спортивную форму. По вечерам, когда стройка пустела, отрабатывал удары на самодельных спортивных снарядах, колошматил кулачищами по деревянным и даже бетонным стенам и демонстрировал Николаю Андреевичу хрящевые наросты на сгибах пальцев.
В эту ночь Николай Андреевич предполагал просмотреть технический отчёт эксплуатационного сектора своего отдела и написать заключение, чтобы завтра с утра отдать в печать, но, собираясь в спешке на дежурство, забыл отчёт дома. Когда стемнело и последний прораб покинул объект, он попросил Геннадия «прикрыть» его в случае неожиданной проверки (мол, на обходе, или в кафе на Сретенке перекусывает) и помчался в свой спальный район. Бросив в рюкзачок папку с отчётом и несколько английских и немецких технических журналов, которые тоже надо было пролистать за ночь, быстренько перекусил и поспешил на стройку. Но возвращение неожиданно затянулось.
– Э-э, Андреич, да тебя что, собаки рвали? Рукав чуть держится, сам весь извожен… Что случилось-то? Ну-ка, рассказывай-давай. Ушёл интеллигентным человеком, а вернулся бомжом занюханным. Да, не топчись ты. Садись, рассказывай.
– То-то от меня в метро все шарахались, как от прокаженного. – Николай Андреевич швырнул на скамейку свой рюкзачок и продолжал нервически топтаться по бытовке. Потом остановился напротив Геннадия и с недоумённой злостью уставился ему в глаза.
– Гена, ты мне скажи, что с молодёжью нашей случилось? Почему? Откуда? Не пацаны, а звери какие-то! Я студентом, проводив девчонку, среди ночи через всю Москву в общагу топал, но чтобы такое… Да никогда! И позже молодыми специалистами иной раз крепко нагружались. Ни метро, ни трамваи не ходят уже. На такси денег нет. До дома – пешком. И никогда… ничего… – Николай Андреевич снял куртку, рубашку, подошёл к крану, обмыл лицо, шею и, отдышавшись, сел на лавку.
– Мне от дома до метро пятнадцать минут ходу. Это Вешняки. Там возле церкви подземный переход, а перед ним деревья, кустарник. Фонари не горят. Темно. Из кустов два парня выходят. Молодые совсем, ещё не служили, наверное. А может, откосили. Да и не очень крепкие – так себе. Нутром чую недоброе, напрягся, но как шёл, так и иду. А они – на меня. Прямо в лоб: «Мужик, дай закурить». – Я вежливо так улыбаюсь: «Ребята, я не курю». – А один уже летит на меня с замахом. Ну, руку я отбил, уклонился и с правой ему в челюсть. Он так по инерции в асфальт и клюнулся. А второй уже в прыжке ногу выкинул. Они ведь как теперь? Всё больше ногами драться норовят. Насмотрелись по телику боевиков американских…
– Тхэквондо, – произнёс внимательно слушающий Геннадий.
– Что? – оторопело переспросил Николай Андреевич
– Тхэквондо, – повторил Геннадий. – Корейское боевое единоборство. Здесь основное внимание и в нападении, и в защите уделяется ногам.
– И тут я успел отклониться. Ухватил его за ногу, крутнулся вместе с ним… Этот тоже лежит. Самое время драпать. Но главного я не заметил. Их трое было. Откуда он, гад, взялся? Прыг на меня сзади… Сшиб. И пошли мы с ним по асфальту кувыркаться. С тротуара – на проезжую часть… Хорошо машин не было! А в мозгу стучит: Подняться! Встать во что бы то ни стало! Ведь запинают или арматуриной забьют – место захламлённое. Каким-то чудом заломил ему руку, оттолкнул, поднялся. А они все трое уже на ногах. Полукругом прут на меня, матерятся, ручонками сучат… Сорвал рюкзак, благо одна лямка уже оторвалась, крутнул его над головой и как заору благим матом: «Назад, сволочи! Убью!». Опешили. На пару шагов отпрянули. Я развернулся и со всех ног – ходу.
В моём возрасте уж не до схваток. Дыхалки нет, и скорость, чувствую, не та, как бывало. А сзади – топ-топ-топ. Догонят же! Но как под фонари выскочил, топот затих. Смотрю, впереди у автобусной остановки «Жигулёнок» ментовский стоит. «Во, думаю, повезло. Муниципалы». Я – к ним. «Товарищи милиционеры, на меня хулиганы напали. Они там, у перехода. Поехали скорей, их арестовать надо». А сержант из машины рычит: «Документы!» – «Да, какие документы? Скорей надо. Они же уйдут!». – А тот снова: «Документы, я сказал!». – Вижу, никакого желания разбираться в ситуации нет. Что-то своё у них на уме. Махнул рукой и потопал к другой станции метро, к Выхино. А «Жигулёнок» так с места и не тронулся. Я несколько раз оглядывался.
Николай Андреевич поднялся со скамьи, встал в дверном проёме, оглядывая стройплощадку, слабо освещённую развешенными по времянке светильниками.
– Кепку жалко. Где-то там осталась. Новенькая. Только весной купил. – Он взглянул на свои часы и ахнул. – А часы-то, смотри – ни стекла, ни стрелок. Как корова языком… Видно, по асфальту ими скребанулся.
Геннадий тоже встал, включил телевизор. На полночном экране замельтешили полуобнажённые женские тела, загромыхала резкая, ритмичная нерусская музыка.
– Хочешь, Андреич, я скажу тебе, в чём заключалась твоя главная ошибка? – Николай Андреевич молча взглянул на Геннадия. – Ты чувствовал, что назревает агрессия? Чувствовал, ты сам сказал. Так вот – бить надо было первым. Кто первым бьёт, тот побеждает. Тогда всё сложилось бы иначе. Запомни на будущее. Особенно в наше время.
– Гена, о чём ты говоришь? Ну, как я могу ударить по лицу парня, «стреляющего» закурить? Нет, дело в другом. Брошены они на произвол бандитского разгула. Ни перспектив, ни идей, ни работы… А ведь им через десять-пятнадцать лет определять облик страны. Если воспитанием молодёжи не занимается родина, то ими займётся чужая страна. Вот в чём беда.
– Ладно. Не переживай. Хорошо отделался. Всё могло бы кончиться гораздо хуже. Пацаны нынешние все на братву равняются. Все суперменами мнят себя. А у меня хорошая новость. Пока ты сражался, я тут небольшой бизнес провернул. Сейчас машина придёт. Одним прохиндеям металл нужен: полоса, арматура, швеллер и уголок разный. У нас этого добра навалом. Надо немного отгрузить. Если от множко взять немножко – это не грабёж, а делёжка. Въезжаешь?
Николай Андреевич, погружённый в свои переживания, не сразу осознал смысл того, о чём толкует Геннадий, а когда «въехал» – взвился.
– Гена, ты что, совсем охренел? Молотили меня, а крыша у тебя съехала? Мы, кажется, нанимались охранять, а не торговать. Выбрось из головы. – Николай Андреевич взглянул на доску, где висели сданные на ночь ключи от складов и кладовок. Ключей от ворот не было. – Дай-ка сюда ключи.
Геннадий, как всегда, улыбался своей наивной простецкой улыбкой, но в глазах запрыгали колючие злые искорки.
– Ну, вот что, идеалист-профессор, ты здесь недавно и ничего не знаешь. Борис Романыч наш, по паспорту он, кстати, Барух Рувимыч, ты что, думаешь, такой талантливый и способный, горбом своим и мозолями всё нажил? Он до ельцинского разворовывания в строительных войсках служил замом по тылу, то есть большим таким завхозом. В генеральском звании, между прочим. Как армию стали разваливать, он быстренько дембельнулся и всю строительную технику задарма прихватизировал. Вся семья его давно в Израиле. Он туда два раза в месяц летает. У него двойное гражданство. В Москве одни любовницы остались. Чуть положение выправится или жареным запахнет, его и след тут же простынет, а денег на счетах забугорных и ему, и отпрыскам его на несколько поколений хватит. Да, здесь всё ворованное! Это же сплошная строительная мафия. Рука руку моет. Работягам гроши отстёгивает, а те и счастливы, что хоть как-то существовать могут.
Ворота оказались незапертыми. Их уже кто-то суетливо-неумело распахивал, и на стройку въезжал длинномерный МАЗ. Проурчав дымным выхлопом, он остановился задним бортом к штабелям с металлом.
– У них поэтому и учёта никакого нет. Пока до металла дело дойдёт, никто и не вспомнит, сколько было. А коль мало окажется – тут же привезут ещё. Так что за «контору» не переживай. Маленькая экспроприация на ней никак не отразится. Это не народное добро. Его до нас с тобой разворовали. – Геннадий подошёл к столу, зло ткнул узловатым пальцем в стекло. – Вот телефон офиса. Звони. Там тоже круглосуточное дежурство. – Хлопнув с размаху дверью, он пошагал к машине.
Николай Андреевич, угрюмый и понурый, смотрел в окно. Трое чужих и Геннадий, все четверо в камуфляже, слаженно и чётко через откинутый задний борт загружали металлопрокат. Нагнулись, подняли, завели – с металлическим шелестом продвинули к кабине. Нагнулись, подняли, завели – с металлическим шелестом продвинули к кабине. Через двадцать минут всё было кончено. Один сел за руль и включил двигатель, второй побежал распахивать ворота в переулки, третий тряс руку Геннадию.
Когда Геннадий вошёл в бытовку, Николай Андреевич всё так же сидел на скамье и смотрел в окно. Геннадий положил на стол пачку денег, придавил её журналом сдачи-приёмки дежурств.
– Твоя половина. Пойду ворота запру.
– Оставь себе, – прохрипел Николай Андреевич, поднялся и вышел из бытовки.
Tags: ПрозаProject: poldenAuthor: РасКашин Александр