Москва-Петушки
Начала читать из одного только любопытства: целая книга про шествие от пункта А в пункт Б в состоянии дичайшего опьянения. Интересно. Хотя это для меня оно представляется дичайшим, а Венедикт Ерофеев только в нем похоже и мог передвигаться до заветных Петушков.
Уже не раз и не два приходилось слышать, что поколениям 70-х и 80-х было интереснее читать, чем жить в своём времени. Читать главный герой очень любил. А ещё очень любил пить. И отдавался этому занятию с чувством, с толком, с расстановкой. Чего только стоит его рецепт Ханаанского бальзама: политура очищенная, денатурат и бархатное пиво. Думаю, неправильно было бы говорить, что Ерофееву было интереснее пить, чем жить, но, согласитесь, мало от кого можно услышать фразу подобную следующей: «Вот еще Гегель был. Это я очень хорошо помню: был Гегель. Он говорил: «Нет различий, кроме различия в степени между различными степенями и отсутствием различия». То есть, если перевести это на хороший язык: «Кто же сейчас не пьет?» Есть у нас что-нибудь выпить, Петр?».
Возможно, я просто ничего не знаю о советском алкоголизме и потому мне так весело.
Дослушивала это алкоголическое сокровище русской литературы в исполнении Вениамина Смехова. Для меня этот голос навеки связан с Денискиными рассказами Виктора Драгунского. Вот в тот момент, когда вместо детского и невинного «Ведь он живой! И светится» этот же голос внезапно выдаёт: «Диалектика сердца этих четверых мудаков — известна ли тебе?» - понимаешь, что детство кончилось и довольно давно. И не будет уже больше никаких «Дядя, расскажите мне про Сингапур!» а будет только «Почему-то никто в России не знает, отчего умер Пушкин, а как очищается политура – это всякий знает».